Emotional anorexic

Фрэнк выходит из магазина с четырьмя банками самого дешёвого пива, упаковкой чипсов, мармеладками и двумя пачками сигарет. Я попросил его купить мне одну, хотя совсем недавно брал новую. Теперь мне не придётся вечно тревожиться о том, что сигареты закончатся. Айеро выглядит очень счастливым. Будто купил машину, а не набор «убей свой желудок! заработай гастрит! потолстей!», но, судя по всему, его это ничуть не волнует. Фрэнк объективно выглядит хорошо. У него милые мягкие черты лица, красивый цвет глаз, фирменная необычно живая мимика. У него практически чистое лицо и хорошее тело, несмотря на его режим жизни и питания. Ещё один везунчик. Я бы отдал всё за возможность есть любимую еду, при этом оставаясь худым, ведь мой лишний вес отравляет всё, что я делаю. Он словно мазок чёрной краски посреди картины, привлекающий к себе все внимание, оставляя незамеченным долгий и кропотливый труд, силы, вложенные в изображение. Он мешает рисовать, потому что я не могу сосредоточиться на работе, зацикливаясь на своих полных руках. Он мешает учиться, потому что на уроках я думаю о количестве съеденного, а не о задачах. Он мешает ходить по улицам, ведь я ужасно боюсь увидеть своё отражение в витринах магазинов и окнах жилых домов. Он мешает мне сидеть и лежать, потому что мне просто неудобно. Порой мне кажется, что он даже мешает дышать. Я ведь не хочу ничего сверхъестественного. Я не хочу собирать стадионы, я не хочу иметь самую крутую в мире работу — да я даже не хочу реализовывать себя в плане рисования. Я просто хочу быть худым. Думаю, моя жизнь была бы совсем другой, если бы я не являлся заложником своего лишнего веса. Я уверен, что у меня были бы друзья, ведь я бы не боялся новых знакомств и осуждения по поводу моего внешнего вида. Мы бы собирались по выходным, в тайне от родителей ездили бы в Нью-Йорк на концерты, мы бы попадали в забавные ситуации, из которых потом вместе выбирались, я бы показал им своё место, и оно бы превратилось в наше. Я был бы интересным и образованным человеком, с которым можно общаться днями напролёт, но все, о чем я могу говорить сейчас — диеты и упражнения. Это единственное, в чём я отлично разбираюсь. Да, я рисую, но мне не кажется, что я делаю это настолько хорошо, чтобы заинтересовывать других. Наверное, у меня была бы девушка: высокая, стройная, с чёрными волосами, настолько эмоционально заряженная, что способна обращать на себя внимание только своим присутствием. Я так чётко вижу её: она в красной короткой юбке в клетку, красной жилетке с выглядывающим из-под неё чёрным топом, в гольфах по колено, надетых на чёрные капроновые колготки, и в чёрных кожаных высоких сапогах. На её губах красная помада, карие глаза обрамляют идеальные стрелки, а волосы собраны в два небрежных хвостика, чёлка спадает на глаза, но даже за ней видно огонёк страсти, губы складываются в самодовольную ухмылку, без слов объясняя, кто здесь круче всех. Она была бы дикой и безбашенной, но со мной превращалась бы в самую милую и заботливую девушку на свете, поддерживающую даже в мелочах, и, поверьте, я бы отвечал ей тем же. Я бы любил её больше всего на свете, был бы готов ради неё на все. Мы бы сбежали от всего мира, создав свой собственный, больше никогда не испытывая страх, ведь были бы уверены, что, что бы ни случилось, мы всегда есть и будем друг у друга. Наверное, я всё ещё тот маленький мальчик, мечтающий о любви. Внутри меня всегда есть слабое чувство надежды, еле заметное, спрятанное за страхами, ненавистью и комплексами. Но оно есть. Мне хочется думать, что ещё не все потеряно, что любовь может спасти меня. Но в следующее мгновение я смотрюсь в зеркало и убеждаюсь в обратном. Меня невозможно полюбить. Как я уже говорил, я ненавижу этот мир и свою жизнь, поэтому мне очень нравится фантазировать. Это нельзя назвать мечтами, ведь у каждой мечты есть хотя бы маленький шанс стать правдой, которого у моих мыслей нет. Мне нравится продумывать всё до малейших деталей, а потом переносить это на бумагу. Иногда я пишу стихи или просто свои рассуждения в скетчбуке. Я не хочу разговаривать с кем-то о своих чувствах, мне