Emotional anorexic

Звенит звонок с последнего урока, и я прямо с ним вылетаю из кабинета, кажется, делая это ещё быстрее и энергичнее, чем обычно. С самого утра я чувствовал мандраж и тревогу, но не ту, что разрушает изнутри, не ту, из-за которой ты не можешь найти себе места, морально извиваясь, стараясь занять голову хоть чем, лишь бы не думать о том, что, кажется, навечно поселилось в рассудке, с каждым днём пуская корни все глубже. Это волнение было приятным, меня переполняла надежда, отчего и без того обычно тянущийся бесконечно учебный день стал лишь длиннее. Хотя, стоит признаться, что всё-таки все это время фоном шло навязчивое чувство страха о том, что все мои ожидания так и останутся частью моего воображения, что я снова придумал историю, далекую от реального мира, и это не изменится, неважно, насколько сильно я в неё верю. Почему-то мне казалось, что вчера произошло что-то невероятное, переворачивающее всю жизнь, но каждый раз меня стопорило осознание того, что на самом деле ничего такого не произошло. Мы с Фрэнком просто наконец-то смогли нормально пообщаться, нам почти не мешали мои предрассудки и страхи, вот и все, что вчера было. Ну, да, мы подержались за руки, ну и что? Это было настолько странно, что, кажется, мое подсознание стёрло или, как минимум, заблюрило это воспоминание. А что, если я все придумал? Что, если этого не было на самом деле? Теперь приятный мандраж всё-таки сменился на страх и тревогу. Наверное, мне стоит меньше переживать, я несомненно придаю этой ситуации слишком много значения. Я слишком быстро привязался к Фрэнку, и я уверен, что за этот короткий период для меня он стал значить в разы больше, чем я для него. Если подумать, то ничего такого не случится, если мы перестанем общаться, наоборот, возможно, сейчас самое время остановиться. Сейчас у меня есть последний шанс сбежать, пока Фрэнк Айеро не стал смыслом моей жизни, пока он не стал самой важной ее частью. Я так боюсь, что он покажет мне чудесный мир, после которого я просто не смогу вернуться в свой, полный грязи, уничижения и боли. Фрэнк стоял прямо около главного входа, поэтому я столкнулся с ним сразу же, как вышел из здания, не имея времени, чтобы собраться и обдумать, что говорить и как себя вести, что я должен бы был сделать, пока бы шёл к воротам, где мы договорились встретиться. Айеро сидел в телефоне, в его ушах были наушники, но, несмотря на это, он сразу же заметил меня. По спине побежали мурашки, которые быстро смыло всегда проявляющимся рядом с Фрэнком необъяснимым чувством безопасности и покоя. Я не могу сказать, что рядом с Айеро я ощущаю полную гармонию и дзен, мне все ещё безумно волнительно, но только потому, что я понимаю, что он не будет со мной всегда, что вскоре я потеряю его защиту, становясь вновь беспомощным и вынужденным самостоятельно безрезультатно бороться со своими страхами. Я привык во всем видеть негатив, я не умею наслаждаться моментом. Мне некомфортно, когда я чувствую себя хорошо, это всегда предвещает беду. Сейчас я ловлю себя на мысли, что безумно хочу обнять Фрэнка или вновь коснуться шершавой кожи рук с мозолистыми от жестких гитарных струн пальцами. Но, конечно, я выбираю просто остановиться и стоять в несуразной позе, наверное, как всегда, выглядя нелепо и смущенно. — Привет. — он улыбается, подходя ближе, а я, вместо адекватного ответа, неловко машу рукой. — Как день прошёл? — мы сразу же начинаем идти в сторону выхода, я представляю, какая толпа сейчас должна собраться на этих несчастных ступеньках. Такое ощущение, что только на них решаются вопросы мировой важности, и обсудить свои дела и планы в другом месте нельзя. — Скучно. Я думал, что не доживу до конца занятий. — я недовольно вздыхаю. — А твой? — я до сих пор не понимаю, как мне стоит себя вести, поэтому стараюсь повторять за Айеро, подстраиваясь под него. — Да никак. Посидел в гараже над новой песней. — Новая песня? Круто. — я киваю, пряча руки в карманы, стараясь незаметно подглядывать за Фрэнком. — О чем она? — Ммм... я не знаю, как ответить на этот вопрос. — задумчиво отвечает он. — Я лучше как-нибудь сыграю ее тебе, вот и решишь, о чем она. Да и вообще как-то неинтересно будет, если все будут знать, о чем конкретно мои песни и что именно заставило меня их написать. Мне бы хотелось, чтобы мои песни люди проецировали на свои жизни, чтобы они думали не о том, что чувствовал я, когда их писал, а о том, что чувствуют они сами. — Фрэнк говорит это от сердца, я вижу, что он искренен в своих намерениях, что для него музыка — это действительно способ самовыражения, способ донесения до других своих мыслей, а не желание обрести славу и любовь окружающих. — Вообще мне бы хотелось помогать другим своей музыкой, спасать их. — он кривится, как бы жалея о сказанных словах, желая забрать их назад. — Но это какая-то сверхзадача, мне приятно, если мои песни хотя бы в подворотнях и на вечеринках включают, чтобы покричать в пьяном угаре. Это тоже достижение, не хочу выебываться и говорить, что способен поменять чью-то жизнь своей музыкой. — он фыркает, пожимая плечами. — Я думаю, что у твоего творчества есть свои слушатели. Я имею в виду тех, кто действительно видит в этих песнях отражение себя и своих чувств. Знаешь, типо: «мне так плохо, меня никто не понимает, я чувствую себя чужим и ненужным, но в Джерси есть чувак, который чувствует себя так же. Наверное, не такой уж я и ненормальный. Мы незнакомы, но я знаю, что он бы понял меня, он бы не стал меня осуждать, как все остальные». И, знаешь, это ощущение всегда помогает. В какой бы ужасной ситуации ты бы ни был, по-любому становится легче, когда ты не один. — после этих слов я закуриваю. Почему-то сейчас мне не кажется, что я наговорил лишнего, как это бывает обычно. Сейчас мне кажется, что я сказал ровно столько, сколько надо было, и улыбка Фрэнка лишь подтверждает это. — И... я тебе уже говорил, что некоторые твои песни мне очень понравились. Не в плане «под пиво с друзьями сойдёт», а реально понравились. — Я этому очень рад. Надеюсь, не только ты