***
Законопроект популярен – это более или менее ясно. Будет ли эта популярность положительной или отрицательной, зависит от сети, но Стив тратит так мало времени на размышления об отрицательных оценках Fox News по поводу изменения климата, так что, судя по всему выходит, что планете Земля тоже глубоко насрать на оценки Fox. Это также означает, что и без того долгие часы работы Стива становятся еще более загруженными, и Сэм участвует в большем количестве встреч, чем было до этого. Время от времени Стив появляется на собственных встречах, возвращаясь через Холм с двухфутовыми длинными сабами, из дешевого Subway – забегаловки с сэндвичами, в которой теперь его знают не только по имени, но и узнают едва взглянув на его лицо, и это не было связано с его изможденным видом, по словам той девушки за прилавком, которая четыре дня в неделю подает ему сэндвичи размером с субмарину. И сегодня ничего не поменялось – Стив открывает дверь в офис, его пиджак висит на сгибе руки, галстук покосился, пот стекает с висков, два бутерброда в руке – кроме голосов, доносящихся из офиса Сэма. Голоса более громкие, чем обычно, что заставляет Стива остановиться и вопросительно кивнуть Америке. Америка корчится и отвечает ему: Тони Старк. Стив изображает рвотные позывы, с соответствующими звуками, что, очевидно, довольно зрело, и Америка усмехается и вынимает из уха один из своих наушников. – Они пробыли там около часа, – говорит она. – Это было в расписании? – Стив хмурится, бросая пиджак на спинку стула, а две субмарины – на свой захламленный стол. Обычно он лучше содержал свое рабочее место, которое было бы полузаметным для профессиональных выступлений, но последние несколько недель он так много бегает с различными поручениями, что его стол выглядит так, будто с небольшой горы над его столом сошла лавина, а лавина состояла из бумаг и визиток, бежевых папок и пустых фантиков. Он почти уверен, что потерял свою любимую космическую ручку в этой куче, но сейчас он слишком боится искать. Он ослабляет галстук, стягивает его через голову и кидает поверх пиджака. Затем он хватает большой мусорный бак и тащит его к своему столу. – Теперь ты решил что-то сделать с этой ситуацией? – спрашивает Америка, махнув рукой на свидетельство профессиональной карьеры Стива. – Заткнись, я очень занятой человек, – говорит Стив и начинает разбирать бумаги. – Так вот почему твоё лицо выглядит так? – она указывает ручкой на общую область лица Стива и машет ею, чтобы указать на что-то. – Что? – Стив моргает и делает паузу. – Что не так с моим лицом? – Ты похож на чьё-то представление о человеке с бородой, – говорит Америка и хлопает пузырь из жвачки. – Не кого-то с ней, а на представление кого-то с ней. Стив хмурится, глядя на нее, и Америка ухмыляется, и Стиву приходится гадать, кого он разозлил в другой жизни, чтобы все вокруг были такими дерзкими. Сколько людей ухмыляется ему, сколько раз в день? Неужели у него что-то написано на лбу, например, СТИВ РОДЖЕРС: ОТКРЫТ ДЛЯ НАСМЕШЕК? Как бы то ни было, Стив жестом просит Америку замолчать и пытается услышать что происходит в офисе Сэма. Сэм не такой уж громкий, но Старк определенно такой. Все звуки, доносящееся из-за двери, не очень понятны, но Стив думает, что слышит, как Старк говорит о «промышленности» и «инновациях». Он хмурится, и Америка закатывает глаза. – Да, он там как заевшая пластинка, – говорит она. – Что он вообще здесь делает, если собирается придерживаться гребаного партийного курса? – Говорит Стив более агрессивно и начинает выбрасывать бумаги и мусор чуть менее деликатно и гораздо более усердно. – Перестань тратить наше гребаное время и позволь крупнейшим загрязнителям планеты отсосать твой член. Так рад, что твоя гребаная семья унаследовала нефтяную вышку в Техасе или какую-то другую военную промышленность, на которой ты заработал состояние, я уверен, твои дети оценят свое наследство вместе с гребаной умирающей планетой. Америка останавливается и поднимает бровь, глядя на него. Голос Тони Старка снова доносится из-за двери, теперь немного громче: – Конечно, я верю в науку! Дело не в этом – но вы не можете задушить промышленность нормативными актами… – Ты, блять, надо мной издеваешься? – шипит Стив и едва не выкидывает клавиатуру с остальным мусором. – Стив, – шипит Америка. – Заткнись, черт возьми! Стив смотрит на нее, но на самом деле он смотрит на Тони Старка. Старк не только правит Сенатом, но и половина Комитета по энергетике находится в его долбанном кармане. Сэму приходится ломать себе голову, пытаясь