Красавец и чудовище

Поутру Истираль долго лежал на своей кровати, прислушиваясь к шорохам в башне. Судя по всему, магичка еще спала, а на крыше чем-то шуршал ветер. Эльфу было дико непривычно валяться утром в постели и ничего не делать. Но Ронина явно была из тех, кому намного лучше работалось ночью, чем утром и днем, и ему пришлось с этим смириться. Когда наконец полностью рассвело, Истираль встал и умылся, а после спустился вниз. Лабораторный стол оказался идеально чистым и сверкал в пробившихся сквозь окно с крепким толстым мутным стеклом солнечных лучах. Даже такое скудное освещение позволяло оценить уровень работы Ронины — вчера она закончила свою неаппетитную деятельность, все убрала, уничтожила как-то остатки туши, все органы разложила по банкам, расставила в какой-то своей последовательности на полках и подписала большими этикетками. Истираль медленно подошел к полке и прочитал первую этикетку, прилепленную на банку с мозгом. Там значилась дата поимки грызня, примерный его возраст, состояние мозга и найденные изменения. На всех банках записи были аналогичными. Эльф вздохнул, проклиная себя за недальновидность. Он мог бы сейчас прочесть данные на банках в своей комнате, чтобы сравнить и понять, что изменилось. Да, он не так уж хорошо знает строение местной живности, но найти отличия сможет. Эльф он или не эльф, в конце концов? Впрочем, сегодня банки с плавающими органами у него уже не вызывали отвращения, да и аура смерти выветрилась, сменившись на обычную мрачную. Присмотревшись, он понял, что банки Ронине явно делал кто-то на заказ — все они были похожей формы, с широким горлом, чтобы можно было легко класть и доставать внутренности, идеально прозрачные, без дефектов или сколов. Скорее всего, магичка наняла себе персонального стеклодува, а это весьма дорогое удовольствие. Но если ее работа того стоила… Не найдя, чем себя занять, эльф обошел зал, не обнаружил никакой пыли или мусора, да вообще ничего, что свидетельствовало бы о вчерашнем погроме, понял, что он в принципе не нужен Ронине ни как раб, ни вообще и уныло выглянул в окно. Это стекло было мутным и плохо показывало творящееся снаружи, похоже, когда его хозяйка разжилась им, то у нее еще не было таких связей. Впрочем… она наверняка строила башню впопыхах, поскольку ни о каком специфическом стиле речи не шло. Первый этаж и вовсе был смесью прихожей с лабораторией и залом, что наводило на определенные мысли. Его Ронина строила в спешке, лишь бы побыстрее поставить крышу над головой, чтобы было где есть и спать. Потом уже появились пристройки — кладовка, подвал с туалетом, а еще позже она достроила лестницу и собственно второй и третий этажи. И судя по открытому третьему этажу с раздвижной крышей для телескопа, могла достроить еще и четвертый. Истираль не знал, как магией можно построить дом, тем более башню мага, но догадывался, что Ронина тоже не все делала сразу хорошо. Наверняка где-то в чем-то ошибалась, пробовала и переделывала. Быть может, даже сама колдовала материалы или же сразу создавала башню из ненужной материи, благо всякого мусора в округе было полным-полно. Тишина башни давила на нервы. Он отвык от тишины, а тут толстые стены и двери с окнами не пропускали звуков снаружи. Звук его шагов буквально эхом расходился по всей башне, хотя эльфы всех видов ходили очень тихо и аккуратно. Пожалуй, в одиночку Истираль быстро здесь сошел бы с ума. Жить целыми днями в тишине и одиночестве в течение столетий… Для него это было наказанием. Для Ронины — идеальным местом. Не похоже, чтобы хозяйка скучала по обществу и другим людям. Конечно, она выходила в мир, а как же иначе ей добыть все необходимое… Но наверняка не заводила долгих знакомств. — Какого черта ты шатаешься в эту сраную рань? — поутру Ронина явно была не в настроении. И если вчера она вполне мирно общалась с ним, то сегодня выдала привычную ругань. — Простите, хозяйка, прежний режим не так просто сменить… — эльф опустил голову, стараясь не отсвечивать, но магичка прошла мимо него, словно мимо очередной полки, и буркнула что-то про проклятых жаворонков. — Ладно, — она зевнула во весь рот и кое-как пригладила всклокоченные волосы. Это показалось Истиралю весьма милым — в неформальной обстановке Ронина выглядела более человечной, пусть