пытаешься найти в моих криках смысл. Кстати, — Фрэнк останавливается и начинает рыться в своём рюкзаке. Он достаёт батончик и протягивает его мне. — я зашёл в какой-то магазин здорового питания и решил взять тебе что-нибудь. Я не знаю, ешь ли ты такое, если что, я тебя не заставляю, я просто подумал, вдруг... — Спасибо. — я перебиваю его, прекрасно понимая, что он имеет в виду, не желая заставлять Фрэнка произносить это вслух. — На меня так странно смотрели люди. — он смеётся. — Я думал, что меня с порога выгонят. Просто представь, как смешно это выглядело со стороны. Первый раз в жизни на обратную сторону этикетки смотрел, выбрал то, где меньше всего калорий было. — я вижу, как Фрэнк нервничает, наверное, переживая, не зря ли он все это сделал. — Ну, так ты ешь такое? Или я проебался? Может, съешь хотя бы кусочек? Хотя нет, не надо, если не хочешь. — он взволнованно смотрит на меня, и я понимаю, что бессилен в этой ситуации. Я злюсь, но не на Фрэнка и его желание накормить меня, а на самого себя, на то, что заставил Айеро переживать и так заморачиваться. Мне стало безумно грустно, когда я попытался посмотреть на эту ситуацию со стороны. Мне стыдно из-за того, что Фрэнк хотел мне помочь и сделать мне приятно, а я не могу по достоинству оценить его старания. Я изо всех сил пытаюсь не думать о том, что Айеро полез туда, куда не стоило, стараясь найти в сложившейся ситуации хоть какие-то плюсы. Я смотрю на обратную сторону упаковки и вижу пугающие меня цифры и компоненты, входящие в состав батончика. Мне хочется начать отнекиваться и сливаться, но, столкнувшись с жалостливыми глазами Айеро, я понимаю, что не смогу ему отказать, неважно, насколько плохо буду чувствовать себя после, а я точно буду. Я считаю, что такие батончики — это маркетинговый ход, чтобы обманывать желающих похудеть покупателей. В них запихивают кучу сахара и сухофруктов, оборачивая в бумажку, на которой написаны слова о здоровом питании. Да, в них меньше калорий, наверное, они даже намного полезнее обычных шоколадок, которые делают из того, что вообще в рот попадать не должно, но всё-таки назвать диетические батончики по-настоящему предназначенными для похудения сложно. По крайней мере, в моем случае. Мне наплевать на состав, пусть там хоть химические реагенты будут, главное, чтобы не было сахара и число калорий на сто граммов не превышало сотни, и подаренный Фрэнком батончик пролетает по всем пунктам. — Ну... возможно, я съем кусочек... чуть позже... — я криво улыбаюсь и вижу, как Фрэнк становится немного грустнее. Я понимаю, что он хотел, как лучше, мое сердце разрывается от осознания того, что он подумал обо мне, что он зашёл в специальный магазин полезной еды, который, наверное, никогда в жизни не посетил бы по собственному желанию, что он долго стоял и читал составы, ловя на себе неловкие взгляды, а я ради него не могу съесть эти несчастные двести с лишнем калорий, которые, наверное, не сыграют большой роли. Мозгами я понимаю, что не потолстею, если сейчас поем, но тупой навязчивый голос твердит об обратном. Он говорит, что я потолстею, даже если не пройду сегодня пятнадцать тысяч шагов, не говоря уже о том, что будет, если я положу что-то в рот. — Не надо, если не хочешь. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо. — эти слова были последним решающим выстрелом. Теперь я точно не прощу себя, если не поем. Я хочу ненавидеть Фрэнка, как всех, кто старается меня накормить, но он каким-то образом выкрутил все так, что ненавижу я себя, и настолько, что готов ради него нарушить, кажется, самое главное правило в своей жизни. — Нет, я поем, правда. Не думаю, что это сильно повлияет на вес. — я издаю нервный смешок и принимаюсь открывать упаковку. О нет, он ещё и в шоколаде. Мне становится страшно. Такое ощущение, что у меня в руках сейчас человеческий глаз, а не обычный батончик. — Давай хотя бы напополам... я не... я не смогу съесть его целиком... — Ну, давай. — он легко улыбается, все ещё немного взволнованно смотря на меня. — Выглядит стремно и очень невкусно. — он забирает свою половинку, которая была немногого больше моей, после чего Айеро откусывает настолько большой кусок, что, кажется, за один раз мог бы запихнуть свою часть батончика в рот. — Ну, ладно, я думал, что будет хуже. — я же пока не решаюсь начать есть, наблюдая за Фрэнком, с опаской поглядывая на свою половинку. Может, всё-таки не стоит? Я ещё раз смотрю на Айеро и всё-таки откусываю малюсенький кусок, сразу же прикрывая рот рукой, начиная жевать. Мало того, что я боюсь есть что-то подобное, так ещё и должен это делать при ком-то. Для меня приём пищи стал слишком интимным процессом. Мне кажется, я выгляжу ужасно, когда ем, мне сразу становится очень стыдно и некомфортно, тем более, когда на меня смотрят в упор, как это сейчас делает Фрэнк. — Сладко. Конечно, я совру, если скажу, что мне не понравилось. Мне очень понравилось. Я уже и не помню, когда в последний раз осознанно ел не кашу и не овощи. Во рту сразу же скапливается куча слюны, просыпается чувство голода, и мне хочется съесть ещё десять таких батончиков. В животе сразу же появляется тяжесть, и с каждой секундой я все больше осознаю, какую ошибку совершаю. Но тепло улыбающийся Фрэнк не позволяет мне не откусить батончик второй, третий, а потом и четвёртый раз. Мне плохо от осознания, что я не был достаточно голоден, что я впустую потратил такие ценные калории, и самое худшее — теперь я ещё сильнее хочу есть. Я стараюсь успокаивать себя тем, что сделал это не зря, что теперь хотя бы Фрэнк не будет переживать из-за меня, но от этого желание зайти в ближайшую кафешку и сделать желудок снова пустым не становится меньше. — Джерард, все точно нормально? — Айеро кладёт мне на спину руку и заглядывает в мои опущенные безумные глаза. — Да, все в порядке. — я отмахиваюсь, все ещё нервно моргая, начиная бегать взглядом, стараясь успокоиться. Со стороны я, наверное, выглядел вполне нормально, и Фрэнк бы даже не заметил, что со мной что-то не так, если бы все его внимание не было бы обращено на