Красавец и чудовище

К сожалению Истираля, Ронина опыты не закончила. Она как раз препарировала какую-то рогатую скотину, разложив ее на металлическом столе. Ловкими и быстрыми движениями магичка извлекала из утробы зверя внутренности, поднимала их закутанными в тонкие силовые поля руками, разглядывала на ярком свету от большого белого светильника, зависшего прямо над столом, взвешивала и складывала в подготовленные банки. Попутно над столом летал блокнот с пером, записывая под диктовку ее слова. — Печень молодого грызня… Не деформирована, но увеличена в размерах по сравнению с предыдущими образцами. Светло-коричневого цвета. Желчный пузырь сильно редуцирован, осталось всего несколько проток. Желчь поступает в двенадцатиперстную кишку фактически напрямую… В этот момент в теле монстра что-то забулькало, Истиралю показалось, что внутренности его зашевелились, а после быстро сдулись, испустив мерзкий, просто отвратительный запах. Эльф не выдержал зрелища окровавленного стола, трупа и в особенности запаха и согнулся в приступе рвоты на пороге. Ронина оглянулась на непредвиденную помеху и злобно выругалась, помянув мать Нилайи. — О проклятье! Я же говорила сюда не спускаться, пока я не закончу, — она активировала вентиляцию, и где-то в стенах башни что-то натужно загудело. Заклинания стали разгонять вонь и закачивать свежий воздух. Магичка раздраженно плюхнула печень в подготовленную для нее большую бутыль с почти квадратным горлом, очистила руки и передник, прикрывавший костюм, и подошла ближе к эльфу. Тот лишь тяжело вздохнул, чувствуя, что прямо сейчас его будут убивать. И, скорее всего, он ляжет рядом с тем монстром на лабораторный стол. — Я не… хотел… думал просто отчитаться о работе… — заблеял он, ощущая второй подкатывающий к горлу ком. Ронина с брызгами оранжевой крови на силовом щитке над лицом заставляла его чувствовать себя абсолютным ничтожеством. И пугала злобным взглядом. Эманации смерти завершили картину. Ощущение чужой гибели, да к тому же еще и монстра, мутировавшего под действием темной магии, довершили картину, и он повторно согнулся, избавляясь от остатков обеда. — Ну вот, только продукты перевел, — вздохнула Ронина и быстро набросила на эльфа очищение, заодно убирая все неаппетитные лужи. — Так, выйди умойся и пережди где-нибудь, иначе заставлю вместе со мной препарировать грызня. Вообще, когда-то эти звери были волками, но теперь от волков у них почти ничего нет… Истираль уже не слушал ее объяснений, позорно сбежав в уборную. Нет, чисто теоретически он знал, что раз магичка держит у себя в башне все эти банки с кишками, то каким-то образом эти кишки извлекает… Но одно знать теоретически и стараться не думать, и совсем другое — увидеть собственными глазами всю эту мерзость. Он сунул руки в невысокую бочку с холодной водой и постарался успокоиться. Хорошо ей говорить… Да, он видел смерть и кровь на войне. Тогда он знал, на что подписывается. Знал, что будет убивать и сам может быть убит. Видел все эти неаппетитные вещи и тоже воротил нос, поскольку так уж устроены светлые эльфы. Им претит смерть с ее душными эманациями, они ратуют за жизнь и за мир. Вот только их никто никогда не спрашивал… Сначала темные собратья устраивали набеги до тех пор, пока не оттеснили светлых на расстояние в двое суток конного перехода от своих границ. Днем темные эльфы плохо переносили солнце, намного хуже видели и предпочитали не высовываться из своих подземелий. Так что войны с ними были эпизодическими и спонтанными. А потом уже, через несколько столетий, в игру включились люди. И отсчет начался. Как ни странно, Истираль не часто скучал по дому. Его иногда охватывала тоска, желание увидеть родных и близких, если те еще живы. Хотелось вспомнить нежные руки матери, милое лицо подруги, когда-то давно обещанной ему в невесты да так ею и не ставшей. Отца, братьев и друзей тоже хотелось повидать. Но потом он понимал, что даже если каким-то чудом сбежит, снимет ошейник и доберется до границ, которые ныне все больше отдалялись, сокращая и так скудные территории эльфов, то увидит дома совсем не то, чего ему хотелось. Он не хотел видеть раненых сородичей, разруху, голод, бесконечные свары самых близких… Лишенные своих сил, домов, семей, большей части природной магии, эльфы медленно вырождались, не прекращая при этом враждовать даже друг с другом. Власть, богатство, авторитет, сила — все это заставляло их вгрызаться в глотку даже родственникам, что уж говорить о совершенно