***
Сугавара сидел за барной стойкой, медитируя на игру света в стакане с напитком. Сегодняшняя встреча отняла много сил. Каждый раз, когда он видел нарастающее ощущение опасности, виски́ начинало дико разламывать, и он едва дожидался окончания «работы». Но противнее всего было даже не это. В конце концов, немного ви́ски, хороший массаж от Ойкавы, и его отпускало. Гораздо хуже он переносил атмосферу отчуждённости, преследовавшую его в клане. Кроме Ойкавы, Хаджиме и, пожалуй, Тендо, остальные члены организации общались с Коуши словно через тюремный телефон. Нельзя сказать, что Сугавара жаждал общения с этой братией, однако его экстравертная натура испытывала сильнейший стресс от подобного социума. А чувство ответственности и благодарности к Тоору не позволяло жаловаться. С боссом же — он старался лишний раз не пересекаться. Намерения последнего он давно увидел, хотя тот и не начинал действий в эту сторону. Коуши гнал подобные мысли, но подвешенность его состояния и маячивший на пусть далёком горизонте день Х — выбивали почву из-под ног. Да ещё и эта «смерть» для внешнего мира… Пришлось отпустить волосы и постоянно носить тёмные линзы. От них уставали глаза, отчего блондин держал их полуприкрытыми, и часто вынужденно использовал очки. Обстоятельства камнями лежали на его плечах, придавливая, не давая вздохнуть. — Ты вчера, говорят, отличился, — аккуратно наливая «Гленнфидиш» в стакан, проговорил Тендо, — как ты это делаешь? — Делаю — что? Я вроде бы все рассказал тебе. — Я не про язык тела. Как ты знаешь, что будет делать человек? — Вижу, — коротко бросил Сугавара, прихлёбывая из стакана и разглядывая, как луч света искажается, проходя сквозь стекло и жидкость, — просто вижу, что произойдет через несколько секунд. Не веришь? — Почему? — пожал плечами Тендо. — Верю. От такого, как ты, всего можно ждать. Больше не налью, тебя и так уже ведёт. — И ты туда же. Хей. Это меня «матерью-всея-Карасуно» звали, прекрати, — хмыкнул блондин, опрокидывая в себя алкоголь, ощущая приятное жжение горла. — А насчёт «всего ожидать»… Не преувеличивай. Просто я полутруп, вот и все объяснения. — Ты станешь полным трупом, если не отставишь стакан и не пойдешь отдыхать. Ойкава уже рвёт и мечет, — горячая ладонь Хаджиме похлопала по руке. Сугавара благодарно сжал лёгшие на плечо мозолистые пальцы: Ивайзуми был искренен. С ним, по крайней мере. — Хорошо сработал. Спасибо. Без тебя я мог не успеть. Даже, скорее всего, не успел бы. Ты и правда демон, Альсиэль. — Ты льстишь мне, Ас. — На самом деле, я шучу. А вот про Ойкаву — серьёзно. И, кстати, он прав, тебе нельзя много пить. — Не начинай. Хватит с меня Тоору. Сугавара мрачно поднялся и побрёл в другое крыло. Да, он так и остался в апартаментах врача. Нервная система из-за встреч была на пределе, панические атаки после подобных мероприятий шли одна за другой, его мучали кошмары. Единственным местом, где он чувствовал себя более менее спокойно, была комната Ойкавы. В отсутствии последнего Коуши просто ложился на его кровать, утыкаясь носом в подушку, как зверь, жадно вдыхая его запах. — Прям собака, — иронично усмехался парень. Он и в самом деле ощущал себя зверем. Пойманным и посаженным в клетку диким волком, доверяющим лишь одному человеку.***
— Я тебя сам придушу, — ворчал Ойкава, разминая онемевшие плечи и шею Коуши. — Вот лично ночью, подушкой. Ты себя доводить когда перестанешь? Брось уже эту привычку: всё переживать внутри. Ты давно не вице-капитан «Карасуно». У тебя есть я, в конце концов. Я твой врач, между прочим. Он продолжал бухтеть, не отрываясь от процесса. Мышцы под сильными и одновременно мягкими руками постепенно ослабляли хватку, и вскоре Сугавара начал дремать. Из приятной расслабленности его вывел голос Тоору: — Эй, слезай со стола, а то сейчас заснёшь, и мне придётся нести тебя, как невесту. Сугавару бросило в краску. Док всё время подкалывал его на предмет и телосложения, и черт лица. С одной стороны, подобные выходки уже стали чем-то вроде ритуала, с другой… Последнее время Ойкава занимал все мысли и эмоции. Парень старался отвлечь себя от него, но отчего-то не выходило. Приняв предложение Кобаяси-сана, Коуши экстерном осваивал психологические курсы, НЛП и прочую премудрость. По настоянию Ивайзуми пришлось улучшать физическую форму и даже освоить огнестрельное. «Переговоры не всегда идут мирно, — хладнокровно рассуждал такой, своего рода, наставник, добавляя: — Конечно, перестрелки не твоя «специализация», но уметь воспользоваться этой игрушкой ты должен». Ас лично взял на себя ответственность за натаскивание «серого Ангела» в спортзале и на стрельбище. Ему импонировала обязательность, немногословность и внешняя безэмоциональность Сугавары. Кроме Ойкавы, срывов парня не видел никто. Для всех он был эталоном невозмутимости и холодного расчёта. Но именно от врача