и была не в духе. — Сегодня план такой. Я иду в лес за травами и некоторыми ингредиентами. Ты сидишь тут. — А как далеко ты планируешь уйти? — ошалело вскинулся эльф, понимая, что вдали от хозяйского тела ошейник его просто задушит без специальных настроек. — Понятия не имею. Тебе что до того? — магичка закуталась в свое рубище, ранее бывшее халатом, а сейчас больше похожее на тряпку. Переодеваться она не спешила, медленно перекладывала свои блокноты на столе, словно что-то искала, но не срочно. — Ошейник меня придушит, если я отдалюсь от хозяина на большое расстояние. Сочтет побегом, — признался эльф, глядя на ее метания. Вскоре он понял систему — магичка искала определенный блокнот почти не глядя, видимо, на ощупь или по каким-то своим критериям. — А чтоб тебя! — ругнулась Ронина и совершенно приуныла, даже найдя искомое. Им оказался список всех нужных ей ингредиентов, которые обещали в скором времени закончиться. — И что мне с тобой делать? — Либо не идти… либо взять с собой, — развел руками он. Ронина задумалась на некоторое время. Истиралю показалось, что она вообще заснула стоя с открытыми глазами. Впрочем, она отмерла, тяжко вздохнула, еще раз помянула мать Нилайи, ее мужа, детей и весь остальной род, занимавшийся развратом с демонами из тонкого мира, а потом пошла куда-то наверх. Вскоре магичка принесла ему плотный костюм из парусины, больше похожий на какое-то пыточное приспособление, чем на одежду; повязку на манер тех, которые носят степные жители — укрывающую и голову, и нос со ртом; и высокие плотные сапоги почти до бедра. — Надевай, — скомандовала она и стала помогать Истиралю облачаться. — Запоминай сейчас, повторять дважды не буду. Ты идешь строго рядом со мной или вообще по моим следам. Шаг влево, шаг вправо — и тебя сожрут или убьют. Ничего не трогай голыми руками, бери перчатки. А лучше вообще ничего не трогай, я сама соберу все необходимое, — она выудила откуда-то из пространства пару плотных кожаных перчаток и вручила эльфу. — Ты ничего не пробуешь на зуб, ничего не нюхаешь, никуда не суешь пальцы, руки, ноги, уши и прочие детали организма. Если захочешь поссать — скажешь, найдем место. А лучше сделай все сразу здесь, чтобы потом я не волокла домой твой труп. — Все так серьезно? — вот на этом пункте эльф решил не комызиться, понимая, что Ронина знает в разы больше него. — Даже больше, чем ты думаешь. Растения, животные и насекомые здесь превратились в идеальных убийц. Мне не улыбается доставать из твоего тела личинки какой-нибудь дряни или же выковыривать тебя из-под земли, отбиваясь от плотоядных корней. — Зачем ты их создала тогда? — хрипло спросил он, с ужасом представляя, на что только что подписался. — Чтобы они берегли мой покой. Чтобы ни одна тварь, ни один наемник, рыцарь, маг, шут и кто угодно ко мне не пришел. Чтобы меня не трогали ни короли, ни маги, ни представители разных гильдий. Чтобы я могла спокойно жить и работать. Тебя устраивает такой ответ? — в глазах магички плескался холод, а еще Истиралю показалось, что там промелькнула боль. Давно задавленная, запихнутая на дно души. Но он моргнул, и наваждение пропало. Перед ним стояла его хозяйка — как всегда холодная, расчетливая и совершенно спокойная. Он и не заметил, как она одним движением наколдовала на себе новую, такую же прочную одежду, а на руки силовые перчатки. И лишь после этого Ронина скомандовала выходить. На этот раз ворота не гудели. Вообще не было никаких посторонних звуков. Эльф боязливо переступил с ноги на ногу, ожидая дальнейших действий хозяйки. Пожалуй, впервые в лесу он чувствовал себя беспомощным и зависимым. Для эльфа лес всегда был домом, уютным пристанищем, кормильцем и другом. Этот же казался ему враждебным, злобным и неприятным. Тьма давила на душу, заставляя его то и дело морщиться и сдерживать порывы позорно сбежать. Ронина вышла наружу, вывела чуть ли не за руку Истираля и закрыла ворота. — Ты же не хочешь потом отлавливать здесь какую-то дрянь, — пояснила она. — И я не хочу. А дрянь всегда захочет куда-то пролезть. Она уверенно и легко зашагала по протоптанной тропинке, огибая склизкие лужи и камни со мхом. Эльф шагал след в след, боясь даже лишний раз выдохнуть. Лес вокруг него жил какой-то своей странной и чуждой жизнью. Он был полон