чужих. Эта дрянь пришла к ним от людей, как и многие другие болезни. Вот только травами и магией желание власти, богатства и силы никак не лечилось. И Истиралю не хотелось видеть то, во что превращался некогда великий и сильный народ светлых эльфов. Магия медленно уходила из их мира, постепенно, как песчинки пересыпались в песочных часах. Поначалу это было незаметно, но теперь, после гибели священных эльфийских лесов, после опустошительных войн, после того, как орден магов перестал заниматься своими прямыми обязанностями, она потихоньку таяла, как кусок льда по весне в северных областях. Медленно, плохо заметно, но неотвратимо. И теперь, стоя рядом с бочкой с холодной ледяной водой, он пытался понять, так ли уж плоха Ронина, которая делает то, о чем не думали ни в ордене, ни в королевствах, ни вообще где бы то ни было. Да, ему все еще мерзко и противно думать о мертвых животных, о внутренностях в банках, о крови на ее щитах, но… она хотя бы пыталась. Она колдовала, сгребая силу в свои тонкие руки, и заставляла мир меняться в нужную ей сторону. За Рониной будущее… каким бы страшным оно ему ни казалось. Одна хрупкая с виду женщина со стальной волей могла повернуть историю. Он это знал хорошо со старых примеров. Когда-то давно, еще до появления людей, а это уже тысячи лет назад, колдовство позволяло создавать даже источники магии. Правда, такое было под силу только самым мощным магам, и то лишь единожды за их жизнь для равновесия в мире, но зато это и правда было возможно. До сих пор ходили легенды о великой темной эльфийке Лластирин Тарсалос, которая отдала собственную силу для того, чтобы в их подземельях появился собственный источник магии. После этого она умерла, не сумев выжить без магии, но все же она совершила подвиг, равного которому никто не совершал. До нее подобное могли делать только мужчины-маги, да и то погибали практически сразу. Она же прожила еще несколько месяцев… Истираль с силой потер виски. Пожалуй, здесь в лесу вполне мог стоять собственный источник Ронины. И она даже не утратила свою магию после его создания. Иначе он просто не мог понять, откуда она брала столько сил на колдовство. Она колдовала, как дышала — легко, без усилий, без напряжения, не вкладывая всю силу в одно-единственное заклинание. Она просто делала то, что нужно, и не задумывалась обо всем остальном… Он провел рукой по ровной поверхности воды, заставляя собственное отражение покрыться рябью. Похоже, он начал ее защищать и восхищаться ею, ее талантом. Что ж… к тому все шло. Ошейник всегда будет направлять раба подстраиваться под хозяина даже в ущерб его желаниям и вкусам. Ничего, он выдержит. Внезапно эльф похолодел. А что, если его любовь к Нилайе… всего лишь усилия ошейника, внушенное чувство, попытка подстроиться, чтобы угодить хозяйке? От таких мыслей его спина покрылась холодным потом. Пожалуй, это было слишком… низко. Но неведомые древние мастера, изготовившие множество ошейников, не оставили потомкам инструкций, кроме общеизвестных заклинаний. Вполне возможно, что ошейник мог управлять рабом и внушать тому какие угодно чувства. Нужная была лишь тонкая настройка. И вполне возможно, что Ронина могла эту настройку узнать или взломать… Он поспешил выйти, чтобы хозяйка не подумала, будто он тут утопился. Впрочем, Ронина снова занялась своей тушей, словно бы ничего и не произошло. Истираль подошел ближе, стараясь ей не мешать. Теперь он уже легче воспринимал и эманации смерти, и зрелище распотрошенной туши на столе. — Что, решил проверить свои нервишки снова? — ухмыльнулась магичка, ловко разбирая длинные гирлянды кишок. — Только не блюй прямо на внутренности, это будет весьма обидно… — Я решил узнать, не нужна ли моя помощь. Я ведь должен работать на хозяйку… — медленно проговорил эльф, стараясь не думать о стоящем вокруг туши запахе. Заклинания продолжали гонять воздух, но все равно вонь была достаточно ощутима. — Нет, прямо здесь и сейчас ты мне помочь не можешь. Ты многого не знаешь и не умеешь… Но если хочешь, то можешь учиться. Другое дело — хочешь ли? — поддела его Ронина. — Ты светлый эльф. Вы же тащитесь от жизни, а я по локти роюсь в смерти, — она демонстративно взвесила на руках очередную кишку. Истираль сглотнул комок в горле и слабо кивнул. — Я бы хотел научиться. Магия покидает наш мир… Я не знаю, как ты колдуешь без источника… Знания должны остаться, даже если их найдут через тысячи лет… — Похвальное рвение. Это тебе железка внушила, да? Занятные