Коуши хотел и не мог отдалиться. Стоило отвлечься, расслабиться, как мысленно он вновь и вновь возвращался к теме их с Тоору взаимоотношений. Ситуация всё более накалялась, как разница потенциалов на мембране. Коуши понимал, что ещё немного, и случится взрыв… Страх потерять единственного близкого человека среди этого террариума сковывал, не позволяя высказать все эмоции и задать вопросы. Он цеплялся за Ойкаву и сам же замыкался, не желая утомлять его. Работа порой требовала присутствия Тоору в больничном секторе круглосуточно. Последнее время Сендай трясло, а с появлением «Альсиеля» ставки Кобаяси возросли, что далеко не всем нравилось. После предательства Монивы и Танаги пришлось немного «прояснить ситуацию», и весь следующий день и вечер Ойкава проторчал в операционной. Сугавара честно держался, стараясь оберегать его в редкие моменты отдыха и попытался снять напряжение, коротая вечер с Тендо. Но Ивайзуми-таки выдал его, так что пришлось выслушивать возмущённое кудахтанье. Добравшись до комнаты, Сугавара, как был в брюках, рухнул на кровать поверх одеяла. Тело хотело провалиться в крепкий сон, а сознание раз за разом возвращалось к Ойкаве. Его фантастическим рукам, запаху, мягкому, немного бархатному голосу, шелковистым волосам, в которые так хотелось скользнуть пальцами. Итогом этих фантазий стало острое желание посетить душ. Он неслышно скользнул мимо комнаты Тоору и прошмыгнул в ванную. Скинув одежду, парень с облегчением привалился к стенке, подставляя уже порядком разгоряченное тело под прохладные струи. Молодой организм, восстановившись, требовал своё, а недосягаемость желанного объекта страсти подливала масла в огонь. Сдавшись, Сугавара закрыл глаза, опуская руку на возбуждённый член. Перед глазами в дымке возбуждения плыло знакомое лицо. В момент ожидаемо быстро наступившей разрядки с его губ сорвался стон: — Тоору…***
Шум падающей воды пробился сквозь сон, выбрасывая Ойкаву из дремотного разморенного состояния. Помотав головой, он обнаружил, что уснул, сидя в кресле, прямо в спортивках и футболке, в которых и массировал Сугавару. Потная одежда противно липла к телу, отчего молодой человек морщился, будучи до ужаса щепетильным в вопросах гигиены. Прислушавшись к звукам льющейся воды, он подумал, что Коуши — молодец, раз всё же нашел в себе силы смыть грязь уходящего дня, а не заваливаться спать, как вся эта братия. Однако, когда он уже открывал дверь, насвистывая незамысловатый мотив, до его слуха сквозь шум воды донеслось зовущее «Тоору». Ойкава замер на месте, оглушённый этим тихим и призывным стоном; в одну секунду его выстроенный внутренний мир, его тщательно возводимые километровые стены, призванные защитить от заполняющего душу чувства, рухнули. И теперь он стоял, оцепенев, как человек, взирающий на вырастающую на горизонте волну цунами, которая через мгновенье уничтожит его, обрушившись тоннами воды. Можно было убеждать себя, обманывать, убегать, но осознание смысла только что произнесенного Суговарой имени — его, чёрт побери, имени, — не давало ни единой лазейки. Секунду он колебался, стоя на пороге ванной комнаты, но в эту же минуту из кабинки раздался еле слышный всхлип, словно кто-то зажимал себе рот рукой. Послав всё к дьяволу, бросив полотенце на пол, Ойкава бросился в душевую, так и не сняв с себя вещи. Коуши сидел на полу душа, откинув голову с закрытыми глазами и трясся в беззвучном плаче. Периодически он шептал имя Ойкавы, но тот, скорее, прочитал это по его губам, чем расслышал. В кабинке было холодно, и парень, вероятно, вдобавок ко всему ещё и замерз. Не задумываясь над своими действиями, Тоору поднял на ноги рыдающего парня и увеличил температуру воды. Сугавара в ужасе распахнул глаза и онемел, встретившись с ним взглядом. Лицо Коуши пошло пятнами, он рвано часто дышал и попытался что-то сказать, но слова застряли в горле. Ойкава сглотнул: — Что ты сказал сейчас? Суга… — хрипло выдохнул он, стискивая Коуши и прижимая к стене так, что вода теперь лилась прямо на него. Парень резко вдохнул, и в ноздри ударил запах Ойкавы: терпкий, резкий и до одури родной. Коуши рвало на части от желания прижаться к нему, обнять, целовать, дышать им. Он понимал, что надо уже всё сказать, закончить с неопределённостью, но животный страх потерять последнее человеческое общение в тёмном лабиринте отчаяния сковывало, спутывало и душило. Ойкава пару секунд смотрел в широко распахнутые глаза, в которых плескалась боль и мольба. И он не был бы Ойкавой Тоору, который давно и до дрожи в коленях был влюблен в пепельноволосого бывшего сеттера его заклятого школьного противника, если бы на дне испуганных глаз он не разглядел то самое чувство, которое и не мечтал увидеть даже в самых горячих снах. Последние сомнения были смыты частыми струями, и, взяв в ладони красивое лицо, он начал целовать Сугавару.