В плену у Терпсихоры

Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада, О благая Венера! Под небом скользящих созвездий Жизнью ты наполняешь и всё судоносное море, И плодородные земли; тобою все сущие твари Жить начинают и свет, родившися, солнечный видят. (1)

      Где-то в России. 2020 год.       У самой кромки леса на ветку сосны неуклюже приземлился воробей. Он возмущенно чирикнул, когда откуда-то сверху его обильно осыпало снегом. Отряхнувшись и осмотрев территорию быстрым взглядом, воробушек втянул голову, напыжился и, придвинувшись ближе к стволу, спрятался за пышно-зеленой веткой, откуда через небольшое обрамление, напоминавшее деревянную рамку, открывался обзор на плоский западный горизонт, где медленно опускалось зимнее солнце.       Несколько, словно размазанных легкой рукой, облаков в желании проводить уходящее светило подтянулись ближе к центру горизонта. Вздохнув от зависти к ним, воробей помялся, дернул крылышками и надулся пуще прежнего. Видимо, некоторые из размытых барашков пожалели маленькую птицу, поэтому отодвинулись чуть в сторону, освобождая то самое место, куда стремилось закатное солнце.       Следом за Гелиосом с востока на лес и оставленный позади город опускалась тьма. Воробей на секунду оторвал свой быстрый взор от солнца и посмотрел наверх, где ночь уже облизывала верхушки сосен. Он чирикнул приветствие наступающему мраку и снова вернул свое внимание звезде, которая лениво проливала пурпурно-малиновые краски на полотно западного неба.       Прощальные лучи, точно багряные стрелы с желтым оперением, пробивали пелену и разгоняли любопытные облака, полностью расчищая то место, куда зайдет светило. Несколько таких стрел просвистели над головой их пернатого зрителя, изогнулись и пропали в окне темного дома недалеко от сосны. Он проследил за всполохами, отразившимися на стекле и, изумленно пропев, принял эти огоньки за приглашение. Воробей оттолкнулся от ветки, взмахнул уставшими крыльями и устремился к темному дому, присел на водоотлив и осторожно заглянул в окошко.       Но отражающиеся огни не давали птице разглядеть происходящее и игриво плясали на стекле. Воробей раздраженно щелкнул клювом и, подпрыгнув поближе к окну, попытался поймать за хвост одну из солнечных стрел. Она увернулась от птички и всполохом вильнула вверх. Пташка оскорблённо прочирикала и рванула следом за лучиком. И вот, у нее почти получилось схватить, но внезапно всполох пропал, следом за ним с окна начали пропадать и другие краски заката, — солнце опускалось за горизонт.       Воробей метался возле окна и пораженно чирикал. Рядом сверкнула одна из стрел, привлекая его внимание. Успокоившись, пташка присела обратно на окошко. Солнце, которое почти закатилось, в последнем прощании вдруг замерло красной линией, подмигнуло зеленой точкой и пропало из виду.       Воробей несмело махнул крылышками и заглянул в окно, за которым он смог разглядеть уютную неосвещённую спальню. Сбоку у самого окна стоял большой стеллаж с книгами, напротив — прикроватная тумбочка, на которой воробей разглядел две кружки, пару книг и несколько массивных серебряных колец. На полу тут и там были разбросаны вещи. А на кровати зоркий взгляд маленькой птички стыдливо уловил два прекрасных силуэта. (2)       — Я помню этот… — Этери нежно коснулась кончиками пальцев неприметного рубца на чужой спине, — это с последней тренировки перед Чемпионатом России в Челябинске. Ты тогда споткнулась на ровном месте и упала прям на чужой конек. Но не заметила, что поранилась, встала, отряхнулась и дальше поехала, а кровь каплями падала на лед.       — Мммммм… Я не помню, — промурлыкала Женя, вздрогнув от прикосновения.       — А этот, — женская рука спустилась ниже к ребрам, — этот с вечерней тренировки в мой день рождения четыре года назад. Тогда нам устанавливали новый борт на катке. Я недоглядела, а ты не очень хорошо зашла на прыжок у самого края и, в результате, вылетела и приземлилась прям на какие-то железяки. Оцарапала весь бок.       — Дааа, ты тогда испугалась больше меня. — Евгения сонно улыбнулась и рефлекторно подалась навстречу теплой руке. — Неуклюжесть я переняла у тебя.       — Это точно. — Этери вторила улыбке и, нежно пригладив шрамик, продолжила свои исследования.       Длинные пальцы поползли по позвоночнику вверх к плечам и остановились у белой продолговатой отметены.       — А этот, наверно, единственный не с катка. Ты обожглась об мангал. Что ты там у него вертелась, до сих пор мне интересно знать.       Она игриво пощекотала Женьку за бок и, вызвав у нее протестующее мурлыканье, прижала к себе и нежно поцеловала в чувствительное место у шеи.       — А этот я не помню, — заметив красную длинную царапину рядом с тем место, где оставила свой поцелуй, она немного отодвинулась в попытке рассмотреть, — это недавно?       — А это ты, Этери. — Женя мечтательно проурчала и повернулась к Этери, ловя на ее лице испуганный взгляд. — Эй! Ты чего?       Женя перевернулась на спину и, укрывшись пледом, кротко дотронулась до непроницаемого женского лица и прошептала: «Я слышу твои мысли».       Это вывело Этери из оцепенения, и она сфокусировалась на карих глазах напротив:       — Извини. Я задумалась.       Она несмело улыбнулась и, пригладив по темным волосам, придвинула Женю ближе к себе.       — Мне кажется, я догадываюсь, о чем ты думаешь.       Этери посмотрела куда-то мимо Евгении и, вздохнув, как-то надрывно прошептала:       — Что мы будем со всем этим делать? Это так… Боже, — в поисках правильных слов она чуть сильнее прижала к себе Женьку, — я не хочу тебе поломать жизнь… В очередной раз.       — Посмотри на меня! — Евгения настойчиво позвала.       Когда теплые умоляющие глаза воззрились на нее, она с нажимом продолжила:       — Послушай меня внимательно! Во-первых, жизнь ты мне не ломала. Во-вторых, как ты можешь ее сломать? Объясни толком, почему ты так думаешь? Я не поверю в то, что ты мнишь о неправильности и запрещенности. Ты крушила все стереотипы. Это касается не только профессиональной деятельности. Тебя беспокоит возраст? В это я тоже с трудом поверю. Так что, здесь есть что-то третье. Ну?       Этери напряженно молчала, невольно вырисовывая круги на ребрах Жени.       -Ты сама не знаешь толком, — Женя с улыбкой вглядывалась в большие темные глаза, выискивая корень переживаний, она осторожно заправила несколько кудрявых прядей за ухо и вкрадчиво заговорила: — Я знаю. Твои переживания строятся на будущем, а оно сейчас размыто. Ты так не привыкла. Ты привыкла, когда ты знаешь, как оно должно все быть, привыкла все контролировать. Привыкла стремиться к твоим идеалам…       Они грустно вздохнули в унисон. Вероятно, картины прошлого всплыли в памяти.       — Но, Этери, мне все равно, что дальше. Для меня сейчас все идеально. Я впервые за долгое время чувствую себя в гармонии с собой. Перестань все контролировать! Отпусти! Не думай, что дальше! Наслаждайся! Живи сейчас… со мной!       Женя чуть приподнялась на локтях и оставила невесомый поцелуй в уголке губ. Этери снова перевела взгляд на исхудалое, но счастливое лицо. Сейчас Евгения выглядела еще моложе, но в глазах виднелся отпечаток прожитого счастья и горя, борьбы, побед, падений, рефлексии и огромных желаний. Ухватив в чужом взгляде ускользающие отражение себя, Этери прижалась лбом ко лбу Евгении и закрыла глаза, отпуская свою печаль.       