тьмы, тьма плескалась в деревьях, в цветах, в мелких птицах, она заполняла собой абсолютно все. Раз ему едва не влетела в лицо огромная стрекоза с такими мощными жвалами, что сразу стало понятно — она плотоядная. — Осторожно, — холодно проронила магичка, ведя его к небольшим кустам. — Стой здесь и ничего не трогай. Не ешь и не нюхай. — Я помню, — как можно спокойнее произнес Истираль. Ему и не хотелось касаться больших розовых, похожих цветом на свежее мясо цветов. А вот Ронина взялась их собирать, складывая в очередную банку. — Скажи, почему у тебя все стеклянное? — Что? — магичка недовольно вздернула бровь, но все же сдержалась от брани. — Думаю, тебе полезно знать, что стекло достаточно благодатный материал. Оно не вступает в реакцию со многими веществами и не нейтрализует их. Да, оно хрупкое и легко бьется, но тут уже приходится выбирать. Или металл, который быстро проржавеет, или дерево, которое сгниет, или же стекло. К тому же оно прозрачное, что позволяет долгое время не открывать емкости и знать, что именно в них находится. Она насобирала достаточно цветов, плотно закупорила крышку и махнула рукой, повелев идти дальше. — Теперь смотри внимательно. Это — кусачий мох, — она ткнула пальцем во что-то бурое и совершенно не похожее на привычный мох. Истираль согласно кивнул, глядя на покрытый этой гадостью камень. — Я срежу немного, он нам пригодится. Собственно, проблема в том, что он растет на камнях, на деревьях, на траве, на живом теле… И если случайно коснуться его, то он прорастет на руках… — она показала силовые перчатки, а после взрезала острым ножом кусок мха. — Он полезен и необходим, некоторые местные твари его жрут и таким образом прочищают себе кишки, а я из него делаю консервант — то, чем мы вчера заливали остатки грызня. — И ты не боишься?.. — проронил эльф, глядя, как она аккуратно собирает срезанные куски мха в одну из банок. — Дорогой мой, это мое детище. Моя сила, моя жизнь. Я опасаюсь, но не боюсь. Это ты для них фонишь светлой магией так, что скоро сюда сбегутся все желающие пожрать. — То есть ты любишь этот лес? — Я в нем живу. И живу им. Лес хороший, он никогда не предаст меня. Не украдет мои разработки. Не сделает меня виновной во всех грехах. Знаешь, что выдумывают простолюдины? Что это якобы я виновата в неурожаях, скисшем молоке, заикающихся детях, неразродившихся коровах и прочих бедах. Я уж молчу о всяких более крупных гадостях. Хотя неурожай у них потому, что они хорошее зерно продали, а посеяли плохое, и оно не взошло. Молоко все равно скиснет рано или поздно, если его забыть в доме. Дети будут заикаться, если папаня регулярно лупит маманю и их самих, напиваясь в кабаке. А за коровами нужно хорошо ухаживать и кормить, чтобы у них были силы на роды… А лес меня не предаст… — Ты так говоришь, будто… — Истираль прислушался. Вдали что-то шелестело. Тихо, осторожно кралось, переступая мягкими кошачьими лапами. — Там моргл, пусть себе идет. Не думаю, что он станет нападать. Но и ты не дергайся, — Ронина убрала свои склянки в торбу, тщательно вытерла нож каким-то листом и тяжело вздохнула. — Ты не поверишь, но меня уже давно сделали квинтэссенцией всех грехов этого мира, так что мне не привыкать. Вот только… ай ладно, черт с ними всеми, пошли дальше. Моргл скоро уйдет. Дальше она шла молча, периодически собирая те или иные травы, цветы и грибы, фасовала их в отдельные банки и мешочки и деловито обходила склизкие лужи. — Ронина, что это такое? — наконец не выдержал эльф, обходя очередную лужу. Это не было водой, не походило на плесень, да и вообще ни на что не походило. — Это… я называю их студнями, — она подняла сухую ветку и швырнула в лужу. Поверхность зарябила, из нее выстрелили два недлинных, но гибких и крепких щупальца и ухватили добычу. Ветка исчезла, а студень довольно заколыхался. — Возможно, раньше они были улитками или еще чем-то, черт его знает. Но теперь это падальщики. Они уничтожают все, что в них попадает, растворяют в собственном теле. Наступать крайне не рекомендую, совать руки тоже. Вдали что-то заплакало тихим голоском, вышло похоже на плач ребенка. — А вот и плакса пожаловала, — вздохнула магичка. — Пусть воет, не обращай внимания. Это она так самца привлекает. Потрахаться захотелось. — Ты так грубо все