меня. По крайней мере, мне так казалось. Но внутри меня была самая настоящая буря из эмоций, меня кидало из состояния «я все правильно сделал, в этом нет ничего такого» в «я совершил самую ужасную ошибку в своей жизни, мне прямо сейчас нужно вызвать рвоту, пускай даже это будет посреди улицы и на глазах у всех». Я стараюсь глубоко дышать, не замечая, как мои пальцы уже покрываются кровью из-за того, как сильно я начал их раздирать. Мне так плохо, я просто хочу исчезнуть. С завтрашнего дня сяду на сухой голод и буду тренироваться в два раза больше. Я все испортил, и мне срочно надо исправлять ситуацию. Я снова случайно сталкиваюсь взглядом с Фрэнком. В его глазах была тревога и вина. Айеро всем своим видом выражал сожаление и желание помочь. По нему было видно, что он что-то хочет сказать, но не решается, наверное, посчитав, что так сделает хуже. Нет, он не должен чувствовать себя виноватым, его лицо не должно кривиться в недоумении, он не должен чувствовать себя плохо. Я не должен заставлять его чувствовать себя так. Наверное, это чудо или подарок судьбы, но напряжение между нами прерывает внезапно начавшийся ливень, бьющий с такой силой, что всё мгновенно становится мокрыми, в том числе и мы с Фрэнком. Айеро громко матерится, хватая застывшего в недоумении меня за руку, таща за собой в поисках укрытия. Через пару минут мы находим небольшой магазинчик, под навесом которого и решаем на время спастись от дождя. Я только сейчас осознаю, что мы вновь держались за руки, и этот факт выстрелом отодвигает мысли о дурацком батончике. Теперь я думаю не о своём лишнем весе и заболевшем желудке, не о завтрашней тренировке, а о теплоте прикосновений Айеро, которое с каждым разом кажется все более необходимым. — Вот это нихуя себе! — Фрэнк смеётся, убирая с лица мокрые волосы, снимая шапку, выжимая ее так, будто только что опустил в тазик с мыльным раствором для стирки. — Можно не мыться сегодня. — он все ещё негромко смеётся, продолжая свои попытки частично отжать одежду от воды. — Жесть. Я осматриваюсь, наблюдая за тем, как огромные капли бьются об асфальт, создавая над землёй видимый слой из брызг. Мало того, что шёл дождь, так ещё и дул ветер, ощущающийся во много раз сильнее, когда на тебе абсолютно мокрые вещи. Серьёзно, кажется, у меня даже нижнее белье теперь мокрое. Мне становится настолько холодно, что я непроизвольно начинаю трястись, не понимая, стоит ли мне закутываться в пальто, или же так будет только холоднее. Я перевожу свой взгляд на Фрэнка, переступая с ноги на ногу в попытках немного согреться. — Скетчбук! — внезапно вскрикиваю я, скидывая портфель прямо на землю, начиная рыться в нем в поисках единственного важного объекта. Я мгновенно забыл о холоде и облепившей меня мокрой одежде, переключая все своё внимание на образовавшуюся проблему. Все учебники и тетради были почти насквозь мокрыми, но почему-то внутри меня оставалась напрасная надежда на то, что в отличии от них скетчбук будет целым и невредимым. Ну, да, конечно. — Нет, нет, нет, нет, нет, только не это, нет. — я хныкаю, начиная листать слипшиеся мокрые странички, изображения на которых растеклись и стали отпечатываться на соседних листах. — Блять, нет, только не это. — я обречённо вздыхаю, громко захлопывая скетчбук, кидая его на портфель. — Может, его можно высушить? — аккуратно спрашивает Айеро, решая тоже посмотреть на то, что произошло с содержимым, а я настолько ушёл в своё горе, что даже не придал значение тому, что теперь Фрэнк увидит мои рисунки. — Ну, это даже прикольно выглядит. О, это я? Почему ты меня зачеркнул? — он начинает улыбаться, почти смеяться, из-за чего я чувствую себя ещё более неловко, чем мог бы. — Отдай! — я выхватываю у него скетчбук. — Это не ты. — я не знаю, зачем я это сказал, ведь даже с моим специфичными стилем рисовки и расплывшимися чернилами было очевидно, что это Фрэнк. — Нет, это точно был я. Так почему ты зачеркнул меня? — Потому что получилось некрасиво. — я соврал. Мне нравилось, как получился этот рисунок, насколько вообще мне могут нравиться мои рисунки. — Ну, не знаю, мне понравилось, хоть он и почти полностью расплылся. — он широко улыбается мне, и я выдавливаю неловкую улыбку в ответ, вновь начиная трястись от холода, сразу же переводя взгляд на заливающуюся, кажется, не собирающимся прекращаться дождем улицу. — Черт, ты уже трясёшься от холода. Предлагаю найти ближайшую кафешку и переждать там, а то сидеть час в магазине будет странно. — Ладно. — еле говорю я, начиная пританцовывать, пытаясь согреться, но с каждой минутой мне становилось все холоднее. Надеюсь, я заболею и смогу официально не ходить на учебу следующую неделю. — На, возьми. — Фрэнк протягивает мне свою куртку, начиная искать в навигаторе ближайшее место, куда мы бы могли зайти погреться. — Она тоже мокрая, но, наверное, это лучше, чем ничего. — А ты? Теперь холодно будет тебе. — Не выебывайся, надень куртку и готовься к десятиминутной пробежке до ближайшей вонючей забегаловки. — Спасибо. — тихо отвечаю я, надевая поверх своей куртку Айеро, отчего мне становится немного теплее, но скорее от осознания, что это куртка принадлежит именно Фрэнку. — Все, погнали. Не знаю, кто был инициатором, но мы вновь схватились за руки и побежали под совсем слегка утихающий дождь. Я почти ничего не видел из-за частых капель, полностью доверившись Фрэнку, просто следуя за ним. Мы наступали в лужи, из-за чего ноги окатывало волнами холодной воды, я дважды чуть не поскользнулся в грязи, когда мы срезали путь по сомнительным дорогам, а Фрэнк вообще врезался в ветки, тщательно обматерив их после. Кое-как добежав до пункта назначения, мы оба громко вздыхаем, вваливаясь в помещение, чудом не создавая потоп из-за стекающей ручьями с нас воды. Это место действительно оказалось ближайшей вонючей забегаловкой, как ее назвал Фрэнк. На стенах были еле заметные трещинки, говорящие о том, что ремонт делали здесь только один раз и очень давно. Вдоль стены с окнами в ряд (помещение было настолько маленьким, что ряд был только один) стояли