Воробей, все это время сидевший за окном, встрепенулся и стряхнул с себя осевший снежок. Он огляделся по сторонам. Ночь, опустившаяся на лес, была хоть и безлунной, но не пугающей. Легкая поземка замела дорожку к дому, пушистые сосны, покачиваясь, пели скрипучую песню. Мелкий снег сменился на крупные пушистые хлопья и одевал верхушки деревьев в белую шапку. Пташка поймала своим клювом пару снежинок, снова встрепенулась, надулась и перевела свои глазки к окну.       Тепло и уют помещения были привлекательными, хотелось громко зачирикать, чтобы впустили погреться, но воробушек, пожалуй, боялся нарушить покой и умиротворение этого дома, поэтому продолжал наблюдать.       — Знаешь… — Этери приподнялась и, опершись о локоть, потянулась через Женьку к ночнику. Включив его, она, не меняя положения, обняла Евгению.       — Я рада, что ты в некоторых вещах смелее меня. Мне кажется, если бы не ты, я бы так и проходила всю оставшуюся жизнь с глупой обидой. Наверно, ты была права, когда назвала меня трусихой.       Она сдержанно усмехнулась и, отодвинув на Женьке плед, оголила чувственный участок кожи. На ключице виднелась такая же царапина, что на спине. Этери с осторожностью коснулась того места и, не сдерживая чувств, нежно поцеловала. Евгения что-то пробормотала и с наслаждением вплела свои пальцы в копну светлых волос.       — Ну не начинай! — Женя настойчиво проговорила и, не давая Этери подняться, уложила ту к себе на грудь. — Тогда я сказала это в сердцах. Я была в ярости и не контролировала, что там кричала. Прости! Знаешь, скорее это я была трусихой, что сбежала, стараясь сжечь все мосты. Я испугалась… Испугалась того, что начала чувствовать. Все было слишком странно. Я не понимала, что происходит. А тут еще и поражение, и осознание, что все не так, как я верила… Одно к другому… А тут еще и это. Я ненавидела тебя и любила… Ведь, изначально все было по-другому.       — Расскажи, а!       Этери сместилась, боясь сдавить итак исхудавшую фигуру Жени, облокотилась и нежно коснулась ее виска. Женька сначала недовольно фыркнула от того, что приятная тяжесть покинула ее грудь, но как только ловкие пальцы перешли к начертанию замысловатых рисунков на ключицах, расслабилась и довольно заурчала.       — Я полюбила тебя почти сразу, с первых тренировок. Такую величественную, по-королевски спокойную, грациозную наставницу. С первых дней я смотрела тебе в рот, вникая в каждое сказанное тобой слово. Ты была для меня примером. Я хотела быть тобой. Это была любовь ученика к учителю, выражавшаяся в контролируемом стремлении быть похожим. — Евгения мечтательно заговорила, в глазах огнями отражалась история пройденных лет. — Потом в какой-то момент это плавно незаметно для меня начало меняться. Я узнавала в своем тренере человека, с которым мне было комфортно и легко. Уже стремилась на каток не только ради льда и желания быть такой же смелой и страстной до достижения целей, как мой учитель. Я мчалась провести время с моим человеком. У меня появился нежный, надежный друг, которому я безоговорочно доверяла.       Евгения вдруг замолчала. Встретившись с влюбленным взглядом, она одарила Этери смущенной улыбкой. А изящные персты продолжали вырисовывать причудливые круги. Женька поймала ее руку и, скрестив их пальцы, продолжила:       — Потом в пору изменений, взросления, все так стремительно перерождалось, что я совсем начала теряться. Сдерживать то, что кипело внутри, становилось тяжелее. Я горела от каждого твоего прикосновения, ты могла осчастливить меня одной только твоей улыбкой. Ради твоей похвалы я была готова горы свернуть. Да-а. Тогда это безумно помогало. — Женька счастливо улыбнулась, а Этери, поднеся ее руку к губам, с упоением прикоснулась в поцелуе к теплой ладошке. — Но потом изменилось и это. Вдруг, для меня каждый, кто рядом с тобой появлялся, кто становился объектом твоего внимания… Этот человек тут же превращался для меня во врага. Я ненавидела всех и каждого, кто смел посягнуть на то, что думала, мое. Так уже не маленькая ученица была одержима своим наставником.       