артефакты остались от Ушедших, — Ронина очистила кишки от содержимого, промыла в широкой бадье и тут же уничтожила воду. А после сунула их в такую же широкую банку и залила нужным светло-зеленым зельем из большого ведра. Оно слегка вспенилось под горлом банки, но пена быстро улеглась, и магичка плотно закупорила крышку, а сверху припечатала еще и заклинанием усиления. — Ушедших? — чуть боязливо спросил Истираль, впервые услышав такое название древних мастеров. — Да, люди называют их Ушедшими. Якобы давным-давно, не то что до людей, а даже до эльфов, была такая раса великих магов, которые творили разные… херню они творили, короче, — фыркнула она и достала острую круглую пилу, отчего эльф передернулся, но не отошел. — Не боишься? Занятную штуку мне гномы выковали. Пришлось покорячиться, наварив им исцеляющих зелий, но оно того стоило, — похвасталась магичка и взялась вскрывать пилой черепушку грызня. — Ну так вот, эти самые Ушедшие никуда не ушли, насколько я понимаю… Они просто друг друга перебили в бесконечных войнах. А уж потом из остатков их расы появились все мы. Те, кто спасался в подземельях, с течением времени превратились в гномов и дроу, те, кто остался на земле, стали эльфами и людьми. Измельчали в росте, спали с лица… Те, кто поселился на островах, стали дайми — ты видел таких светло-зеленых? Нет? Жаль, чудной народец, по-нашему ни бум-бум, зато какая у них керамика… Ну так вот, после покойных Ушедших до наших времен дошло немало дивных артефактов, часть из которых — ошейники, найденные в одном из старых схронов. Ушедшие были не дураки, они знали, что войны их прикончат, вот и прятали свое добро в разных норах, ставили ловушки, делали всякие гадости. Вот сам посуди, зачем бы им рабские ошейники, если у них не было рабства? Ха! Было у них рабство, было. А уже наши умельцы стали подделывать эти ошейники, правда, плохонько, но держать в узде особо ретивых они могли… Магичка аккуратно достала мозг грызня, задиктовала его размеры и прокашляла горло. — Проклятье, никогда столько не разговаривала, отвыкла… — она поморщилась и виновато взглянула на эльфа. — Ты не думай, я просто рассказываю это тебе, чтобы ты знал, что именно за цацка на твоей шее. — Я знаю, — вздохнул Истираль. — Нет, ты не знаешь. У тебя настоящий ошейник Ушедших. Тот самый древний, который достали из схрона когда-то давно. Он побывал на шее многих рабов до тебя. И идеально сел на твою, — она слабо хихикнула и снова прокашлялась. — В общем, радуйся, эта игрушка очень скоро подстроит тебя под мои хотелки, будешь без проблем препарировать грызней и волтов, даже не поморщишься. — Теперь я даже не знаю… я ли это на самом деле или просто игрушка артефакта, — развел руками эльф, чувствуя себя таким несчастным и ничтожным, потерявшим даже надежду на свободу. — А есть какая-то разница? — пожала плечами магичка. — Мне кажется, Ушедшие что-то делали с себе подобными, раз могли настолько легко вмешиваться в мысли и саму душу разумного существа. Возможно, ошейники они надевали солдатам на войну, чтобы те идеально слушались командира. А возможно, активно практиковали рабство, раз их единичного запаса хватило на полмира и на долгие столетия. Их игрушки не ломаются, даже если по ним лупить кувалдой. Мне гномы показывали один такой артефакт, назывался Великое Кольцо, — пафосно произнесла Ронина. — Так вот, оно не портилось даже под их прессами, а ты знаешь, как гномы любят изобретать технику и всякие такие штуки. Тут я половину всего купила у них, а то с людьми работать совершенно невозможно. — Их… не пугает, что ты темный маг? — тихо спросил Истираль, едва ощутимо касаясь кончиками пальцев ошейника и ощущая его пульсацию. — Дорогой мой, они такие же живые, как ты и я. Они хотят что-то есть, что-то пить, чем-то лечиться и с кем-то торговать. Ты не поверишь, но тупость людских королей иногда приводит к тому, что гномы голодают. Люди стараются обмануть гномов всеми способами. Гномы тоже обманывают людей, так что все квиты. Вот только качество гномьей продукции не идет ни в какое сравнение с качеством людских товаров. Если эта пила работает уже сто лет без перебоев, то зерно люди норовят продать гнилое, фрукты и овощи — старыми и червивыми, а мясо подгнившим. Как думаешь, что выберет нормальный король гномов — продать десяток инструментов за качественные амулеты для нахождения гнили, сделанные темной магичкой, или сидеть и смотреть на купленные горы гниющего зерна? — Как любой лидер, он будет ратовать