набрать достаточно голосов, чтобы провести законопроект через Палату. Это долбаная тяжелая битва, но, возможно, цифры имеют вес. Старк владеет ключом к горстке республиканцев в Палате представителей и более чем нескольким сенаторам-республиканцам. Он не всегда был воинственным засранцем – он даже проявлял благоразумие в некоторых неожиданных случаях – но он стаптывает здесь свои пятки, потому что, конечно, Big Energy держит его семью крепко через его миллиардеровы яйца или что-то в этом роде. Стив мог свернуть себе гребаную шею. Когда становится ясно, что ему больше нечего делать со своим столом, Стив хрипит и просто начинает сметать бумагу в мусорное ведро. – Между прочим, на следующей неделе появится новый помощник, – говорит Америка. – Что? – отвлеченно спрашивает Стив. – Ага, Кейт? Тедди? Не знаю, вы его наняли. Ее. Их. Без разницы. Гендер – это изменчивый социальный конструкт. – Ааага, – говорит Стив и выбрасывает еще несколько вещей в мусорное ведро. – Есть… дополнительный стол. Можем его вытащить и привести в порядок для того, чтобы поставить компьютер. Телефон. Визитки? Слушай, у Сэма встреча с AARP примерно через час, что, черт возьми, о себе думает Старк... – Ты гребаный ученый, чувак, – прерывает Стива голос Сэма, чистый и громкий, когда дверь в его кабинет распахивается. – Да, и? Вот ещё одна вещь, которую вам надо знать о Тони Старке: он гребаный мудак. Вероятно, есть научный способ доказать это, но Стиву не нужна теорема для его глаз и ушей, чтобы увидеть истину, а именно, что Тони Старк – мудозвон. Он источает незаслуженную уверенность, которая есть только у белого человека, рожденного в богатстве и привилегиях: мир существует только для того, чтобы служить Тони Старку и только Тони Старку. Ему под сорок, с волосами цвета соли и перца, с бородкой, из-за которой он выглядит злодеем из Джеймса Бонда, и с постоянной ухмылкой, которую Стив хотел бы стереть с его самодовольного лица. На нем всегда какой-то дорогой костюм, хотя он никогда его не застегивает, а его уродливый галстук всегда представляет собой какой-то возмутительный узор, о котором Стиву даже думать больно. У него есть солнцезащитные очки, которые он носит, что было бы к месту только в научно-фантастическом фильме 80-х годов о ретро-будущем, и когда он говорит, где-то в сердце Стива кричит стая чрезвычайно шумных и недовольных птиц. В любом случае, Сэм нуждается в его сотрудничестве и поддержке, иначе Стив вылил бы ледяной кофе ему на белые штаны. Кто летом носит белые брюки? Он думает, что на яхте? Что за хрень? – Что ты имеешь в виду «и»? Я знаю, что вы не из тех хакеров Fox News, которые думают, что наука и вакцины убили динозавров или что-то еще, – говорит Сэм. Его тон достаточно легкий, хотя Стив знает его достаточно хорошо, чтобы услышать резкую ноту разочарования, которую большинство людей не заметит. – Во-первых, мы не знаем, что случилось с динозаврами, – говорит Тони, слегка размахивая рукой. – Это просто здравый смысл. Хотя было бы плохо, если бы тогда были вакцины. Я люблю вакцины. Я в курсе. Полиомиелит? Плохо. Корь? Плохо. Оспа? Действительно плохо. Но еще я люблю динозавров. Видите мою проблему? Сэм смотрит на Тони так, словно у него уже четыре головы и еще несколько глазных яблок. Стив ловит взгляд Америки, и она взглядом буквально кричит ему: – Что за херня? – Сенатор, – говорит Сэм, но Тони перебивает. – Да, я верю в науку и изменение климата, – говорит Тони. Затем он резко поворачивается и указывает на Стива. – Не цитируйте меня по этому поводу. Стив смотрит на него. – Ты выглядишь как наркоман. – Тони покосился на него. – Что за хуйня? – Если вы верите в науку, вы знаете, что все это правда, – прерывает Сэм, бросая на Стива предупреждающий взгляд. – Планета в состоянии глобального потепления и ядро нагревается, Сенатор. Мы убиваем виды, которые существовали намного дольше нас. Океаны уничтожат прибрежные города. В следующие несколько десятилетий число беженцев, покидающих экологически неблагополучные районы, будет расти в геометрической прогрессии. Мы превращаем всю планету в антиутопический ад, в сухую необитаемую пустошь. Это не знаки, это неопровержимые вещественные доказательства. Вы видели белых медведей? – Да, но… белые медведи? – Тони моргает. – Они голодают, – говорит Америка безжизненным голосом и смотрит на него едва ли не мертвым взглядом. Она поворачивает монитор своего компьютера к Тони, и там на заставке рабочего стола стоит фотография худого голодающего белого медведя. Это ужасно. – Вам всем действительно нужно