страшно. Да и, честно говоря, не с кем. Так что это единственный способ выплеснуть эмоции, при этом никого не нагружая. Я знаю, что мои проблемы ничтожны, что они не заслуживают чужого внимания. Я знаю, что многим живётся намного тяжелее, чем мне, поэтому зачастую уже сам себе говорю, что просто должен взять себя в руки и заткнуться. У меня нет никакой болезни, я сам со всем справлюсь. — Будешь пиво? Чипсы? Мармеладки? — Фрэнк протягивает мне мою пачку сигарет, присаживаясь рядом на бетонную плиту, где я его ждал. — Нет, спасибо, — я забираю сигареты и начинаю рассматривать упаковку. Мне нравится брать каждый раз новые, поэтому я попросил Фрэнка выбрать их самостоятельно. Не понимаю людей, которые курят одни и те же сигареты на протяжении нескольких лет. Это так скучно. Разве что они уже перепробовали все возможные. Айеро купил мне «Marlboro Red », наверное, потому что сам их предпочитает. Классика. Мне нравится. — Как хочешь, — я очень рад, что он не стал уговаривать меня есть. — Я вообще из вежливости предложил. Как хорошо, что не придётся с тобой делиться, — он улыбается, открывая чипсы, сразу же ныряя носом в пачку, после чего блаженно вздыхает. — Наконец-то, — его губы снова растягиваются в широкой улыбке. Фрэнк кладёт в рот сразу три или четыре чипсины, пока я пялюсь на него. На самом деле я пялюсь на чипсы, а не на него. — М-м-м, заебись! — Айеро покачивает головой, прикрыв глаза. Я отворачиваюсь, понимая, что то, что я смотрю на «него», скорее всего выглядит очень странно. — Может, мне дать вам уединиться? — Нет, не надо, я не против посторонних взглядов. Я прогрессивный человек, не стесняюсь своих чувств, так сказать! — он реально может отбиться от любой шутки. Словно выстрелом в голове возникло воспоминание о том, как в детстве мы с Майки решили устроить ночь кино. Родители не особо разрешали нам есть вредную пищу, но это никогда не было проблемой, ведь мы всегда могли её купить тайно. В тот день мы собрали все карманные деньги, которые специально копили неделю, и набрали кучу чипсов с газировкой, еле поместив всё в рюкзаки. Помню, как переживал, проходя мимо мамы, что сломанная молния в очередной раз разойдётся, демонстрируя все содержимое моей сумки. Мы соревновались, кто запихнёт в рот больше чипсов, и, наверное, именно поэтому мой мозг выдал сейчас это воспоминание. Я победил. Ну, неудивительно. Я всегда ел очень много, и сейчас, когда я вспоминаю размер своих порций, по моей спине пробегает холодок. Не верится, что в маленького мальчика могло столько вмещаться. Как я уже говорил, в школе мне было тяжело. Намного тяжелее, чем сейчас, когда меня просто никто не замечает. В детстве меня знали почти все, но не в хорошем смысле этого слова. Я даже просил маму перевести меня на домашнее обучение, но после первой же беседы тема закрылась. Каждый день был новым испытанием. Никогда не забуду это чувство оцепеняющего страха, предвкушения расплывающейся по лицу теплоты от подступающих слёз, которым, конечно же, нельзя было дать пойти. Я помню, как всегда сидел в классе, где есть учитель, ведь его присутствие не даст ребятам меня тронуть. Поэтому почти каждый день после школы я заедал всё, что происходило во мне, пока я был там. Еда отвлекала меня, и, сколько бы я ни старался наладить питание, у меня ничего не выходило. Я чувствовал себя счастливым, пока ел мороженое, смотря новую серию любимого телешоу. Я чувствовал, что у меня нет проблем, а если и есть — их легко решить. Я чувствовал себя нужным и полноценным. Я не чувствовал себя лишним. В носу начинает неприятно щипать от возникших воспоминаний. Хорошо, что сейчас прохладно, и Фрэнк подумает, что я краснею из-за бьющего по лицу ветра. Мне очень тяжело возвращаться в тот период своей жизни. Говорят, что испытания, которые встречаются на пути, очень важны, что каждое из них случилось не просто так, и это надо ценить, ведь именно благодаря им мы те, кто мы есть. Ну, во-первых, я ненавижу того, кем стал. А во-вторых, я бы с радостью стёр их, если бы у меня была возможность. Мне было как-то неловко просить у Фрэнка свою вторую обещанную сигарету, поэтому пришлось открывать новую