Реддл: История крестражей

Спустя неизвестное количество дней

Я потерял счет времени. В тот вечер, когда я распластался на полу его комнаты, парализованный заклятием, я испугался, что Реддл применит легилименцию или Круциатус, но представить не мог, что будущее мое намного хуже. Том отошел к столу, где, вероятно, находилось Оборотное зелье, а я отключился. Тогда я думал, что уснул или потерял сознание, но причиной был Реддл. Впоследствии он применял свое заклятие, без стеснения целясь палочкой мне в лицо. Он никогда не говорил его вслух, и мне было неведомо, по милости каких чар я теряю контроль не только над телом, но и над сознанием. Я засыпал и просыпался по чужой воле. Почти всегда в одно и то же время. Я получал свободу на четверть часа утром, когда он, надо полагать, собирался на мою работу, и на два часа вечером, когда Том возвращался. Всегда в присутствии Реддла. В одиночестве я бывал только в туалете. Но он, как и гостиная, был защищен от трансгрессии и побегов. Мне было разрешено ходить по комнате, читать, завтракать и ужинать, сидеть и лежать на полу либо в кресле, которое я успел возненавидеть. Говорить запрещалось, равно как и приближаться к окнам. Хотя порой во время ужина Том словно невзначай ронял реплики вроде: «Сегодня у тебя свидание с Мелиссой Флетчли, какие цветы она предпочитает?». Или: «С одним мракоборцем случилось несчастье: упал с метлы и разбил голову. Мистер Пилливикл предложил тебе занять его место, поздравляю». Иногда он снимал заклятья, когда Оборотное зелье еще действовало на него. Я открывал глаза и видел себя: счастливого, успешного, насмешливого и полного жизни. Том был не таким, как прежде. Теперь у него была цель, и почти не было препятствий. Не имея других занятий, по вечерам я наблюдал, как он сосредоточенно пролистывает выбранные места в нескончаемых томах, что-то записывает и чертит, словно прилежный студент. И с той же настойчивостью и прилежанием он заботился о том, чтобы я не вернул себе морального равновесия. — Садитесь. Ненавистное слово, как обычно, застало меня на полу. Однажды Том заявил, что незачем лишний раз набивать синяки, и с тех пор накладывал заклятия, убедившись, что я сижу в кресле. Я поднялся и поплелся к своей мягкой гробнице, пропитанной запахом старых вещей и пыли. Не в силах сесть в нее, я обернулся к Тому, уже поднявшему палочку. — Сколько дней? — Что — сколько дней? — Сколько дней, как я здесь? — Одиннадцать. После его ответа во мне словно оборвалось что-то, что сдерживало меня. — Знаешь, на что это похоже? — я не отрывал взгляд от вишневого бархата. — На смерть. — И дважды в день вы, как феникс, возвращаетесь к жизни. — Нет, ты не понял. Все это — медленная смерть. Я не живу свою жизнь. Ее живешь ты. А я — нет. — Поверьте, мистер Ингард, — рассмеялся Том. — Вы живете. Вы определенно живете, — он адресовал мне настолько красноречивый взгляд, что я закончил за него. — Потому что ты пока не смог найти диадему, а я тебе нужен из-за зелья, — я глянул на него искоса и наткнулся на торжествующую усмешку. Мне захотелось стереть ее, уколоть его побольнее. Я выпрямился. — Почему ты возишься с этим уже вторую неделю, Том? Или тебе понравилось играть в сотрудников Министерства?.. Знаешь, парень, ты еще ребенок, вот в чем дело. Твой уровень — песочница. Диадема — за ее пределами. Взрослый бы заметил сразу. Но тебе для этого не хватит роста, мальчик. Я приготовился к тому, что острие палочки вопьется мне в шею, но Том не сделал и шага. Однако вытянутая рука его дрожала. — Я могу заранее остричь ваши волосы для зелья, которого хватит на пару