всегда доставать такие штуки? – Тони еще раз моргает. Америка пожимает плечами. – Сконцентрируйся, Тони, – говорит Сэм. Тони снова поворачивается к Сэму, и его взгляд говорит Стиву все, что ему нужно знать. Это пиздецки безнадежный случай. Они не могут делать ставки на Тони Старка. Это абсурд. – Послушай, Уилсон, – говорит Тони. Он проводит рукой по волосам, и Стив смотрит на него. У него в груди появляется этот тугой узел, когда он так сильно зол, что все слова, готовые сорваться с его уст, прежде всего звучат у него в голове низким внутренним криком. – Есть детали, от которых можно отказаться, – говорит Сэм. Он прислонился к двери, скрестив руки на груди. – Их не много. Даже не половина. Я не отказываюсь от своих гребаных принципов. Но я действительно хочу, чтобы все получилось. – Как мило, – говорит Тони, и от снисходительности в его голосе Стив почти взрывается. – Ты новичок, с широко открытыми глазами и тонной оптимизма, пытающийся спасти мир. Я понял. Мы все были там, малыш. Но политика – это жестокая акулья игра, а не мужская, как многие думают. Никто не скажет тебе этого, так что видимо это придётся сказать мне. Трудно что-то изменить. Людям это не нравится. На самом деле Пирс это ненавидит. Так что иногда ты веришь и чего-то хочешь, но не можешь этого добиться, потому что никто тебе этого не позволит. Сейчас Сэм, Сэм хороший парень. Который слушает политическую чушь Тони и отвечает с слегка рассерженной улыбкой. Стив, с другой стороны, весь разгневанный и импульсивный, и все это из-за эджлордовой* ебанной политики Тони Старка и его явной и ничем не прикрытой снисходительности. – Ты что, блять, издеваешься надо мной? – громко говорит он. Тони делает паузу. Сэм смотрит на Стива. Это свидетельствует о том, насколько он, должно быть, зол, что даже не останавливает его. – О, наркоман, – говорит Тони. – Что такое, наркоша? Собираешься ударить меня по голове своим дипломом политолога и юношеским оптимизмом? – Заткнись, блять, – яростно говорит Стив. – Это из-за таких людей, как ты и Пирс, которые держат весь округ и уничтожают его же. Вы приходите в политику с гребаной серебряной ложкой в заднице, с которой родились, и думаете, что она есть у всех. Или, может быть, нет, она есть не у всех и правда в том, что тебе просто насрать. Но там живут реальные люди, умирающие, потому что ты не можешь заставить себя собрать своё дерьмо и позаботиться о людях, но разорвешь страну пополам, чтобы получить налоговые льготы для своей долбаной яхты. – Это был Пол Райан, – почти выпаливает Тони. – Не путай меня с ним, он отстой! Он мне не нравится. Он никому не нравится! Похоже, что это может убивать, и Тони Старк наверняка умрет на этом самом ебанном месте. – Ваши яхты не имеют значения, Сенатор, – говорит Стив дрожащим голосом, дрожащим почти так же сильно, как и он сам. – Ваши дома, ваши трастовые счета. Ничего. Вы можете быть настолько богатым, насколько пожелаете, но вы живете на той же самой планете, что и все мы. Оставим ее без ремонта и все, нам кранты. Все деньги мира не смогут вас спасти. Или вашу дочь. – Что? – Тони дергается. – У вас ведь есть дочь? – Морган. – Тони хмурится. – Морган, – повторяет Стив. – Ты оставишь планету после себя для нее. И ее детям. Если ты собираешься быть эгоистичным, подумай хотя бы о наследстве, которое ты ей оставишь. Да, у нее будет свой трастовый фонд, но будет ли у нее пригодный для дыхания воздух? Тони выглядит, к его чести, более рассерженным, чем Стив ожидал. – Подумай об этом, – наконец говорит Сэм. – Я сказал вам, что на кону. Рассказал о том, что именно мы готовы поставить на кон. Я также – и я не могу это не подчеркнуть – не забочусь о разрушении промышленности. Промышленность найдет способ заработать на спинах бедных чернокожих и смуглых людей. Так всегда бывает. Так что прошу прощения за мой французский, Сенатор, но в пизду промышленность. Тони выглядит так, будто он снова собирается сказать что-то ублюдочное, и Стив готов к словесной баталии, но вместо этого, к удивлению, Сенатор усмехается. – А ты с характером, – говорит Тони. Он указывает на всех в комнате. – Вы все. Это будет весело. Сэм странно смотрит на Тони, но Стив видит смирение на его лице. Он знает, что сделал столько, сколько мог, по крайней мере, за этот день. – Позвони мне, – говорит Сэм и протягивает руку. Сенатор берет ее и пожимает. – Я попрошу моих людей позвонить вашим людям, – с энтузиазмом говорит Тони. – Пожалуйста, не надо, – бормочет Стив себе под нос. Как будто одного высокомерного эгоиста недостаточно; ему