говоришь… — не выдержал эльф, краснея под накрученной повязкой и радуясь тому, что Ронина не видит его лица за плотной тканью. — Я простая и жизнь у меня простая, дорогой мой. Вот и говорю просто, так, как оно есть на самом деле. Это вы там с жиру беситесь, за реверансами и поклонами людей не видите. А здесь мне кланяться некому и поклоны бить тоже некому. Или я кого-то жру, или меня кто-то сожрет. Им вообще-то плевать, что я их создала. Ронина вывела эльфа на небольшую поляну и тормознула его рукой, уперев ладонь ему в грудь. — Постой здесь, я сама туда спущусь. Поляна оказалась в низине, формой похожей на неглубокую тарелку — по краям возле деревьев росли невысокие кустики с белыми мелкими цветочками, а ниже просто колыхалась высокая — примерно по колено магичке — трава, сочная и ярко-зеленая, словно только что вымытая дождем. Магичка шагала, высоко поднимая ноги в плотных крепких штанах, и тем самым походила на цаплю. Эльф не сдержался и хихикнул, ему стало смешно, несмотря на всю серьезность их положения. Подумать только, он столкнулся с женщиной, не просто выживающей, а отлично живущей в таких условиях. Он наблюдал за нею и понимал, что ей нравится эта жизнь. Нравится собирать большие черные грибы, отделять шляпки от ножек и складывать в разные емкости. Нравится смотреть на лес, ставший ее детищем. Нравится жить отдельно от всех, заперевшись в башне. Ронина не страдала от одиночества и не сходила с ума, как многие другие отшельники. Да, кое-какие перекосы сознания и поведения у нее были, но это вполне можно пережить. Только теперь он начал понимать, что именно здесь и именно в таких условиях она и может работать. И Истиралю внезапно стало легко на душе, словно бы с неё спал какой-то груз. Подумать только, он боялся ее… а она даже как-то странно заботится. Пусть даже ее больше волнует боль от отката из-за нарушения клятвы, чем он сам, но все же… Подобное поведение казалось удивительно приятным. — Что ты там скалишься? Повязку верни на лицо! — грозно приказала подошедшая Ронина и сама быстро замотала эльфу нос. — Таки нанюхался пыльцы… Ой, горе мое! Пошли домой, откачивать буду. — Какой пыльцы? — непонимающе спросил Истираль, с удивлением понимая, что действительно не придал значения спавшей повязке. — А такой, которая сыпется из цветов и приманивает насекомых. Вот только здесь пыльца еще и обладает легким психотропным эффектом. Тебе повезло, что ты просто дурак и увидел что-то приятное. Другие видели какие-то свои ужасы, в панике забегали в чащу, и там их дружно кушали грызни и прочие товарищи… Назад магичка шла быстро, ни на что не отвлекаясь. Она буквально протащила эльфа до самих ворот башни и впихнула внутрь, как нечто неодушевленное. Истираль не обижался, понимая, что все это она делает сугубо для его блага. Он благодарно улыбался хозяйке, пил сунутый ею горький отвар и любовался ее фигурой, мечущейся между ним и собранными ингредиентами. — А ты красивая… — протянул он, глотая обжигающий горло напиток. — Заткнись и пей! — рыкнула Ронина, ощущая, что вот-вот собственноручно задушит проклятого светлого и снова наконец-то останется одна. В желанной тишине и покое. Истираль сделал очередной глоток. На душе посветлело, и он запел, растягивая слова: «А звезды далекие…». Ошейник обжег горло за нарушение приказа, но эльф уже не мог удержаться. Песня лилась с него сама собой, словно бы подстегиваемая ударами и болью. — Идиот, — грустно припечатала Ронина и забрала пустую кружку. Истираль умолк, ошейник успокоился, лекарство постепенно начало действовать, возвращая эльфа в хмурую дерьмовую действительность. Снова заболело в груди от расставания с любимой. Снова появилась все та же безысходность, бессмысленность жизни и бесполезность его самого. Эльф ухватился руками за лицо, чувствуя, как пылают от стыда щеки. Подумать только, он такое вытворил… Это было хуже, чем алкоголь. Намного хуже, поскольку он не чувствовал ни похмелья, ни головной боли, ни сухости во рту. Только все то, что пропало из его мыслей, теперь вернулось обратно, обрушившись на него сплошным комом боли и отчаяния. — Терпи, дурень, это откат такой. Сейчас полегчает, — Ронина хлопнула его по плечу и оставила сидеть рядом со столом, на котором она разбирала и нарезала на мелкие ошметки черные грибы.