за жизнь своих подданных, а потому пойдет на сделку со злом, — осторожно ответил эльф. — Злом! Дружище, ты попутал вектора своего заклинания, — Ронина нервно усмехнулась и убрала светло-розовый, покрытый прожилками сосудов мозг в банку, повторив все процедуры консервации. — Вот ты посуди сам. Если бы я осталась в гильдии и продолжила обучение, то стала бы заурядной магичкой в заурядном королевстве, потому что больше, чем есть, эти старые пердуны не могли бы мне дать. Ни знаний, ни опыта, ни практики. Ничего. Меня бы быстро спихнули замуж за какого-нибудь одаренного мага или просто дворянина из магического рода, чтобы я плодила других одаренных магов и не лезла в те дебри, в которых ковыряюсь сейчас. Как твою Нилайю. Удивительно, как она триста лет протрепыхалась… Ну так вот, этот лес бы загнулся уже лет через сто из-за вырубки, постоянных поджогов, неконтролируемой охоты дражайшего тогдашнего еще короля и прочих замечательных действий местного населения. На месте леса образовалась бы пустошь, которую сначала попытались бы распахать под поле и, возможно, даже какое-то время сеяли бы тут какую-нибудь свою пшенку, а потом снова бы забросили, как только земля перестанет родить. Поскольку ухаживать за землей люди не умеют и не хотят. Хорошая перспектива, верно? А так он триста лет вполне неплохо живет. А что мутируют… ну так мы все мутируем раньше или позже. Мы сами остатки мутировавших Ушедших, о чем речь вообще… Она надолго закашлялась и замахала руками, указывая эльфу на кружку с водой, стоящую на полу подальше от трупов и зелий. Вообще Ронина поставила ее именно для него, но раз уж светлый падать в обмороки аки томная дева не собирался, то можно воду использовать и для себя. Истираль подал кружку, дождался, пока магичка напьется, но продолжения лекции не получил. — Все, — она махнула рукой, отсылая его прочь. — Иди гуляй, я сама управлюсь. Он чуть обиженно взглянул на хозяйку, но поскольку та вновь вернулась к своему обожаемому трупу, то ему ничего не оставалось, как уйти в свою комнату и постараться не мешать. Истиралю было любопытно, что же искала в этих телах Ронина. Навряд ли она просто так из чистого любопытства планомерно вскрывала такое количество зверей. Ладно там одного-двух, самку и самца или же детеныша, чтобы знать расположение внутренних органов, наличие ядовитых желез и всего такого. Но судя по количеству банок, Ронина отслеживала развитие мутаций в течении практически всего своего затворничества. А значит, она что-то искала. Что-то важное персонально для нее. Но что? Он не знал полностью истории своей хозяйки и круга ее интересов, а потому никак не мог помочь ей в работе. К тому же она не доверяла постороннему, пусть и рабу. Скорее всего, Ронина предпочтет подождать до тех пор, пока ошейник полностью подстроит его под ее образ жизни и вкусы, а это займет некоторое время. От нескольких дней до нескольких недель в зависимости от длительности их общения, качества ее приказов и того вида работ, к которым его приставят. У Нилайи он обучился за два месяца, притом что магичка никогда ничего дурного с ним не делала. Он идеально заучил ее распорядок дня, вкусы и предпочтения в одежде, обуви, еде и напитках, в косметике и иллюзорных заклинаниях, чтоб скрывать общий вялый вид. За двадцать лет он стал ее тенью, ее правой рукой, советником, помощником, секретарем… Словом, взял на себя все обязательства сопровождающего и выполнял любую прихоть. И перестраиваться под потребности Ронины ему было физически и морально тяжело. Нилайя никогда не интересовалась смертью, она любила жизнь, а ее магия была больше направлена в сторону искусства иллюзий и морока. А тут… он вспомнил распотрошенного грызня и передернул плечами. До поздней ночи Ронина шуршала на первом этаже башни, разбираясь с мутантом. Истираль не спал, прислушиваясь к ее охрипшему голосу, диктующему заметки. Ему хотелось с ней поговорить еще о чем-нибудь, узнать что-то, чего не знали другие маги и эльфы. Выведать частичку прошлого, чтобы понять настоящее. Но она была занята, да и вряд ли захотела бы разговаривать. Ему это показалось обидным, но эльф подавил столь паршивое чувство. Он не вправе обижаться. Ронина не Нилайя. Ей плевать. У нее нет к нему никаких чувств, кроме раздражения. Быть может, она когда-нибудь привыкнет к нему, как к обычному живому существу, но это будет далеко не сразу. Вряд ли отступница, прожившая в одиночку в лесу три столетия, так сразу сможет раскрыться и довериться.