также не нужно видеть и слышать больше Баки Барнса. Тони уходит, хлопает Стива по плечу и ласково произносит: – Нарк, – прежде чем уйти. Стив, Сэм и Америка смотрят ему вслед. Минуту спустя Стив выдыхает. – Дайте мне минутку с ним. Одна минута на боксерском ринге. Америка фыркает. – Я бы заплатила, чтобы увидеть это. Сэм на минуту позволяет своим плечам устало опуститься. Затем он выпрямляется и смотрит на свою команду. Они выжали из него все последние остатки энергии и оптимизма, которые в нем оставались, но, в конце концов, это не имеет значения. Работа конгрессмена никогда не заканчивается. – Ладно, – говорит Сэм, пытаясь отразить то, насколько утомленным он выглядит своей сдержанной улыбкой. – ААRP? – Сэндвич, – говорит Стив и протягивает Сэму саб размером с субмарину. – Потом AARP. – Спасибо, – говорит Сэм, с благодарностью принимая сэндвич у него. – Я умираю с голоду.***
Спортзал Конгресса расположен в двух зданиях вниз по улице от офисов Конгресса в ничем не примечательном и, откровенно говоря, старом белом здании, которое годами обесцвечивается. Спортзал не обозначен, за исключением номера улицы, и хотя ходят слухи, что это сделано для «безопасности» и «анонимности» членов Конгресса, Стив считает, что это в основном потому, что налогоплательщикам не нужно знать, сколько сделок проводится в подсобных помещениях, когда члены их Конгресса сидят обнаженные в раздевалке после хорошей тренировки. Технически говоря, тренажерный зал предназначен только для Сенаторов и Представителей, но иногда там появляются главы администрации или директора по законодательным вопросам, которые могут украсть значок своего босса, чтобы в течение дня позаниматься кардио. Фитнес очень важен, или что-то в этом роде. Ты не можешь уничтожить нацию политически, если физически ты в говно. У Стива есть членство в Planet Fitness, которое он все время забывает отменить, но, к счастью, Сэму удалось уговорить службу безопасности дать Стиву свой значок для спортзала Конгресса. Это не самый хороший или самый роскошный тренажерный зал, но это тренажерный зал, и это в нескольких минутах ходьбы от офиса, да и в его самый загруженный день, Стив может ускользнуть со своей спортивной сумкой и в течение часа тягать вес в качалке или полчаса побегать на беговой дорожке, если это один из тех дней, когда он не может вздохнуть свободно. В тренажерном зале есть и другие, хотя и печальные, удобства – старая площадка для игры в паддлбол, небольшой боксерский ринг, крытая баскетбольная площадка, мужская и женская сауна, раздевалки и душевые, но Стив в основном придерживается кардио и силовых залов. Однажды он увидел Пола Райана возле боксерского ринга, и ему пришлось физически тащить себя подальше, прежде чем он бы пригласил человекоподобную слизью форму на раунд бокса, после которого неряшливое, бесхребетное физическое проявление богатого уебка почти наверняка никогда не оправится. В любом случае, иногда Стиву нужно выпустить пар, а иногда ему нужно убедиться, что его мускулы физически функционируют, но в большинстве случаев приятно просто выйти из офиса и делать что-то бессмысленное в течение тридцати минут. – Иду в спортзал, – говорит он Америке, и она показывает ему большой палец вверх, а в остальном игнорирует его, что является нормальным явлением для Америки. Он закидывает спортивную сумку через плечо и выходит из офиса, проверяя свои текстовые сообщения на ходу. Есть приглашение от Клинта выпить после работы в пятницу, два сообщения от его матери о том, как поживает кошка и, что более важно, как ее сад выдерживает жару Нью-Йорка, и короткое сообщение от Наташи, предлагающее ему проверить свою электронную почту. Там уведомление о некой сделке, которую LYFT запускает на этой неделе и, по-видимому, кинотеатр Regal даст ему бесплатный попкорн, если он сходит и посмотрит последний летний блокбастер прямо сейчас. Где-то за всем этим похоронено непрочитанное текстовое сообщение от БАРНС (эмоджи с ножом), которого Стив избегал как минимум четыре дня. Все прекрасно. Стив не сталкивался и не падал случайно на член Баки примерно две недели, так что он выздоравливающий наркоман. Он собирается выбраться из этого с лишь несколько поврежденным достоинством, хоть в этом он уверен. Он проскальзывает в спортзал, улыбается охраннику и сбрасывает спортивную сумку в раздевалке. Он сразу же раздевается и переодевается в спортивные джоггеры от Adidas и мягкую белую майку, которая настолько старая, что отверстия для рук уже спустились намного ниже, чем это, вероятно, целесообразно. Этот