месяцев. И убить вас. — Пара месяцев? Слишком оптимистичный срок для такого ребенка, как ты. — Когда же, по-вашему, я найду ее? — Никогда. Тут такое дело: либо ты все понимаешь в первый день, либо... — я пожал плечами, — извини, парень. Том опустил палочку, затем поднял ее снова. — Тянете время до заклятия? Хорошая попытка. — Должно быть, печально жить, не доверяя никому, — я посмотрел на него: Том ждал продолжения. — Чего ты ждешь? Я все сказал. Я готов. Впервые я опустился в это проклятое кресло с чувством полного удовлетворения и даже вальяжно закинул ногу на ногу и опустил руки на подлокотники, как, может быть, делал его владелец. — Силенцио Триа, — прошипел Реддл, даже не заметив, что произнес второе заклинание вслух. Перед глазами все расплывалось, и звуки таяли, но я отчаянно цеплялся за услышанное слово. Силенцио Триа, повторял голос внутри меня, Силенцио Триа, Силенцио Триа... Чтобы запомнить, нужно спрятать, пришло мне в голову в последний момент, и мысленно я устремился туда, где мог бы это сделать. *** Но я увидел иное. Это был мой первый день в «Хогвартсе». Охваченный общим предвкушением, я шел чуть впереди остальных, едва не путаясь в складках мантии, оказавшейся на пол размера больше. Впрочем, меня это ничуть не расстраивало; я был захвачен тем, что школа была ровно такой, какой я уже знал ее по чужим воспоминаниям. Сотни раз я мысленно гулял по ее коридорам, выглядывал из полукруглых окон, здоровался с портретами и доспехами в коридорах, и теперь мне не терпелось пережить все это в реальности. Мы, новички, шагали меж столов в Общем зале, выстраиваясь в очередь. Потом назвали и мое имя. Я вышел из толпы. Я видел за столом Когтеврана своего друга, Соломенноголового, или Фрэнка Пилливикла, если угодно; напротив хихикали наши ровесницы, Бетти Берк и Мелисса Флетчли; через стул от них сидел долговязый второкурсник Найджел Свифт, а рядом... Внезапно весь кислород куда-то делся. Я успел осознать, что головы моей коснулась Распределяющая шляпа, и я вдруг провалился в нее. Общий зал исчез. Я задыхался в темноте; ни крикнуть, ни пошевелиться я не мог, ткань шляпы стягивала меня, словно смирительная рубашка. И вдруг я оказался на своей кровати в пустой спальне для мальчиков. Ко мне склонялся дементор. — НЕЕЕТ!!! — заорал я, прежде чем услышал отчаянные голоса погибших душ. — НЕТ!!! И проснулся. Вокруг было темно, но я чувствовал, что сижу, и мои спина, плечи и ноги больно упираются во что-то, словно я втиснут в тесную коробку. А затем я увидел полоску света, пересекавшую чуть согнутые колени. Из-за чар Петрификус Тоталус я не мог повернуть голову или хотя бы переместить взгляд, но я и так уже знал, что увижу — неплотно запертые створки. Том Реддл хранил меня в шкафу. Но в комнате над лавкой с артефактами не было шкафов. Тогда где же я? В одной из кладовых Горбина? Мой слух уловил отдаленный детский визг и чьи-то разговоры... Они звучали таким неясным эхом, что я ни слова не мог разобрать. Но все это не походило на звуки Лютного переулка. Вероятно, эти люди не подозревали о моем присутствии... Если бы я только смог сказать им о себе, подать знак, чтобы меня нашли... Они бы сняли парализующие чары, и я бы прямиком отправился к Министру или хотя бы Пилливиклу, и плевать на неприязнь, которую я чувствую к нему. Мои бесплодные мечты прервал хлопок трансгрессии, и дверца шкафа распахнулась. Я не видел, что за ней, не видел гостя, но затем тонкие пальцы сдавили мне запястье, словно я мог сбежать, и чужая трансгрессия утянула меня следом. Спустя мгновенье я сидел в кресле на втором этаже «Горбин и Берк».