пачку. Та, которую я купил на днях, осталась дома, спрятанная в надежном месте. Я закуриваю, медленно выдыхая дым, смотря перед собой. Мне нравится эстетика этого процесса, мне нравится наблюдать за завитками подхватываемого ветром серого дыма, нравится горький табачный запах и привкус во рту, нравится возникающее чувство спокойствия и умиротворения, нравится сдавливающее грудь ощущение нехватки воздуха. Атмосфера вокруг лишь дополняет все это. Солнце уже давно село, поэтому уличные фонари, четверть из которых была сломана, горели тёплым светом, освещая безлюдную улицу, создавая ломаные забавные тени. В асфальтных ямках образовались лужи после прошедшего дождя. Вокруг было настолько тихо, что я слышал, как чипсы крошатся во рту у Фрэнка, вновь возбуждая во мне чувство гордости и жуткого голода. Если мой грёбаный желудок начнёт сейчас издавать какие-то звуки, выдавая меня, я без раздумий воткну в него нож. Воздух был свежим и холодным, чувствовался запах приятной сырости, который является одним из моих любимых. Пальцы рук покраснели и окоченели, думаю, на щеках тоже появился легкий румянец. Я люблю холод, люблю приносимый им телесный дискомфорт и дрожь. — Блять, ты реально такой скучный, — Айеро нарушает мою идиллию и тишину, заставляя дернуться от неожиданности. Он запрокидывает голову назад, в итоге вообще ложась на спину, оставляя ноги свешенными с плиты. Затем Айеро резко поднимается, сгибаясь, кладя грудь на колени так, чтобы суметь поймать мой опущенный взгляд. — Окей, расскажи что-нибудь о себе, я заебался сидеть в тишине, — Фрэнк садится нормально, наверное, заметив, что его действия заставляют меня нервничать. — Что именно рассказать? — Что хочешь, — он делает недолгую паузу. — что считаешь нужным, — он открывает пиво, которое сразу же начинает пениться, пачкая руки, немного попадая на джинсы. — Блять, — тихо шипит он, делая глоток. — Ладно, — я задумываюсь, докуривая сигарету, кидая её в соседнюю лужу, отчего та издаёт забавное шипение. Я не знаю, что ему рассказать. У меня очень скучная жизнь, каждый день ничем не отличается от предыдущего. Я неинтересный. Я не могу поделиться какой-нибудь бешеной историей, которых у Фрэнка бесчисленное множество, я не могу рассказать о своих интересах, потому что они ограничиваются едой и рисованием (о втором я не хочу говорить, потому что Айеро может начать расспрашивать про мои работы, которые в прямом смысле являются отражением моего внутреннего мира). Я не могу ему что-то рассказать, потому что это будет либо слишком личным, либо слишком скучным. — Я вчера купил кружку со смертью. Она подмигивает и говорит привет. — Круто! — он произнес это так, будто я рассказал что-то действительно интересное. — А у меня вот нет собственной кружки, — после этих слов Фрэнк запрокидывает голову и высыпает в рот остатки чипсов. Я тоже хочу чипсы. Я хочу съесть хоть что-нибудь. Я ужасно голоден. — Что ещё расскажешь? — Так нечестно, почему только я должен что-то рассказывать? Расскажи ты, — я ненавижу говорить о себе. После первого же предложения мне кажется, что я надоедаю собеседнику, что ему неинтересно, а не останавливает он меня только из вежливости. — Зачем ты вообще решил пойти на этот ужин? Я бы не пошёл, если бы у меня был выбор. — Ну, знаешь, не всегда же по тусовкам ходить. Мне нравится иногда присутствовать на таких посиделках. Мне нравится наблюдать за тем, как люди стараются выставить себя в лучшем свете, при этом прибедняясь. Типо говорят, что еда получилась невкусной и вообще была сделана на скорую руку, хотя, на самом деле, это заняло весь день. Это так смешно. Ну да, конечно, мы же такие идиоты, — он пожимает плечами, смотря на меня. — А ещё я люблю маму бесить. Заметил, как смешно у неё ноздри расширяются и виднеются жевалки? — он усмехается, наверное, представляя в голове этот образ. — Нет, не заметил, — я почти не смотрю на Фрэнка, боясь столкнуться с ним взглядом, постоянно нервно сжимая руки и поправляя рукава пальто, кусая и без того сухие потрескавшиеся губы, которые часто кровоточат. Я очень тревожный, особенно во время разговоров с новыми людьми. — Ну и ладно. Пойдём дальше? — он