конкретный спортивный костюм немного развратный, но это нормально, дело в том, что Стив поддерживает хорошее телосложение, и если его майка демонстрирует, как его мускулы перекатываются на его боках, то это не что иное, как заработанное его тяжелой работой. Стив кладет сумку в шкафчик, хватает свои блютуз-наушники и пролистывает список своих плейлистов в поисках плейлиста для спортзала, а затем идет по коридору в кардио-зал. Режим тренировок в тренажерном зале для Стива действительно меняется в зависимости от дня и того, насколько он возбужден, но ему нравится возможность иногда сочетать кардио и тяжелую атлетику. Сегодня у него средний уровень паники и стресса, а это значит, что он в настроении бездумно бегать на беговой дорожке в течение получаса, прежде чем перейти к поднятию тяжестей. Он недолго рассматривает боксерский зал, но когда он заглядывает туда, там есть какой-то тупица с головой странной формы, который, как он уверен, работает на Пирса, и в мире не хватит хорошей энергии, чтобы бороться с такой херней. Таким образом, он оказывается на беговой дорожке, преодолевая подъем и набирая скорость достаточно медленную, чтобы бегать трусцой, а не бегать спринтером. Включается какая-то панк-песня, которая начинает реветь в его наушниках, он затягивает пояс потуже, и вскоре Стив теряется в собственных мыслях, его пульс ускоряется вместе с битами в его наушниках, его ноги двигаются быстро, его руки двигаются вверх и вниз по обе стороны от него. Он уже пятнадцать минут бегает, когда уголком глаза его внимание привлекает движение. Конгрессмены и их избранные сотрудники приходят и уходят из спортзала в течение дня, но в середине дня кардио-зал на удивление пуст. Стив переключает на следующую песню, при этом не сбиваясь с ритма бега, и поворачивает голову, чтобы посмотреть, кто вошел в комнату. Не нужно быть гребаным гением, чтобы распознать кудри на затылке одной очень знакомой головы, и Стив не гений, но он также отчетливо помнит, как тянул эти самые волосы всего несколько недель назад. Он не спотыкается о беговую дорожку, но его желудок немного опускается, грудь сжимается, и внезапно ему становится жарко, и он просто слегка паникует, что никак не соответствует тому, насколько быстро он бежит. Он, должно быть, издал какой-то удушливый звук, потому что Баки отрывается от телефона. Выражение, которое мелькает на лице Баки в этот момент, вероятно, можно было бы описать в какой-нибудь книге, используя слова, а не картинки, но дело в том, что он начинает где-то с конца с удивленным лицом, а затем движется вниз по списку выражений и заканчивает на своем обычном выражении – раздражающе ухмыляясь Стиву. Стив пристально смотрит на него, а затем смотрит прямо перед собой, включает музыку громче и, конечно совершенно не связано с этим, увеличивает скорость на своей беговой дорожке. Если к тому времени, когда Баки встанет на свою беговую дорожку, в ряду ниже Стива, Стив будет бегать так быстро, что его легкие будут готовы взорваться, или что-то в этом роде, плевать. Это просто упражнение. Вот как это начинается. Поскольку они оба идиоты, это еще не конец. Происходит классический рассказ о двух идиотах, которые нагло пытаются не пялиться друг друга в спортзале, но в то же самое время пытаясь превзойти друг друга. Стив понимает, что это происходит только через десять минут, когда он так быстро бегает по беговой дорожке, что едва не сваливается с нее. Баки начинает в умеренном темпе, а затем ускоряется. Затем Стив ускоряется. Затем Баки смотрит на него, смотрит ему в глаза и ухмыляется. Ублюдок. Абсолютный уебок. Он ускоряется. Что Стиву делать? Он ускоряется, и Баки – тоже, и в какой-то момент Стиву действительно кажется, что его пульс будет бешено биться вместе с сердцем, а его органы взорвутся от напряжения, но затем срабатывает таймер, его беговая дорожка замедляет ход, и Стив хватается за ручки на его дорожке, и он не то чтобы тяжело дышит и отчаянно пытается отдышаться, глотая воздух и успокаивая свое быстро бьющееся сердце, заставляя его принять нормальный человеческий пульс, он по крайней мере пытается не дать своему сердцу остановиться, поэтому замедляет свой шаг. К тому времени, как дорожка полностью останавливается, у Стива уже ватные ноги, и по его лбу струится пот. Он берет полотенце и пытается одновременно вытереть пот одним движением, пока откручивает бутылку с водой и залпом выпивает половину бутылки. Его майка прилипает к его телу, так как он вспотел, и его кожа так сильно горит, что он подумывает взять остаток