Emotional anorexic

После школы я решил отправиться в гипермаркет. Я специально выбрал тот, что находится в часе ходьбы, потому что хотел прогуляться и послушать любимую музыку. Наверное, это странно, но я очень люблю устраивать себе экскурсии по продуктовым магазинам, тем более по гипермаркетам с огромным количеством необычных товаров в красивых ярких упаковках. Мне нравится смотреть за людьми и содержимым их корзин, нравится рассматривать продукты, читая их калорийность, представляя, какие они на вкус, мне нравится бродить в хлебном отделе, где всегда стоит запах только что приготовленной выпечки, нравится глазеть на витрины с готовыми блюдами, кажется, насыщаясь лишь от их вида. Я гуляю по отделу со сладостями, крутя в руках шоколадку, читая её состав, будто надеясь, что не увижу там запрещённых позиций, а в графе с калорийностью будет безопасное двухзначное число. Наверное, я уже могу только по обратной стороне обёртки понять, что это за марка и с чем конкретно шоколад, учитывая то, как часто я занимаюсь такой фигней. А ведь есть люди, которые могут за раз съесть все эти страшные 532 калории, запив сладкой газировкой, прибавив ещё 225. И раньше я тоже был таким… Когда я смотрю на то, что едят другие, я иногда не могу поверить в реальность происходящего. У меня давно сложилось убеждение, что 300-400 калорий — это дневная норма, что так едят все, поэтому в голове постоянно происходит диссонанс, когда я осознаю, что у многих даже один приём пищи выходит на большее количество белков, жиров и углеводов, чем всё, что я ем за день. Я помню, как сначала было тяжело. Помню, как срывался каждую неделю, как объедался полезными продуктами, убеждая себя, что это не считается. Я помню, как считал, что домашняя еда — это полезная еда, хотя некоторые мамины блюда могут посоревноваться с фастфудом по жирности и калорийности. Я помню, как радовался, когда стал весить меньше сотни, помню, как каждый день с вечера собирал обед в школу и слушал хихиканье за соседним столом, когда открывал контейнер с салатом и ржаным хлебцем. Я помню, как еле укладывался в полторы тысячи калорий в день, при этом постоянно чувствуя дикий голод. Я помню, как впервые вызвал рвоту в свой день рождения, когда сорвался на торт. Я помню, как впервые сел на жёсткую диету, помню, как впервые упал в обморок от изнеможения. Я помню и ненавижу каждый день этого тяжелого пути. Я кладу шоколадку на место, теперь беря в руки пакет с печеньем, также принимаясь изучать его состав, в какой-то момент решая отвлечься и посмотреть вокруг. Я вижу, как маленький кудрявый мальчик лет семи прыгает от радости, держа в руках пачку чипсов, говоря маме «спасибо», обещая ей, что будет вести себя хорошо за такой подарок. Рядом с ними я замечаю компанию подростков примерно моего возраста. У них в корзине куча еды и пива, наверное, предназначенных для грядущей вечеринки или даже поездки. Ребята смеются и разговаривают, а одна из девочек сгребает с соседней полки пачек двадцать лапши быстрого приготовления, из-за чего все начинают угорать ещё громче. Дальше моё внимание привлекает бабушка, у которой в тележке лежат яйца, мука, красители, сахар — всё, что надо для приготовления торта или пирожных. Я смотрю на всё это, и грудь сдавливает от накатывающей грусти. Я так устал от вечного голода и диет. Я просто хочу есть, что хочу и когда хочу. Я просто хочу перестать держать в голове то, сколько у меня есть в запасе калорий до конца дня, хочу перестать листать фотки еды, надеясь, что это заменит настоящий приём пищи. Я хочу перестать чувствовать стыд из-за того, что прячу и выкидываю продукты. Я хочу перестать мерзнуть и чувствовать вечную слабость, готовый упасть в любой момент. Я просто хочу избавиться от мыслей о еде, но они облепили меня настолько, что я не могу сопротивляться. Мне остаётся только послушно утопать в них, смирившись со своей судьбой. Хотя, если честно, я уже не могу представить жизнь без этого. Я отрёкся от всего ради своей цели, я отодвинул