старые, повидавшие многое диванчики со столами. Напротив этой стены находилась самая простая барная стойка с кривыми железными высокими стульями, за которой скучающе стояла женщина средних лет в старомодном фартуке и чепчике. В самом конце виднелась дверь с обозначающей уборную табличкой. Помимо той женщины, в кафешке было ещё несколько людей из персонала, одетых в такую же нелепую форму, сидящий в углу мужчина в офисном костюме, видимо, зашедший сюда на обед, семейная пара с дочкой, и, судя по их мокрой одежде, очутились они тут тоже не по своему желанию, и ещё двое беседующих о чём-то мужчин в костюмах, сидящих за барной стойкой, очевидно, зашедших сюда по той же причине, что и первый. Несмотря на наш внешний вид и энергетику безумства, на нас с Фрэнком особо никто не обратил внимания. Никого даже не заинтересовал тот факт, что мы все ещё держались за руки. Мы аккуратно проходим в дальний угол заведения, садясь рядом, закинув на диван напротив свои рюкзаки. Я дал себе минуту на передышку, после чего мне пришлось встать, чтобы повесить наши с Айеро куртки на вешалку, надеясь, что так они высохнут быстрее. — Так, наверное, надо что-то заказать, чтобы нас отсюда не выперли. — Фрэнк морщится, начиная изучать меню. — Может, выпьешь кофе, чтобы согреться? — он переводит на меня взгляд. — Да, думаю, это хорошая идея. А ты будешь что-то? — М-м-м. — он задумчиво закусывает нижнюю губу. — Да, наверное, я тоже возьму кофе. Или чай. Может, взять молочный коктейль? Смотри, какие у них названия, я просто не могу удержаться и не взять «Клубничную вечеринку» или «Банановый бум»! — мы оба негромко смеёмся. — Здравствуйте, что будете заказывать? — к нам подходит официантка. У неё очень замученный и недовольный вид, кажется, от такого настроения в радиусе метра от неё начинают увядать даже растения. Наверное, со стороны я выгляжу так же. — Кофе. — спокойно отвечаю я ей, после чего женщина нервно делает заметку в своём блокноте. — А я буду «Банановый бум». — Айеро не может перестать улыбаться, довольно кивая, как бы становясь круче от того факта, что сейчас будет пить «Банановый бум». — Это все? — она вздыхает, смотря на нас с Фрэнком все тем же недовольным взглядом, в котором, кажется, даже есть нотка призрения. — Да. Спасибо. — коротко отвечаю я, после чего официантка уходит. — Я буду безумно расстроен, если «Банановый бум» окажется не таким вкусным, как я себе его представляю. — Давай я сразу же оборву все твои ложные надежды. Он точно не окажется таким вкусным, как ты себе представляешь. Более того, я сомневаюсь, будет ли он вкусным вообще. — Бу-бу-бу. — он коверкает меня, закатив глаза. — Невкусный напиток не могли назвать «Банановый бум». — каждый раз Фрэнк произносил это словосочетание низким тоном, выделяя его интонацией крутого чувака. — Я не буду потом тебя успокаивать, когда ты поймёшь, что все твои ожидания были напрасными. Я добью тебя словами «а я же говорил». — Нет, ты не можешь так жестоко поступить со мной. — Фрэнк изображает наигранную грусть, приподнимая брови, опустив уголки губ. — Он вкусный уже только потому, что его назвали «Банановый бум». Точка. — решительно говорит он, несильно стукнув кулаком по столу. — Признайся, тебе просто нравится произносить словосочетание «Банановый бум». — Я и не скрываю, думаю так назвать свою следующую песню. — Дурацкое название. — я решил поддержать игру Фрэнка и позлить его. — Сам ты дурацкий! — он несильно пихает меня, изображая обиду. — Ладно, пусть я тоже буду дурацким, от этого твой «Банановый бум» не перестанет быть дурацким. — «Банановый бум», «Банановый бум», «Банановый бум», «Банановый бум». — Все, хватит, перестань. — «Банановый бум», «Банановый бум», «Банановый бум», «Банановый бум». — с каждым словом он приближался все ближе ко мне, в итоге вообще оказавшись около моего уха. — Фрэнк, хватит. — я смеюсь, отодвигая его лицо от себя, пускай, наверное, мне и не очень этого хотелось. Айеро тоже начинает заливаться смехом, прикрывая рот рукой, стараясь быть не очень громким. Я совершенно забыл о съеденном батончике, о холоде и мокрой одежде. Я забыл о скетчбуке и о том факте, что Фрэнк увидел мои рисунки. Я забыл вообще обо всем, впервые оказываясь в моменте, думая и придавая значение лишь тому, что происходит конкретно сейчас. Неважно, как плохо я себя чувствовал полчаса назад, неважно, как мне снова будет страшно, когда мы с Айеро разойдёмся. Важно только то, что я ощущаю сейчас. И мне кажется, что это ощущение можно назвать не просто комфортом и покоем, а счастьем. Пускай оно продлится ещё час, пол, да даже десять минут. Это не имеет никакого значения. — Ты согрелся? — атмосфера веселья плавно сменяется на атмосферу комфортного спокойствия. — Уже да. А ты? — я смотрю на него таким тёплым взглядом, каким только могу. — Я особо и не замёрз, но да, сейчас мне тепло, кажется, даже одежда немного подсохла. — он отвечает мне точно таким же чувственным взглядом. Спустя где-то десять минут нам приносит заказ все та же нервная недовольная официантка. Она громко ставит наши напитки на стол и молча уходит. — Сервис тут прекрасный. — саркастично комментирую я, пододвигая к себе кофе, начиная дуть, стараясь немного остудить его. — Я готов простить им все за «Банановый бум». — Нет, не начинай. Эта шутка исчерпала себя. — А это и не шутка. Итак, я пробую. — он показательно выдыхает, как бы приготавливаясь к чему-то невероятно важному. Коктейль выглядел не очень красиво — просто желтоватая густая жидкость в стакане с трубочкой без каких-либо украшений. Фрэнк делает глоток и на секунду замирает, чтобы распробовать. — Ну, это не так уж плохо. Я ставлю ему пять из десяти, плюс два бала за название. — Семь балов? Я уверен, что он не заслуживает такой высокой оценки. — Всё он заслуживает, тем более за свою цену. Я очень рад, что этот ливень свёл нас с «Банановым бумом». А у тебя кофе вкусный? — От кофе тут только название. — Во всем ты видишь сплошной негатив. — он без разрешения берет мой стакан и отпивает, морщась из-за того, что напиток был горячим. — Нормальный кофе, ты необъективен. — Ладно, хорошо, пусть будет по-твоему. — Айеро довольно улыбается после моих слов. — Я бы дал ему три из десяти. — Нет! Ты сказал, что будет по-моему, а потом даёшь кофе три бала?