Реддл: История крестражей

Впервые гнетущее чувство слабости оставило меня. Напротив — сидя на полу, слепо листая подвернувшуюся книгу, я дождаться не мог, когда Реддл прикажет мне вернуться в кресло. Преодолевая отвращение, я вновь и вновь в деталях вспоминал извечный кошмар с дементором в спальне Хогвартса. Мне верилось, что пережитый мной ужас оказался так силен, что разрушил даже усыпляющие чары. И поэтому я должен был увидеть свой сон снова. Единственное, чего я опасался — как бы Том не заметил перемены в моем настроении. Время от времени я осторожно косился в его сторону, но Реддл казался погруженным в свои мысли. Он был непривычно молчалив и сосредоточен. Весь вечер он провел за столом над широким пергаментом, на котором чертил какую-то схему. Должно быть, вычислял, кто в Министерстве может знать о диадеме, и придумывал вопросы, позволяющие это выяснить незаметно для остальных. У меня появилось чувство, что меня Том давно сбросил со счетов и обращает на меня внимания не больше, чем на предмет обстановки. Конечно, попытайся я напасть на него, все окончится мгновенно. Но пока я веду себя, как послушный узник, меня здесь словно и нет. Поддавшись порыву раздражения, я поднялся и сел в кресло на четверть часа раньше обычного. Том выпрямился и в недоумении уставился на меня. Я молчал. — И что это значит? — нехотя спросил Реддл. — Используй легилименцию и узнаешь. Ах, да... Я забыл, что она тебе удается не так хорошо, как мне. Мальчик. Мне казалось, что именно так должен вести себя раздавленный беспомощностью пленник — вызывающе, отчаянно, практически самоубийственно. Том криво усмехнулся. — Тогда я сам решу, что это значит. Я было открыл рот, но направленная на меня палочка уже дрогнула во взмахе, и прежде чем она опустилась, я потерял сознание. *** О том, что я облажался, я узнал на следующее утро, когда в очередной раз проснулся по чужой команде. Похоже, мне удалось скрыть возникшую надежду на побег, но избавиться от заклинания и очнуться самостоятельно не получилось. К тому же голова гудела так, словно я только что вернулся после суточного дежурства в министерстве, а умываясь, я обнаружил на щеке короткую, но глубокую царапину. Я решил, что разозленный моим выпадом Том на этот раз решил не церемониться, запихивая меня в шкаф. Когда я вернулся в комнату, Том, уже одетый для визита в Министерство, но все еще при своей внешности, стоял возле окна, заложив руки за спину, и испытующе смотрел на меня. В кресле я нашел смену одежды, аналогичную той, что была на мне. — Это что? — Вещи. — Вижу, что вещи. Зачем? — Вы как-то упомянули, — он повернулся к свету спиной, и его лицо оказалось в тени, как тогда, на пороге дома Хэпзибы, — что находитесь тут уже пятнадцать дней, и все это время не меняете одежды. Подумал, что чистая смена вас порадует. — А если я откажусь радоваться? — Я вас заставлю. — Интересно — как? Он лениво поднял волшебную палочку. — Круцио подойдет? — А, — я кивнул. — Никак не привыкну, что ты больше не разыгрываешь из себя оговоренного гения, — я начал расстегивать рубашку, — всеобщего любимца. Все еще злясь на него, я сделал открытие, неприятно поразившее меня. Моя рубашка, конечно, не была артефактом и не спасла бы от заклятий, но оказавшись без нее, я чувствовал себя так же, как в тот момент, когда Реддл отобрал палочку. Это было странно: я переодевался, но боковое зрение намертво уцепилось за темный силуэт на фоне окна. Не шевелясь, он наблюдал за мной. Обнаженная кожа сильнее чувствовала холод, и мне хотелось растереть плечи. А еще лучше — сбежать из этой комнаты или укрыться в кресле. Или швырнуть ботинок в самодовольную физиономию. — Ты не торопишься на службу, — я старался, чтобы голос звучал равнодушно и расслабленно. — Не боишься опоздать? Ответа не последовало, а я почувствовал себя еще глупее. Злясь на слабость, я наклонился, чтобы снять ботинки, а затем брюки. Я радовался тому, что Реддл бессилен применить легилименцию: увидь он то, что было внутри, счел бы себя победителем. Разорвать на куски, бить, пока от ломоты не одеревенеют руки, уничтожить, стереть его; ярость заслоняла от меня все, кроме того, что должна была заслонить — чувство унижения. На этот раз он не просто обыграл меня, он заставил испытать необъяснимый стыд, отвращение к самому себе, словно в том, что здесь происходило, был отчасти виноват и я. — Пожалуйста, запомните, — Том приблизился ко мне, когда я не мог попасть концом ремня в пряжку, и опустил руку на плечо, — что бы вы ни задумали, я всегда буду на шаг впереди. Он все еще стоял за моей спиной, пальцы еще лежали на моем плече. У меня закладывало уши, я чувствовал себя, как после оглушающего заклятия, но выдержал паузу. — При условии, что ты угадал, в каком направлении иду я. — Петрификус Тоталус, — раздалось еле слышным шепотом, и через мгновенье мое тело разжилось новой партией синяков. Я лежал на спине под направленной на меня волшебной палочкой и ждал, что Том применит Круцио — больно непривычное было у него выражение лица: напряжение, которое он пытался скрыть, и наигранная жалость. Наконец, он опустился на колени и принялся застегивать ремень на моих брюках. — Бессилие вынуждает мириться со стыдом. Что, если мне лишить вас слуха? Или зрения? Или пальцев? — он направил мне в лицо палочку, так близко, что я и не видел ее — только руку, крепко сжавшую рукоять. И я отключился.