воды в бутылке и просто вылить ее себе на голову. Но он этого не делает, но это больше из-за жажды, чем из-за какого-либо приличия. В конце концов его дыхание достаточно приходит в норму, чтобы слезть с дорожки. Стив встречается с Баки взглядом, немного сужает глаза, а затем выходит из кардио-зала переходя в тренажерный зал. Он не показал ему средний палец, но определенно сделал это в своем сердце. В тренажерном зале нет никого, что очень подходит Стиву. Как только боль в икрах немного утихает, он начинает чувствовать, как срабатывают эндорфины от его пробежки. Его мышцы напрягаются и расслабляются одновременно. Он перегрет, но его кровь обжигает, а сердце гулко бьется о грудную клетку. Он усмехается, смотрит на все оборудование перед собой и отходит в угол. Он начинает с приседаний с грифом, просто чтобы разогреться. Он загружает штангу весом около девяноста фунтов и издает тихий звук, когда поднимает ее в первый раз. Он занимается этим уже некоторое время, поэтому его мышцы обжигает болью так же, как вода поражает человека, умирающего от жажды в пустыне. Его лицо морщится, но сердце колотится. Он усмехается про себя. Он заканчивает два подхода по десять повторений, делает ещё один глоток воды и начинает снова. Он находится в середине своего третьего сета, когда он скорее чувствует, чем видит пару глаз, прожигающих его затылок. Ему даже не надо смотреть, чтобы узнать, кто это. Он, блять, это чувствует. Это заставляет его кровь бежать по венам быстрее, несмотря на его желания. Стив пытается не допустить, чтобы это ударило ему в голову, но он не может отрицать, что он представляет себе, как это должно выглядеть – он приседает, чтобы поднять штангу с грузом на ней, его задница оттопырена, его бицепсы напрягаются, когда он поднимает ее. Он тихонько хрюкает, не для того, чтобы выпендриться, а потому, что это естественно. С того места, где стоит Баки, он все это видит. Стив не смотрит на него, но он не не замечает движения Баки краем глаза. Он продолжает свой подход, и Баки подходит к стойке с гантелями у стены. Он прислоняется к ней, скрестив руки на груди, у него заинтригованное выражение лица и… виден небольшой голод в глазах. Он одет в черную футболку, которая идеально подчеркивает его стройное тело, и черные спортивные шорты, которые мало что скрывают под ними. Баки, похоже, это не волнует. Его локоны прилипают ко лбу, мокрые от пота. Он отпивает из бутылки воды, смотрит в глаза Стиву и не двигается. Стив заканчивает подход и опускает вес. Ему требуется минута, чтобы отдышаться и выпить остаток воды. В это время Баки движется вперед. – Ты можешь поднять больше? – спрашивает он ровным и таким низким голосом, что от у Стива разгорается пожар внизу живота. – Ага, – говорит Стив, наблюдая за ним. Он не отводит взгляда, когда Баки берет два блина по двадцать пять фунтов и добавляет по одному с каждой стороны штанги. – Ещё раз, – говорит Баки. Он не смотрит на Стива с ухмылкой, от чего становится еще жарче. От этого у Стива учащается пульс где-то в районе его горла, голова кружится от возбуждения. Это все плохо, но Баки тоже смотрит на него так, будто не верит, что Стив может, и если есть что-то, что Стив ненавидит больше республиканцев, то это те моменты, когда ему говорят, что он что-то не может сделать. Устно или невербально. Он ставит бутылку с водой, смотрит Баки в глаза и, не нарушая зрительного контакта, приседает, чтобы поднять гриф. – Иисус Христос, – стонет Баки, кусая губы Стива. Сейчас на Стиве повсюду руки – руки Баки блуждают вверх и вниз по плоскости мускулов его живота, кончики пальцев прижаты к косым мышцам его живота, майка Стива задрана, так что все наполовину видно. Баки сначала остановился на том, что начал разглядывать чернила на грудной клетке Стива. Синий, акварельный корабль, и под ним слова «не будь мягок». Его мать нарисовала это для него, и он набил рисунок на свое тело в колледже. – Я хочу, чтобы мой рот оказался на ней, – сказал Баки, его рука, держащая его за бок, буквально горела. – Я увидел надпись из-под твоей рубашки и… блять. Баки сдержал свое слово, просто упав на колени и впился губами в татуировку Стива, и если это не заставило член Стива встать, то ну, все эти поцелуи и ласки наверняка сделали свое дело. – Мы в публичном месте, – возразил Стив только единожды, в тот момент, когда он благополучно поставил штангу на землю, и Баки тут же толкнул его, едва успев обойти тренажерное оборудование, и толкал Стива назад, пока он спиной не упёрся в стену спортзала. – Да, да, ты прав, – сказал Баки, и