— он возмущённо приоткрывает рот. — То есть ты был дал больше? Изначально моя оценка была один. Нет, полтора. — Шесть. Я даю ему шесть балов. — Ты меня разозлил, теперь я буду настаивать на том, что он максимум заслуживает полтора. Я могу привести аргументы. — Не хочу тебя слушать, я буду пить свой «Банановый бум» и наслаждаться жизнью. Дождь окончательно перестал идти где-то через полтора часа, но, честно говоря, если бы не часы, я бы предположил, что прошло максимум полчаса. Время пролетело чертовски быстро, и я уже настолько привык к атмосфере, что начал находить в этом месте свою эстетику. Учитывая то, что теперь мой скетчбук превратился в кучу волнистых листов с чёрными и красными пятнами, мы не могли отложить поход в художественный магазин, несмотря на то, что шансы вновь попасть под ливень были очень высоки. Я хотел пойти в свой любимый магазин, где очень большой ассортимент, пускай и немного завышенные цены, но, так как он находится в самом центре, а туда идти довольно далеко, мы с Фрэнком решили, что можно обойтись ближайшим, располагающимся около единственного художественного училища в нашем городе. Мне не очень нравится туда ходить, потому что обычно там много людей да и товары там продаются только первой необходимости, без всяких фирменных чернил, над которыми я могу стоять часами, без огромного выбора скетчбуков с самой разной бумагой, без миллионов маркеров разных фирм, от которых я обычно не отхожу, пока не протестирую каждый, оставив на бумажечке для росписи несколько причудливых рисунков. В каком-то плане Фрэнку очень повезло, что все сложилось именно таким образом, ведь, если бы мы попали в магазин, в который я изначально планировал пойти, мы бы вышли оттуда только после закрытия, когда меня бы уже насильно выпихивали продавцы, а Айеро бы помогал им, пытаясь тащить за собой в сторону дверей. До магазина мы доходим быстро, минут за пятнадцать, по дороге постоянно кидая недоверчивые взгляды на серое небо, надеясь, что нам повезёт и второй раз под дождь мы не попадём. Кстати, вещи до сих пор были влажными, доставляющими дискомфорт при каждом движении. Я бы сказал, что хочу скорее пойти домой и переодеться, но это будет означать, что я скорее хочу распрощаться с Фрэнком, так что я буду намного более честным, если скажу, что готов терпеть ещё много часов облепившую тело сырую одежду, лишь бы быть рядом с Айеро. — И что ты будешь покупать? — спрашивает он, с интересом осматриваясь, взяв в руки баночку растворителя для масла, скривившись в недоумении, читая на этикетке, что это вообще такое. — Ну, я планировал купить пару карандашей и чернила, но теперь придётся раскошелиться на новый скетчбук. — грустно вздохнув в конце, отвечаю я. — Тут все такое дорогое, как хорошо, что я не умею рисовать и мне хватит спизженного у соседа карандаша на год, если я его не потеряю в первый же день. — Инструменты же тоже недешевое удовольствие, разве нет? — Ну... тут скорее один раз надо хорошо постараться и накопить, а потом можно не париться. Как говорит Нейл: «струны звучат ещё лучше, если их не менять». Ему нравится, когда гитара пердит, а не звучит, тем более без специальной аппаратуры, как бы мы ни старались, нормального звука на записи не будет. Ну, а вживую всем насрать. — А если струны порвутся? — А если струны порвутся, то пиздец, раньше, чем через месяц, на репетицию мы не соберёмся. — он издаёт смешок. — Ладно, ты прав, на музыку тоже надо вываливать кучу денег, особенно в ее развитие, но тюбик краски за девять баксов — это перебор. Краска за тебя рисовать будет или как? — на бурные возмущения Фрэнка я лишь обреченно пожимаю плечами, вздыхая. Рисование действительно очень недешевое хобби, хотя я убеждён, что материалы не являются самым важным компонентом для красивой работы. Я подхожу к полке со скетчбуками, принимаясь их рассматривать, аккуратно трогая бумагу тех, что не запечатаны. Я очень трепетно отношусь к выбору скетчбуков, потому что как-то раз уже купил тот, где листы были хуже обычной ксероксной бумаги, и снова переживать этот кошмар я не хочу. Бумага скатывалась после первого стирания, маркеры расплывались, а акварель ложилась пятнами. Это бумажное недоразумение до сих пор лежит у меня в столе, и единственное, для чего я могу его использовать — скетчей для будущих картин, каракулей от безделья, черновиков для уроков и стихов. Кстати, последние по качеству только там и могут быть записаны. Фрэнк застрял около красок, теперь уже высказывая возмущения не мне, а попавшей под горячую руку девушке. Она стояла в недоумении, наверное, мечтая поскорее отделаться от компании Айеро. Мне одновременно было немного стыдно и очень смешно. Закончив с выбором, зайдя за карандашами и чернилами, располагающимися в двух шагах от скетчбуков, я вернулся к Фрэнку, позволяя незнакомке наконец-то заняться тем, для чего она сюда пришла. — Как много новых слов я сегодня узнал. Зачем коричневому миллион названий, если по факту он, блин, коричневый? «Умбра жжённая» звучит, как имя супергероини или злодейки, но никак не как краска. — Айеро смотрит на палитру одной из фирм. — «Кадмий красный»? «Стронциановый жёлтый»? Реально, у «Мстителей» имена не такие интересные. Если бы меня спросили, что звучит круче: Халк или «кобальт», я бы однозначно ответил, что «кобальт». Халк — это охуенно сильный зелёный великан, который крушит все подряд. А кто такой «кобальт»? Это просто синий цвет. Ты понимаешь, название синего цвета звучит круче, чем имя супергероя? — Айеро активно жестикулирует, и я уже не понимаю, он просто прикалывается или реально злится. — Я хочу научиться рисовать только для того, чтобы говорить эти крутые названия. Чувак, который вскользь упоминает слово «краплак» не может быть не крутым. — я не могу перестать тихо хихикать. — Ладно, пойдём, я все взял. — все ещё издавая смешки, говорю я, и мы направляемся в сторону кассы. — А то ты сейчас дойдёшь до гуммиарабика*, сангины**, сепии*** и соуса****. А клячка...