Женя грустно усмехнулась, вспоминая события минувших лет. Этери понимала, что последует дальше, но не смела прерывать рассказ.       — Тогда… Перед Олимпиадой и после… Я спрашивала себя, ужель, чтоб не любить, должна я ненавидеть? И как с этим жить? Тогда было все. — Женя сглотнула в попытке подобрать слова, — и твоя личная трагедия, которая не давала мне покоя; и утерянное золото, в чем я винила тебя. И моя мания. Для меня единственный выход из всего этого тогда был… — бегство. Но кто знал, что одержимость утихнет и на ее месте появится снедающая тоска и громкое понимание, что я люблю тебя?       Последние слова прозвучали так тихо, что если бы Этери еще на середине этого откровенного монолога не перестала дышать, то вряд ли услышала. Женя смотрела выжидающе. Ее часто вздымающаяся грудь говорила о неуверенности и страхе. Но стоило ли ей бояться? Темные большие очи просветлели от подступившей влаги, Этери шумно втянула в себя воздух, сморгнув чувственные слезы и, не говоря ни слова, опустилась в негу тонких, но ловких девичьих рук.       Мягкий свет, отбрасываемый ночником, пару раз мигнул, но тут же восстановился, освещая небольшое пространство на комоде. Среди легкого хаоса тусклое сияние выделило несколько фотографий с изображением самых близких ныне живущих и ушедших. За одну из рамок зацепилась цепочка креста, снятого в спешке. Он мерцал, отражая свет ночника. Блики от камней застыли в затейливом рисунке на толстом открытом блокноте, страницы которого были исписаны мелким, угловатым почерком. Несколько бликов упало замерзшими каплями на совсем маленький черный незакрытый флакон с духами, древесный аромат которых тонко распространялся по спальне.       — Кто-то читал «Пир» Платона? — с трудом оторвавшись от трепетного блаженства, Этери промурлыкала с заигрывающей улыбкой на устах.       — М-м-м-м… — удивленно промычала Женька, уткнувшись в женскую шею.       — В твоих словах я услышала не только твои чувства, но и полное их философское понимание.       — От тебя ничего не скроешь, — Евгения, нехотя, совсем чуть-чуть отодвинулась и, накручивая кудрявую прядь на палец, честно ответила на предположение, — не поверишь, но эту книгу мне подарил Орсер.       Произнесенная фамилия отозвалось у Этери недовольным шипением и закатыванием глаз.       — Ну не рычи, а-а-а! — Евгения с силой сжала ее бедро и тут же пригладила обиженное место на коже, которая покрылась мурашками. Подумав, что дело в холоде, она накрыла их пледом.       — Да. Брайан, сам того не ведая, подарил мне то, что помогло разобраться. Не спрашивай, почему он это сделал. Наверное, его привлек шелковый переплет с вышивкой из золотых нитей в виде утешительного дара после позора в Красноярске. (3)       Этери открыла рот, чтобы что-то возразить, но она тут же была остановлена быстрым поцелуем:       — Все! Перестань! Давай спать?       Женя дотронулась до ее щеки, провела легким касанием по губам и, поцеловав еще раз, повернулась спиной, принимая более удобное для них положение.       — Спи, мой воробушек. — ласково проговорила Этери. Она выключила ночник, натянула теплое одеяло и прижала к груди свою филию.       Сон поглотил в свои объятия двух счастливых женщин, сохраняя их блаженство на оставшуюся ночь. А за окном уже разыгралась метель, она присыпала снегом маленькую любопытную пташку, которая, поняв, что больше ей тут делать нечего, стряхнула с себя оцепенение и белую шубку, взмахнула крыльями и улетела прочь.