это как будто была самая горячая вещь, которую он когда-либо слышал, и что-то было в том, когда он услышал эти нотки в голосе Баки, заставило Стива отключиться, и тогда он подумал, что Иисус блядский Христос, возможно, это было самым горячим, что он когда-либо слышал. Жаль, что мозг Стива, думая о Баки Барнсе, неспособен принять правильное решение, чтобы пощадить свою жизнь, потому что тот факт, что кто-то мог войти в спортзал Конгресса в любой момент, чтобы увидеть их двоих, собирающихся трахаться, должен его пугать, но... каким-то образом это только заставляет Стива хотеть этого еще более отчаянно. Дорогой Бог, позволь мне не оказаться на обложке «New York Post», – думает он, чтобы примерно через две секунды схватиться за задницу Баки и притянуть его к себе. – Ох блять, ебана панорама, – говорит Баки, обвивая руками бицепсы Стива и сжимая их. – Блять, ты такой сильный. Стив тихонько ахает, почти случайно, потому что, смотрите, он действительно пытается поддерживать свои мускулы в определенном состоянии, и никогда еще никто не оценивал их так откровенно. Баки возбуждает его просто тем, что, к сожалению, существует, и хотя он знал, что Баки нашел его достаточно привлекательным, чтобы неуместно трахаться в каждом месте, в котором они когда-либо оказывались, это другое. Баки смотрит на Стива так, будто хочет его сожрать. У Стива пересыхает горло. Баки в ответ впивается кончиками пальцев в изгиб руки Стива и сжимает его немного сильнее. – Что это? – говорит он, затаив дыхание, и отводит руку Стива в сторону, чтобы посмотреть на линию письма, вытатуированную на внутренней стороне бицепса Стива. Стив догадывается, что это как-то неловко, он чувствовал всем своим сердцем момент пафосного литературного настроения, когда ему было восемнадцать, и забил этими строчками весь бицепс, когда ему было девятнадцать. – «Во мне есть множество миров», – зачитывает Баки по натянутой коже руки Стива. – Уитмен, верно? – Ага, – сглатывает Стив, немного смущенный и чуть более запыхавшийся, потому что что с того, если Баки знает знаменитую строчку стихов поэта, который писал о любящих мужчинах, с которыми Стив действительно был связан в подростковом возрасте? Наверное, многие знали Уитмена, а Баки был образован, так что в этом не было ничего необычного или чего-то подобного. Это в любом случае пока что не должно его волновать. Его сердце так быстро бьется в груди, что у него почти кружится голова. Его глаза закрываются, но затем открываются, потому что Баки, по всей видимости, придерживался своего плана – выцеловать своими губами все татуировки Стива. Он держит руку Стива достаточно далеко от своего тела, чтобы он мог наклониться и поцеловать татуировку, лизнув ее линию. – Боже, – стонет Стив. – Это так... хорошо. Баки ставит засос прямо в конце строки стихов и немного отталкивает Стива. Стив, конечно, не сопротивляется, но и ему нелегко, и глаза Баки расширяются, поднимаясь, чтобы встретиться со Стивом взглядом. – Блять, Стив. – Баки хватает Стива за талию и толкает вперед. У них больше одной части тела, которая возбуждена, и которые почти сталкиваются друг с другом. – Бьюсь об заклад, ты мог бы жать меня. Стив тяжело сглатывает. У него на мгновение возникает видение того, как именно сделать это: лечь на скамейку для упражнений с отягощениями, поднять Баки в воздух и опустить его обратно на свой член, и это не похоже на то, чтобы это было реалистично, но сейчас Стив стоит напротив Баки, член трется о член сквозь тонкий материал спортивных штанов, и они оба стонут. Футболка Баки узкая, и Стив видит, как его соски торчат сквозь тонкую ткань, поэтому он принимает единственно разумное решение и начинает сосать их поверх футболки Баки. Баки выгибается под его прикосновениями, и Стив кладет одну руку ему на спину, а другой берет его за волосы, чтобы тянуть за локоны. Баки издает шокированный, нуждающийся звук, наполняющий Стива каким-то диким удовлетворением. Баки засовывает руки в зияющие дыры на майке Стива и проводит руками по мускулам, задерживаясь на татуировке. Он давит на его грудь, прижимая Стива к стене, затем снова возвращает свои руки на руки Стива. – Как вы вообще помещаетесь в его пиджаках? – спрашивает он бицепсы Стива. Стив чувствует, как румянец стекает с его лица на грудь, а узкие бретельки майки ничего не скрывают. Баки, конечно же, замечает, и его взгляд поднимается к лицу Стива. У него расширенные зрачки, вокруг радужки тонкое серо-голубое кольцо. Он выглядит охваченным похотью, и Стив, честно говоря, хочет так же быть поглощенным