***** к клячке ты точно пока не готов. — Что? То есть ты просто вбросил эти странные названия и все? И, типо, я сам должен думать, что это? — Ну, теперь тебе придётся ещё раз как-нибудь сходить со мной в художественный магазин, если у тебя так и не получится унять своё любопытство. — Я бы и так сходил сюда с тобой ещё раз. Не один раз. Я расплачиваюсь, как всегда, создав очередь из-за того, что долго искал мелочь, и мы с Фрэнком наконец-то выходим из магазина. — Ты нарисуешь меня ещё раз? Хочешь, я попозирую тебе? — видимо, Фрэнк уже вжился в роль натурщика, выдавая парочку странных поз из своего арсенала. — Это был не ты. Просто случайно похоже получилось. — Ну, ладно, хорошо. Тогда нарисуешь меня в первый раз? — он интонационно выделяет последние два слова. — Нарисую. — Ты так быстро согласился, я не ожидал. — Айеро слегка удивлённо смотрит на меня. — А нарисуешь нас вместе? Сейчас. Нарисуй нас сейчас, это будет типо фотографии. Если тебе не понравится, можешь вырвать и отдать мне. — Если мне не понравится, я не отдам рисунок тебе, я его выкину. — мне стало немного тревожно, потому что я не был уверен, что смогу нарисовать что-то достойное за пару минут на коленке, но мне очень понравилась идея Фрэнка о возможности таким образом запечатлеть момент. Я очень люблю подобные сентиментальны штуки, и, судя по всему, в этом мы с Фрэнком очень схожи. — Ну, тогда мне придётся полезть в мусорку. — он пожимает плечами и говорит это так, будто рыться в мусоре — абсолютно нормальное явление. — Ладно, пойдём на остановке сядем, а то стоя я точно ничего нормального не нарисую. — слегка неуверенно говорю я, а Фрэнк довольно улыбается, следуя за мной. Несмотря на то, что остановка была крытой, лавочка все равно наполовину покрылась дождевыми каплями. Но, если честно, мокрые штаны уже не казались мне чем-то ужасным — они и так все ещё влажные, хуже точно не будет. Я сажусь, не глядя, слегка морщась от неприятного ощущения холода и того, как вода впитывается в ткань моих джинс. Фрэнк садится рядом, закуривая, уже начав пристально наблюдать за мной, хотя я пока только достал пенал, копошась в нем в поисках нужного карандаша. — Не смотри, ты смущаешь меня, я покажу тебе результат. — говорю я, принимаясь легкими линиями набрасывать скетч. У меня трясутся руки от напряжения, я очень боюсь облажаться и убить все представления Айеро о том, что я круто рисую. Я часто себя недооцениваю и поливаю дерьмом все, что делаю, но, если быть объективным, рисую я и вправду неплохо. Возможно, мне просто надо меньше сравнивать себя с другими и больше с тем, что я делал раньше, отслеживая рост. К удивлению, Фрэнк понимающе кивнул и сразу же ушёл на другой конец остановки, продолжая курить, облокотившись о столб, наблюдая за редко проезжающим транспортом. Мне приходится невольно отвлечься от своего занятия, став неспособным оторвать взгляд от Айеро. Я не могу найти слов, чтобы описать то, насколько он чудесный. Я не могу найти слов, чтобы описать то, что я сейчас чувствую, что я чувствую каждый раз, когда он оказывается рядом. Рядом с Фрэнком одновременно не имеет значения ни одна деталь и важной становится каждая мелочь, рядом с ним мир кажется все таким же отвратительным, но свет его блестящих глаз заставляет все ужасы реальности на время спрятаться в свои гнилые норки. Рядом с Фрэнком я чувствую себя нереальным, мне кажется, что меня подменивают на кого-то другого, но тем не менее, я могу сказать, что в моменты общения с Айеро я чувствую себя самым живым, я чувствую себя собой, и мне не кажется, что я уродец из шоу фриков. Фрэнк делает все вещи правильными, он убирает беспорядок, который я навожу в своей жизни. Он будто фильтр из «Инстаграма», сглаживающий все неровности, добавляющий мягкий тёплый свет, создающий во всем теплоту и комфорт. Я не верю, что он настоящий. Фрэнк Айеро, может, ты очередная выдумка моего идиотского сознания? Иначе я не могу объяснить, почему он затерялся в этом отвратительном мире. Ему здесь не место, его свет обязательно потушит темнота реальности, его задавит льющаяся из людей гниль. Если Фрэнк не выдумка и не частичка меня, я не могу объяснить, почему я так его чувствую, почему я так понимаю его и ощущаю необъяснимую близость. Нельзя узнать человека за неделю, нельзя за это время привязаться и влюбиться, и, как следствие, нельзя через неделю отдать человеку свою жизнь и сердце, полностью доверяя ему контроль над собой и своими чувствами. Нельзя через неделю стать готовым на все, лишь бы дотронуться до родинки на его щеке. Кажется, будто Фрэнк ментально рассказал мне все, что я должен знать, как будто он передал мне воспоминания о своей жизни, отчего мы стали родными, не теряя на это долгие годы. Я знаю его настоящего и почему-то уверен в этом больше, чем в чем-либо другом. И, если я ошибаюсь, я готов вручить Фрэнку пистолет, чтобы он выстрелил в меня после того, как я сознательно отдам ему остатки своей изорванной души, потому что она станет мне больше не нужной. Когда я наконец-то взялся за рисование, я ощутил, как теперь неотрывно на меня начал смотреть Фрэнк. Уверен, он тоже знает, что до этого я так же смотрел на него. Мы будто играем в детскую игру, притворяясь, что ничего не понимаем, при этом не просто понимая, а ещё и зная, что второй тоже это делает. — Ну, как-то так. — я аккуратно подхожу сзади, протягивая Фрэнку скетчбук. На первой страничке появились две вытянутые фигуры с угловатыми неровными чёрными контурами. Себя я изобразил, как всегда, принявшим сдержанную, но драматичную позу с приподнятой головой. Поза Фрэнка была по энергетике более безумной и динамичной, его взгляд был более хитрым и чувственным, в отличие от моего — пустого и холодного. Использовал я только любимый чёрный маркер и немного темных карандашей для теней. Было видно, что рисунок сделан на скорую руку, но эта небрежность, спешка и путанные линии добавляли в него свой шарм, который, как мне