остальные желания на второй план, где они уже давно расплылись и слились, стали нечёткими, я оборвал все немногочисленные связи. Я выбрал путь, с которого уже не получится сойти, с которого я не хочу сходить. Возникшее сейчас чувство можно сравнить с ностальгией. Ты погружаешься в приятные воспоминания, ты думаешь о людях, которые тебя окружали, о местах, в которых любил находиться, при этом понимая, что возвращаться не хочется. Тебе хватает лишь появившейся внутри теплоты. Также и мне порой хочется жить и есть, как все остальные, но в конце концов я всегда прихожу к тому, что уже не могу по-другому, к тому, что похудение — это неотъемлемая часть меня и что мне она даже нравится. Проведя в магазине ещё минут двадцать, обойдя все отделы не один раз, ловя на себе странные взгляды продавцов и охранника, я отправляюсь на кассу с бутылкой воды и яблоком. Я стою в очереди, опустив голову, нервно постукивая ногой, наверное, раздражая этим окружающих. Я уже давно мечтаю о яблоке, но понимаю, что оно слишком сладкое и слишком калорийное. Оно слишком вкусное, поэтому я вряд ли удержусь от того, чтобы купить ещё парочку, если съем его. Если я сейчас поддамся желанию, то испорчу сегодняшний день — не уложусь в норму калорий и буду ещё сильнее себя ненавидеть. Стоит оно того или нет? — Можете не пробивать яблоко? Я не буду его брать. — тихо и неловко говорю я кассирше, ненадолго убрав один из наушников. Женщина смотрит на меня, жалостливо приподняв брови, коротко вздыхая. Мне кажется, или в её глазах был страх и сопереживание? Я настолько плохо выгляжу? Может, она подумала, что я из бедной семьи и не могу позволить себе яблоко? Почему она сочувствует мне? Я расплачиваюсь за бутылку воды и выхожу на улицу. Лицо сразу же обдаёт холодным ветром, сильно контрастирующим с теплом в магазине, из-за чего по всему телу бегут мурашки. Я сильнее закутываюсь в пальто и иду в сторону дома. Сейчас поздняя осень, поэтому темнеет рано. Всего пять часов, а солнце уже почти село. Мне нравится гулять по темноте, несмотря на тянущееся фотоном чувство тревоги. Это не страх, скорее интригующий мандраж. Всегда интересно гадать, что скрывается в тени, из-за чего шуршат опавшие листья и какие тайны хранят плохо освещённые улочки. Я люблю запах ноября. Это уют, свежая грусть и усталость. Это ностальгия по детству, по вечерам, что я проводил у бабушки дома… Я очень любил и до сих пор люблю Елену. Она была очень доброй и понимающей, очень нежной и спокойной. Она была умной и безумно талантливой. Я никогда не забуду её немного уставший, но такой тёплый и душевный взгляд. Каждое место, куда она приходила, обретало атмосферу уюта и волшебства. Именно бабушка привила мне любовь к рисованию. Она была по-настоящему заинтересована в том, чтобы из меня выросло что-то стоящее. Она искренне проявляла любопытство к моим работам, пыталась разобраться в каждой детали и истории создания. Более того — развивала или подкидывала идеи. Как жаль, что её труды были напрасны, а ожидания обернулись полными противоположностями. Моя душа и вера похоронены вместе с ней. Они лежат в объятиях тёплых мягких старческих рук, находясь под самой надёжной защитой, оставаясь у той, кто когда-то вселил их в меня. Смерть Елены разрушила меня на множество кусочков, которые мне пришлось склеивать, оставляя зазоры, трещины и дыры. Я стал уродцем из кривого зеркала, окружённым нормальными людьми, на фоне которых выгляжу ещё хуже. Я ненавижу свою жизнь. Я умираю из-за того, что дышу. Я надеюсь, что каждый удар моего сердца будет последним. Бабуля, ты до сих пор приходишь ко мне во снах, и только в эти моменты я чувствую тепло и покой. Я чувствую твои цветочные духи и запах травяного чая, мешающийся с древесиной и только приготовленной выпечкой. Я чувствую фантомные объятия, когда укутываюсь в твой плед, я вижу твою улыбку, когда думаю о хорошем. Я бы отдал всё, чтобы ещё хоть раз услышать твой мягкий тихий голос, поющий перед сном. Я чувствую, как моё сердце гниет, как