поднимается, становясь прямо передо мной, смотря сверху на макушку моей головы, так как я не решаюсь взглянуть на него. — Дальше? — я включаю телефон и смотрю на время. Уже почти десять. Кстати, пришло сообщение от мамы, но мне не хочется сейчас ей отвечать. Она спросила, где мы, и посоветовала сейчас же возвращаться домой. Я редко не слушаюсь. Не потому, что примерный сын, скорее просто не нахожу для этого поводов. Но сегодня я не собираюсь делать то, что она говорит. — Дальше. Не переживай, ты все равно уже пропустил вечерний марафон мультиков. — Ну и куда мы пойдём? — я закатываю глаза и тоже встаю, сразу же отходя в сторону, не желая находиться напротив Айеро и оказываться к нему ближе, чем на метр. — Не знаю, по пути придумаю, — Фрэнк пожимает плечами, складывая в портфель то, что не успел съесть и выпить. Он делает последний глоток и идёт к стоящей около магазина мусорке, выкидывая в неё пустую банку. — Как-то не по-панковски выкидывать мусор в мусорку. — Во-первых, кто сказал, что я панк? Во-вторых, я знаю, что я не самый приличный и воспитанный человек, но мне несложно пройти десять шагов, чтобы освободить планету от мусора, которого и так слишком много. — Я не знаю, просто ты производишь впечатление панка. А ещё многие так тебя называют. — Мало ли, как они там меня называют. Я не хочу вешать на себя ярлыки. Я просто живу так, как считаю нужным, вот и все. Панк, эмо, металлист, хиппи, гот — вообще плевать! — на этот раз закуривает уже он. Пламя зажигалки на секунду освещает его лицо, делая черты острее из-за возникших теней. Это выглядело красиво. Я люблю обращать внимание на мелочи. Наверное, поэтому я так часто на них зацикливаюсь, не замечая более важные вещи. Даже во время рисования я могу задержаться на какой-то детали, после поняв, что она не вписывается в общее пятно. Мы идём по пустой улице в неизвестном направлении. Фрэнк так и не сказал, куда собрался меня вести. Думаю, он сам не знает, просто сворачивает туда, куда захочется. Я не против. Мне ещё далеко до своей нормы шагов и домой как-то не хочется. Мама уже точно будет ругаться, что я гулял так поздно. Если к моему возвращению придёт отец — будет скандал. Мне просто нечего терять. Общение с Айеро как-то не складывалось. Во всяком случае я так думал, потому что в основном говорил он. Мне всё ещё страшно ему открываться. Я очень боюсь запнуться или сказать какой-то бред, выдавая его за умную мысль. Я очень боюсь выглядеть глупо. Я очень боюсь не оправдать его ожидания, если они вообще есть, боюсь осуждения, боюсь пошутить, а в ответ получить тишину и недоумевающий взгляд. Мы говорили только на отвлечённые пустые темы, которые Фрэнк каким-то образом делал интересными, а я всё чаще ловил себя на том, что понимаю, почему у него так много друзей и приятелей. Айеро излучает какой-то необъяснимый свет, безвозмездно делясь своей энергией и хорошим настроением, и это не может не цеплять. Если честно, я чувствую стыд за то, как относился к нему ещё несколько часов назад. Не скажу, что за этот вечер я стал его преданным фанатом, но я правда хорошо провёл время, отчего внутри появилось что-то наподобие тоски, когда мы подходили к моему дому. Странное чувство. Кстати, Фрэнк сдержал слово и дал мне вторую сигарету, несмотря на то, что я об этом не заикался. Я бы хотел быть отшельником. Я так часто думаю об этом, что иногда, кажется, начинаю верить, что без труда могу прожить всю жизнь в одиночестве, которое в действительности меня убивает. Мне интересно, но страшно, поэтому я предпочитаю оставаться в зоне комфорта, оправдываясь тем, что неизвестное не всегда оказывается хорошим. В общении есть много плюсов, но в то же время и много минусов. Я не представляю, что со мной будет твориться во время ссор. Я никогда и ни с кем не конфликтую, предпочитая быть удобным, но я уверен, что в какой-то момент могу всё равно сделать что-то не так. Я знаю, что постоянно буду чувствовать себя должным человеку за то, что он со мной дружит, я знаю, что буду чувствовать себя навязчивым. А я не хочу ничего чувствовать. Вообще. Так что я буду даже рад, если Фрэнк Айеро больше никогда не вспомнит обо мне, возвращая