кажется, хорошо сочетался изначальной задумкой. Получилось нормально, и я даже могу сказать, что остался довольным результатом. — Офигеть! — Фрэнк забирает у меня скетчбук, начиная вглядываться в изображение. — Это очень круто! Блин, и ты серьёзно сделал это за десять минут? Мне очень нравится! — я увидел в глазах Айеро то, что всегда видел в глазах бабушки. Елена была не очень многословной, но ее глаза всегда говорили мне намного больше, чем слова всего мира. И, как я уже сказал, у Фрэнка сейчас был точно такой же взгляд. — Ты нарисовал «Банановый бум» у меня в руках! — он улыбается, и в этой улыбке я вижу искреннее восхищение, которого становится настолько много, что мне кажется, что это уже перебор, и мой небольшой скетч не заслуживает так много внимания. — Да, а как же без «Бананового бума»? — я усмехаюсь, наблюдая за все ещё излучающим кучу эмоций Фрэнком. — Мне очень нравится, правда. — Хочешь, я отдам его тебе? — Серьёзно? — он переводит с рисунка на меня воодушевлений взгляд. — Конечно, хочу, очень хочу! Я молча забираю у него скетчбук и аккуратно вырываю страничку, протягивая Айеро рисунок. — Спасибо, это правда очень круто. — Фрэнк уже немного успокоился, и его восторг перестал быть полным возбуждения, походя на огромный фейерверк из эмоций. Он забирает листок, продолжая рассматривать рисунок, начиная ещё шире улыбаться, когда замечает маленькую подпись со звездочкой в углу. — Может, нарисуешь нам логотип как-нибудь? Мы даже заплатим тебе, ну, когда сами будем хоть что-то с концертов получать. — Серьёзно? Ты хочешь, чтобы я нарисовал логотип вашей группе? — я воспринял его слова серьёзно, и мне будет очень обидно, если они окажутся пустыми, более того, в моей голове уже начали генерироваться различные идеи, некоторые из которых мой мозг даже успел визуализировать. — Да, я абсолютно серьёзно. Мне правда нравится то, что ты делаешь. И идеи, и их исполнение. Я знаю, что так делать нехорошо, но я посмотрел твои картины, когда ты спал. Да и на стене у тебя развешано куча рисунков. Они реально очень крутые, и только попробуй мне возразить. — он угрожающе приподнимает брови и тыкает в меня пальцем. — Спасибо. Мне приятно. — я смущённо улыбаюсь ему. — Я как-нибудь подумаю над логотипом, обещаю. У тебя есть какие-то предпочтения? — мы начинаем двигаться в сторону моего дома. — Да, есть. Хочу, чтобы его нарисовал Джерард Уэй. В принципе, это всё. Думаю, ты справишься с этой задачей. — он заставляет меня начать улыбаться ещё шире. Пока мы шли домой, уже окончательно стемнело и стало ещё холоднее. Фрэнк снова пытался заставить меня надеть его куртку, но у него не получилось, я просто не мог допустить того, чтобы Айеро снова мёрз из-за меня. По пути мы зашли погреться в магазин, с умным видом рассматривая продукты, будто у нас есть деньги, чтобы что-то купить. Фрэнк даже решил поиздеваться над продавщицей в сырном отделе, начав спрашивать у неё про всякие дорогущие сыры с плесенью, делая вид, что ему нравится этот запах протухшего дерьма, который способны оценить только настоящие гурманы. Он начал сочинять истории о том, как ездил во Францию со своими друзьями-аристократами, когда речь зашла о том, какое вино лучше подходит к этому молочному недоразумению, которое люди почему-то прозвали деликатесом. Все это время я стоял в стороне, хихикая, в который раз поражаясь тому, какой же Фрэнк Айеро удивительный. С ним мне кажется, что я попадаю в фильм, главными героями которого мечтают стать все подростки. Кстати, второй раз под дождь мы всё-таки не попали. Но Фрэнк, на всякий случай, решил своровать из магазина одноразовые пакеты, которые предлагал надеть на голову, если нам всё-таки вновь придётся столкнуться с природной аномалией. Конечно, я сразу сказал ему, что, что бы ни случилось, пакет на голову я не надену, на что Айеро язвительно ответил, что я пожалею о своих словах, когда буду лежать дома и умирать от температуры, продемонстрировав, как модно и круто на голове выглядит пакет. — Фрэнк. — смущенно говорю я, когда мы уже подходим к забору моего дома. — Что? — я слишком долго тяну паузу, поэтому Фрэнку приходится меня поторопить. — Я подумал, что, — я снова делаю паузу, — что, если вдруг ты сегодня не хочешь идти домой и не знаешь, где переночевать... — и ещё одна долгая пауза. — Ты можешь остаться у меня. Тем более на улице холодно, а ты до сих пор в мокрой одежде, а ещё уже вообще-то поздно, и по прогнозу снова должен пойти дождь через полчаса... — тараторю я, оправдываясь, пока Фрэнк просто стоит и издевательски улыбается. Нет, он не улыбается, он смеётся надо мной, из-за чего я чувствую себя глупо. — Да, я бы хотел остаться у тебя, раз ты приглашаешь. — в какой-то момент перебивает он меня, видимо, больше не желая наблюдать за моими страданиями. С души сразу же падает камень, и меня накрывает цунами из самых приятных чувств. — Супер. — я стою, перекатываясь с носков на пятки, и не могу перестать широко улыбаться. — Супер. — повторяет он за мной. — Тогда я зайду первым и отвлеку на пару минут маму, если она уже пришла, а ты залезай на крышу, я открою тебе окно. Кажется, я оставил его на проветривание или вообще закрыл. Не помню. — Фрэнк кивает, после чего я, безумно счастливый, бегу к двери. Я захожу домой, начиная быстро раздеваться. Из кухни слышится звук жарящейся еды, из чего несложно сделать правильные выводы о том, что мама дома. Я недовольно закатываю глаза, надеясь быстро проскользнуть в свою комнату. Отвлекать маму не было нужны, потому что из кухни она просто физически не сможет заметить залезающего на крышу Айеро. Другое дело, если бы она отдыхала после долгого рабочего дня в гостиной. — Джерард, ты пришёл! Я уже думала тебе звонить, опять допоздна непонятно, где ходишь. — она не выглядела злобно, но и располагающим ее настроение нельзя было назвать. — Я гулял. Я очень устал, можно я сразу к себе пойду? — я стараюсь быть максимально похожим на обычного меня, никоим образом не выдавая наш с Фрэнком план, но дурацкая улыбка никак не может сойти с моего лица. — Ты какой-то