медленно сворачивается кровь в венах, как я заживо разлагаюсь вместе с тобой. Я усердно начал голодать именно после смерти Елены. Это было полтора года назад. Наверное, тогда я потерял последнюю причину есть, мой организм просто перестал нуждаться в энергии. Я почти осознанно выбрал один из самых сложных и болезненных способов медленного суицида. Желудок резко сводит от колющей боли, из-за чего я скручиваюсь прямо посреди улицы. Я буквально ощущаю, как он пожирает сам себя и сворачивается, грозясь в один день окончательно исчезнуть. Я давлю пальцами на живот, стараясь притупить боль, из-за чего к горлу подступает ком тошноты. Надеюсь, это чувства, которые я смогу выблевать, как позавчерашний ужин, навсегда избавившись от них, смыв в унитаз. В глазах снова темнеет, поэтому мне приходится сесть на ближайшую лавочку, намокшую из-за дневного дождя. На самом деле, я не хочу, чтобы эта боль уходила, ведь она затмевает собой более тяжёлые и неприятные душевные терзания. Я прихожу домой где-то через часа полтора. Хорошо, что родители ещё не вернулись, а то пришлось бы выслушивать их недовольство из-за моих ежедневных прогулок. Майки тоже почему-то не было, и я даже предположить не могу, где же он пропадает. Надеюсь, он нашёл друзей и сейчас зависает где-нибудь вместе с ними. Меня правда радует мысль, что Майки, возможно, нашёл себе компанию по душе. Сначала зайдя на кухню за кружкой кофе и салатом без какой-либо заправки и соли, я отправляюсь в свою комнату, сразу же заваливаясь на кровать, обессиленный. Я очень устал, зато выполнил дневную норму шагов и даже не сорвался на яблоки. Я аккуратно приподнимаю толстовку и скольжу пальцем по рёбрам, задерживаясь на каждой ямке, провожу по тазобедренным костям, широко улыбаясь, закрыв глаза. Это определенно стоит всех моих усилий. Я смотрю на стоящую на столе тарелку еды и понимаю, что сегодня есть не буду. Я врубаю музыку на полную громкость, тихонько подпевая на любимых моментах. Я люблю оставаться один дома, потому что это единственное время, когда я могу петь, не боясь, что меня кто-то услышит, пританцовывая, устраивая концерт висящим на стене плакатам и рисункам. Представляю, как убого выглядят мои кривляния со стороны. Вдруг в голову приходит необъяснимое желание послушать песни Айеро. Может, они не так плохи, как я себе представляю? Ведь по факту я просто обесценил труды Фрэнка, не удосужившись даже с ними ознакомиться. Я захожу на его страничку в «Фэйсбуке», уверенный, что именно там Айеро выставляет информацию о своём творчестве. Моё внимание сразу же привлекает аватарка, моментально заставляющая меня улыбнуться. На этой фотографии Фрэнк лежит на животе на каком-то матрасе, закрыв один глаз, причудливо высунув язык. Этот человек умеет быть серьёзным? Мой мозг сразу выдаёт, что Айеро выглядит смешно, но очень мило. Нет, я не должен так думать. Я морщусь от своей собственной тупости, но не могу удержаться от того, чтобы посмотреть остальные фотографии. На следующей Фрэнк спит в обнимку с собакой. И я снова неосознанно думаю, что это чертовски мило. Странно, что он ничего не рассказал о своём питомце или питомице, надо будет спросить в следующий раз. Ещё на одной фотке он вальяжно развалился на диване, с презрением глядя вверх, приподняв брови. Я приближаю изображение, стараясь рассмотреть его пока ещё немногочисленные татуировки, не скрытые длинными рукавами, как во время наших встреч. Мне бы хотелось увидеть эти татуировки вживую, со всеми деталями, а ещё лучше — с комментариями от самого Фрэнка. На следующей фотографии он стоит с гитарой и бутылкой пива, наверное, находясь в репетиционном гараже, где смотрится максимально гармонично. Фрэнк определенно любит фотографироваться, особенно в дурацких позах и со смешным лицом. Я трачу минимум ещё полчаса, не сумев удержаться от любопытства, решая посмотреть всё, что есть у него в альбоме. Я так глупо себя сейчас чувствую. Будто стал одной из его многочисленных фанаточек. Я рассматриваю последнюю