всё на свои места. Я захожу домой, аккуратно закрывая дверь на случай, если все уже спят. Но доносящийся с кухни свет говорит об обратном. Я томно вздыхаю, тихо выругавшись. Глупо было надеяться, что я легко отделаюсь. — Ты время видел? — сразу же говорит мама, как только я появляюсь в ее поле зрения. — Уже даже не полночь, Джерард! — я молчу, позволяя ей разом сказать всё, что хочет. — Вы ещё и ушли, ничего не сказав, как будто нас тут вообще не было. Нормально, да? — на моем лице безразличие, кажется, ещё больше злящее Донну. — А если бы что-то случилось? А если бы на вас напали? — она разводит руками, нервно мотая головой, принимаясь помешивать чай, стараясь успокоиться. — Что вы вообще так долго делали? — она приподнимает брови, вскидывая руками, после скрещивая их на груди. — Ты что молчишь? — Просто гуляли. Извини, — я понимаю, что она волновалась, но почему-то не чувствую себя из-за этого мудаком. Между нами никогда не было тёплых близких отношений, она постоянно осыпала меня горой претензий, чуть ли не в лоб говоря, что хотела бы другого сына. Мне кажется, даже этот скандал она устроила только потому, что родители должны переживать за своих детей, а не потому, что действительно это делала. — Я не хочу, чтобы ты общался с Фрэнком. — Попахивает лицемерием. — Он проблемный ребёнок. Линда рассказывала мне, как ей с ним тяжело, какие скандалы у них случаются из-за его поведения. Он сбегает из дома, зачастую возвращаясь, пропахший табаком и алкоголем, он не ходит в школу. Хотя лучше бы и не ходил, потому что после этого Линде приходится выслушивать недовольство учителей и директора! — она загибает пальцы после каждого приведённого аргумента, наглядно показывая их большое количество, а её голос дрожит от раздражения. — Он постоянно пропадает в вонючем гараже с этой своей группой, которая играет песни про какую-то чушь. И это не лицемерие. Линда — прекрасная женщина, непонятно, почему у неё вырос такой сын. Она знает моё к нему отношение. Более того, во многом согласна со мной. — Вот блин, а мы уже представляли, как будем устраивать дружеские прогулки с любимыми мамочками. Из нас четверых получилась бы такая классная компания, — я наигранно тоскливо вздыхаю. — Не смешно, Джерард. Ты и так меня не знакомишь со своими друзьями, — забавно, что она думает, что они у меня есть, — ты не рассказываешь, с кем вечно гуляешь после школы и на выходных. Ладно, я понимаю, что ты подросток, что ты и не должен мне рассказывать о своей личной жизни. Но я не могу молчать, когда ты позволяешь себе такое. — Я все понял. Можно я к себе пойду? Мне завтра в школу вообще-то. — Иди. И чтобы больше такого не было. Я направляюсь в свою комнату, радуясь, что мама не начала меня обнюхивать. Думаю, она боялась учуять запах сигарет, как в случае с возможными изменами отца. Она ведь считает себя хорошей мамой, а у хороших мам сыновья курить не могут. Мне это только на руку. Переодевшись, я сажусь на кровать и первым делом открываю шагомер. Обычно во время прогулок я захожу в приложение чуть ли не каждые пять минут, но рядом с Фрэнком мне было стыдно это делать. Двенадцать тысяч за вчерашний день и ещё две за сегодня. Не скажу, что меня это устраивает, но, учитывая, что я не надеялся даже на десять, я рад. Спать пока не очень хочется, так что могу ещё покачать пресс, что я и начинаю делать через десять минут. Я часто качаю пресс, это моё любимое упражнение, если не считать прогулки по городу. Правда, на спине постоянно появляются синяки, которые сильно болят, но у меня это вызывает гордость, дающую ещё большую мотивацию не сдаваться. Сначала я думал, что всё решится само собой, что я похудею во время переходного возраста, как большинство подростков, при этом не меняя питание, особо не занимаясь спортом. Но этого не произошло. Наверное, именно тогда я понял, что не являюсь одним из тех любимчиков судьбы, у которых получается всё без особых усилий, которым постоянно везёт. Наоборот, такое ощущение, что все складывается так, чтобы у меня ничего не вышло. Плевать. Я буду худым, чего бы мне это ни стоило. Хотя, если честно, в последнее время я верю в это всё меньше…