счастливый сегодня. — она улыбается. — Это радует. Что-то случилось? Может, поделишься? — Ничего не случилось. — коротко отвечаю ей я, ментально извиваясь от желания уйти в комнату. — Ну, как хочешь. Вот бы чаще видеть тебя таким. — она томно вздыхает, а я разворачиваюсь и быстро ухожу в свою комнату. Я скидываю портфель у двери и сразу же иду к окну, где меня уже ждёт Фрэнк. — Долго ждал? — я отхожу, освобождая Айеро место, чтобы ему было проще залезть в дом. — Да нет, не очень. — он отмахивается, закрывая за собой окно, так как в комнате и так было довольно прохладно. — Давай я дам тебе вещи, чтобы ты переоделся? А твои на батарею положим, чтобы они точно до завтра высохли. — Да сойдёт, они и так почти высохли. Не надо. — Можешь не переодеваться, я все равно дам тебе вещи. — решительно, что отнюдь не свойственно мне, отвечаю я, доставая из шкафа какие-то штаны и белую футболку с Дэвидом Боуи. Не очень люблю футболки и отдаю своё предпочтение рубашкам, свитерам и толстовкам, в которых я могу спрятать свои руки, но эта была исключением из правил. Меня только смущает тот факт, что она белая, из-за чего мне всегда кажется, что в ней я кажусь толще. Также я достаю свою домашнюю одежду. — Я пойду в ванну переоденусь и к Майки загляну. Ты тут можешь переодеться, не думаю, что кто-то зайдёт. Я быстро. — мы улыбаемся, почему-то вновь замирая на пару минут, просто смотря друг на друга, после чего я всё-таки выхожу из комнаты, надеясь, что Фрэнк не будет чувствовать дискомфорт, пока меня не будет, и что он всё-таки переоденется, чтобы я не переживал о том, что он может заболеть или что ему будет неудобно. Быстро сменив одежду, в процессе зажмурив глаза, чтобы не испортить своё удивительно хорошее настроение, я захожу к Майки, предварительно постучавшись. Он сидел на кровати, читая комикс, а на фоне тихо играла музыка. Я сразу узнал, что это «Radiohead». Заметив меня, брат сразу же отвлёкся от своего занятия, делая песню ещё тише. Мы недолго пообщались, и Майки сразу же раскусил причину моего хорошего настроения. Кстати, хочу отметить, что сегодня он не выглядел так плохо, как обычно. Конечно, он не сиял от счастья, но и морально убитым он не казался. Скорее спокойным и слегка тоскующим, что в любом случае лучше, чем то, что Майки обычно чувствует. Надеюсь, я не ошибся, и радость не наложила пелену на мои глаза. Закончив со всеми делами, я возвращаюсь в комнату, начиная ещё сильнее улыбаться, заметив, что Фрэнк всё-таки решил переодеться. В моей одежде он выглядел по-домашнему милым и уютным. Кстати, эти штаны и футболка сидят на нем намного лучше, чем на мне. — Как Майки? — Айеро сидел на стуле, обняв коленки руками. — Вроде, нормально. — я сажусь на кровать, и Фрэнк сразу же перемещается ко мне. Мы сидим в тишине, медленно и неловко пододвигаясь ближе друг к другу. В итоге наши ступни соприкасаются, а руки переплетаются, и я не замечаю, в какой момент мы становимся настолько близко, что можем ощущать ветерок от дыхания друг друга на своих лицах, и это кажется мне более интимным и чувственным, чем если бы мы просто поцеловались, что случается в следующее мгновение. Фрэнк подаётся вперёд — и наши губы соприкасаются. Это было так осторожно, слегка неуклюже, но так ожидаемо и желанно, настолько коротко, что, наверное, это даже нельзя назвать поцелуем. Но это неважно, ведь уже через секунду я кладу руку на его щеку и необъяснимо уверенно, слегка неумело снова целую Айеро, после чего он берет инициативу в свои руки и затягивает меня в долгий и безумно чувственный поцелуй, запуская руку в мои волосы, второй хватаясь за воротник моей футболки. В этом поцелуе не было ни намёка на пошлость, в нем не было плотского желания, он выступал скорее следствием душевного всплеска, его дополнением и логическим завершением, открывающим новый, ещё более многогранный и полный раннее неизвестного уровень. Мы ещё долго целуемся, будто больше никогда не сможем это повторить, будто с каждой минутой счётчик обнулялся, позволяя испытывать все то, что мы испытывали в первые секунды. Я одновременно чувствую, что совершаю ошибку и делаю что-то очень запретное, и то, что это предназначено мне судьбой, как будто этот момент стал тем, ради чего я вообще жил. Мне сложно дышать, но я не могу перестать стараться это делать, чтобы чувствовать запах Айеро, кажущийся смесью всего того, что я люблю. Если бы я жил в мире Гарри Поттера, он бы стал моей амортенцией. Я не могу перестать касаться щёк Фрэнка, плавно и осторожно переходя на шею, кажется, изучив каждый ее миллиметр. Я не могу перестать покрываться мурашками от того, что он делает то же самое. Я оказываюсь лежащим в крепких теплых объятиях Айеро, прижимаясь к нему, в чем все ещё нет сексуального подтекста. Он обнимает меня так, будто хочет защитить, а не залезть в штаны. Я прячусь и растворяюсь в своих чувствах. А, может, это не мои чувства, а чувства Фрэнка, ведь сейчас мне кажется, что мы стали одним целым. Мне не противно от своих рук, когда они в его руках, мое лицо не кажется мне размером с шар для боулинга, когда мой нос касается его шеи, я не хочу отрезать свои ноги, когда они путаются между его. Фрэнк переключает все вниманий на себя, из-за чего у меня не остаётся сил и времени думать о том, какой я отвратительный, погружаясь в любование им. Я потихоньку начинаю хотеть спать, но мне приходится бороться с этим чувством, не желая терять ни секунды, боясь пропустить каждый удар его сердца, каждый его вздох, боясь перестать слышать его легкое посапывание на ухо, как будто я стал сторожем, который должен все время быть в сознании, охраняя самое ценное и дорогое сокровище мира, на которое претендует каждый прохожий. Фрэнк уже давно заснул, а я все никак не мог перестать проводить указательным пальцем по его рукам, обводя контур каждой татуировки, которые я так хотел увидеть вблизи, «рисуя» новые на чистой коже, не мог перестать путать пальцы в его волосах и смотреть на то, как он морщится и улыбается, пытаясь угадать, какие сны ему снятся, надеясь, что смогу отогнать все плохие.