фотографию, все ещё по-дурацки улыбаясь, в какой-то момент резко начиная морщиться, отодвигая телефон в сторону. Он слишком хорош для меня. Я слишком ничтожен для него. Мы никогда не станем общаться. Я ненавижу Айеро за то, что он так быстро сумел заставить меня отказаться от собственных убеждений. Я не хочу хотеть с ним общаться. Я привык быть один. Я убедил себя в том, что незаинтересован в людях, что в них много дерьма и лицемерия, что все они эгоисты и даже за хорошими поступками скрывается жажда собственной выгоды. Я самообманом заставил себя полюбить отрешение. На самом деле, я не ненавижу людей. Я просто ненавижу себя. Айеро прав. Я скучный и нудный. И, знакомясь с кем-то, я всегда боюсь ещё сильнее разочароваться в самом себе, а не в том или той, с кем я беседую. Говорят, что мы видим в других свои собственные пороки. Я в это верю. И, к сожалению, это прямое доказательство тому, насколько я отвратительный и омерзительный внутри и снаружи. Иногда я представляю, что вместо крови по моим венам течёт вязкая чёрная жижа, готовая проесть дыру в том, на что попадёт, подобно кислоте, что она пахнет не железом, а отравляющими помоями, что она изуродовала и сгноила все внутренности, а самое главное — липким слоем патоки залила душу, утопив её, навсегда заключив в ловушку. Через какое-то время я всё-таки беру телефон в руки, решая закончить начатое. В закреплённом посте у Айеро есть ссылка на сайт его группы, куда я и перехожу и включаю первую попавшуюся песню. ‘Just one more night Being mediocre Then I'll scream at the top of my lungs But it falls on deaf ears I scream out loud But no one hears a sound I take my life with lack of sleep I believe the things I feel The things I see are fooling only me’ * Сначала я не особо вслушиваюсь в слова, недоумевая от довольно странного и своеобразного звучания. Пока странные ощущения. Вроде, круто, а вроде, полный отстой. Но постепенно улавливая смысл песни, я начинаю задумываться. Это совсем не то, что я ожидал. ‘Pray for a piece of mind I beg for a brand new life I plead for a second chance And the ability To shut my eyes at night Angels die and memories fade’ ** Я чувствую, как начинаю хмуриться, уставившись в одну точку. С каждой секундой я всё больше погружаюсь в себя, проводя ассоциации с тем, что ежедневно испытываю. ‘Things will never be the same I can't walk away From who I am I wont denounce my name I've done all I can, all I can No way home, no way home’ *** Мы не такие уж и разные. Видимо, вечная улыбка и шутки Фрэнка — способ скрыть то, что он по-настоящему чувствует. Эти песни просто не могут быть позерством и вымыслом. Это чувствуется в каждом слове. Поначалу кажущийся странным вокал обретает значение и смысл. Это крик том, что Айеро почему-то не хочет показывать напрямую. Он боится? Я не могу бороться с чувством возникшей тревоги и беспокойства. Мне становится грустно от осознания, что Фрэнк Айеро — это подогнанная под всеобщие ожидания и желания красивая картинка. Мы почти не знакомы, но мне не всё равно. Это так странно. Теперь мне ещё сильнее хочется его узнать, хочется его понять, и почему-то я уверен, что смог бы это сделать. Несмотря на играющую музыку, я слышу, как хлопает дверь в соседней комнате — комнате Майки. Он точно видел мои ботинки и пальто, он знает, что я дома, но почему-то не зашёл, чтобы хотя бы поздороваться, как это всегда бывает. Это настораживает. Я выключаю музыку и решаю зайти к брату. Я чувствую, что у него что-то случилось. — Можно? — я стучу, прислонившись к двери, замирая, взволнованно приподняв брови. Я уже представил всё самое худшее. — Входи. — наверное, никто, кроме меня, не смог бы понять, что в его голосе что-то не так. Я аккуратно захожу в комнату. Майки сидит на кровати, обнимая колени, положив на те подбородок, уставившись на свои носки. Он даже не взглянул на меня, и это пугает меня ещё сильнее. — Привет. Ты как? Что-то случилось? — я медленно сажусь на край кровати, пытаясь посмотреть Майки в глаза, но тот не меняет своего положения. — Всё в порядке. — тихо отвечает он, после чего повисает недолгая пауза. — А у тебя как дела? — Майки всё-таки решает поднять голову, поправив очки указательным пальцем, шмыгнув носом. Это аллергия, или он пытается сдерживать слёзы? — Сойдёт. — я, как всегда, вру. — Как день прошёл? Почему так поздно пришёл? — не теряя надежды узнать, в чём дело, добавляю я, пододвигаясь немного ближе, несмотря на то, что Майки явно не настроен на разговор со мной. Мы очень близки, тем не менее редко делимся друг с другом переживаниями. Мы просто чувствуем, когда второму плохо, и пытаемся поддержать, не роясь в корне проблемы, не нарушая личные границы. — Никак. Школа, уроки. Ничего нового. Пришёл поздно, потому что решил прогуляться. — он снова отворачивается, начиная нервно ковырять плед пальцем. — А твой? Давно дома? — Не поверишь, точно так же. — это была неудачная попытка разрядить обстановку около шуткой. — Нет, пришёл где-то полчаса назад. — и вновь повисает давящее молчание. Я отвожу взгляд, в очередной раз рассматривая давно знакомую комнату. У Майки комната немного больше моей, и в ней всегда царит почти идеальный порядок. Книги и комиксы аккуратно расставлены на стеллаже. На столе стоит только ноутбук и органайзер, в то время как у меня там всегда разбросаны краски, карандаши, бумажки, блокноты и учебники. Мне часто приходится отодвигать всё в одну кучу, освобождая ничтожно маленькое место для рисования. На подоконнике находятся выстроенные в линейку фигурки разных героев — никаких пустых кружек с плесенью и кучи прочей непонятной фигни. В комнате темно, тусклый свет падает только от лампы на прикроватной тумбочке и уличного фонаря. Из приоткрытого окна дует слабый ветерок, покрывая моё тело мурашками, заставляя спрятать руки в рукава кофты и поджать ноги. — Тебе холодно? — конечно, он заметил. От него не спрячется ни одна деталь. Вопрос только в том, захочет ли Майки акцентировать на ней внимание. — Нет, нормально. — несмотря на мой ответ, Майки встаёт с кровати и достаёт из шкафа плед, протягивая его мне, возвращаясь на место. — Хочешь в «Монополию» сыграть? — мы частенько вечерами играем в неё. Я — чтобы скоротать время, отвлекаясь от еды, а Майки, кажется, правда нравится. Может, это как-то поднимет ему настроение? — Ну… — он морщится. — Ладно, давай. — я давно не видел брата таким. Я не могу найти себе место из-за того, что не знаю, как ему помочь. В кое то веке мы поменялись местами. Мне становится дурно и тошно от самого себя, ведь Майки всё время чувствует себя так, как сейчас я. И мне кажется, что в этой роли быть даже хуже. Я встаю, приношу «Монополию», сажусь напротив Майки в позу лотоса, укутавшись в плед, и принимаюсь раскладывать игру. Я сразу же достаю свою фигурку шляпы и фигурку Майки — машинку, аккуратно посмотрев на брата, который всё ещё пялится в одну точку, снова начиная раздирать тыльную сторону ладони. — Перестань. — я насильно убираю его руку, заглядывая в глаза. Это определённо была не аллергия. — Ты точно не хочешь поговорить? — Нет. — Хорошо, как скажешь. — на самом деле, я его очень понимаю, именно поэтому и не пытаю расспросами. Есть уйма причин, по которым он может не хотеть делиться со мной произошедшем, но я в любом случае уважаю этот выбор. Поначалу игра шла тяжело. Мы почти всё время молчали. Мне даже хотелось прекратить, потому что я думал, что Майки просто стесняется попросить оставить его одного. Но в итоге у него получилось отвлечься, и к концу игры мы даже начали шутить и смеяться. Мы играли пару часов, учитывая, что пришлось отвлечься, когда пришла мама, чтобы поздороваться с ней и ради приличия поговорить о событиях минувшего дня. Вообще, она хотела, чтобы мы вместе поужинали, но каким-то образом у нас получилось избежать этого. Победил Майки. Если честно, я поддался ему, в надежде, что его порадует первое место. Думаю, это сработало, потому что он не выглядел сильно расстроенным, когда мы расходились по комнатам.