им. Есть что-то в ощущении, что это он, его тело заставляет Баки чувствовать себя так. Это то же самое доисторическое самодовольство – ему нравится, что он может сделать это с ним. Он понимает, что ему нравится, что Баки ни разу не ухмыльнулся ему с тех пор, как он вошел в тренажерный зал. Что ж, если Баки любит его сильным, он может быть и таким. Он разворачивает их так, что Баки оказывается прижат спиной к стене. Глаза Баки расширяются от удивления, но Стив не дает ему и шанса что-либо сказать, просто крепко сжимает его задницу и поднимает Баки так, что его ноги обхватывают талию Стива. Баки издает визгливый, удивленный звук, который быстро превращается в стон. Он обхватывает ладонями лицо Стива, слегка наклоняется, чтобы поцеловать его, и минуту они просто целуются, и это… Это очень приятно. Почти что мило, когда Баки проводит пальцами по тому, что, фактически из-за отсутствия бритья в течение нескольких недель, даже Америка признала бы бородой Стива. – Мне нравится, – бормочет Баки, проводя ногтями по отросшей щетине на лице Стива. Это делает поцелуй менее милым, Стив непреднамеренно сильнее прижимается к Баки, его язык уверенно блуждает по его рту. Но Стив действительно хочет впечатлить Баки своими мускулами, и это даже не из-за соперничества, хотя это было бы хорошей дополнительной выгодой; просто Баки так явно нравится его сила, а Стив, что ж, ему нравится быть сильным. Стив начинает подталкивать Баки выше по стене, его руки обхватывают задницу Баки. Сам он фигуристый и не маленький, но у Стива есть сила и он неплохо замотивирован. Он чувствует, как его руки, плечи и спина напрягаются, когда он поднимает Баки достаточно высоко, чтобы он мог подсунуть руки под мускулистые бедра Баки, а его ноги свисали с плеч Стива; спина Баки опирается на стену, но остальные части его тела опираются на Стива. – Ебаный Иисус, Стив, пиздец, – говорит Баки с глубоким чувством, его руки на плечах Стива, чтобы удержать равновесие. Стив улыбается ему, стягивая пояс шорт Баки вниз ровно настолько, чтобы высвободить член. Какая-то крошечная часть его мозга кричит, что сейчас середина дня и любой может войти, но остальная часть его не слушает, когда он берет в рот член Баки. Стон, который издает Баки, и стук его головы о стену позади него намного громче, чем та его часть, которая занимается рациональным мышлением. – Иисус Христос, – выдыхает Баки, когда Стив заглатывает его и начинает двигаться, облизывая и посасывая. Он не может удерживать руками член Баки, но он впивается пальцами в его задницу. Это не очень хороший угол, но Стив считает, что новизна такого положения, должно быть, делает что-то с Баки, потому что вскоре он кончает, издавая бессвязные звуки. Стив сжимает пальцами задницу Баки, пока глотает, а затем медленно опускает Баки достаточно, чтобы поцеловать его. Он отпускает пояс, и шорты снова встают на место, как будто ничего и не было. Бедра Баки розовые из-за раздражения от бороды, и, честно говоря, Стив глубоко, глубоко удовлетворен этим – метка, которую Баки будет носить несколько дней, знак того, что Стив был там, что Баки хотел его, и он сделал это время стоящим. Баки подается вперед к Стиву, как только его ноги касаются земли. Его руки прижимаются к плечам Стива, потирая то место, где мышцы напрягались, чтобы удержать его. Это приятно, и Стив стонет. – Как, блять, ты вообще это сделал? – Бормочет Баки, уткнувшись в шею Стива. Его нос утыкается в челюсть Стива, и Стив чувствует, как его сердце бьется в ответ, только один раз, достаточно, чтобы осознать, а затем проигнорировать. – Я бы сказал, практика, но я никогда не делал этого раньше, – говорит Стив Баки в висок. – Блять, ты отвратителен, – решительно говорит Баки. Он целует Стива в челюсть и отстраняется. – Да ладно тебе. Мне нужно кое-что проверить. Он массирует бицепсы и мышцы Стива, подталкивая его назад. Стив точно не знает, куда его направляет Баки, но его это устраивает. На самом деле это не имеет значения. Он с трудом может иметь дело с внешним миром за пределами очень маленького личного пузыря, который находится примерно в четырех дюймах между ним и Баки, поэтому он очень удивляется, когда Баки внезапно застывает, его руки застывают на месте, и шипит: – Латеральный тренажер! Стив совершенно не знает, как это обработать, но Баки сажает его на сиденье и сует ему в руки рукоять, и да, Стив обычно не упражняется с самой сильной эрекцией в мире, но он уже пользовался латеральным тренажером раньше, поэтому он напрягается более или менее инстинктивно. Этот груз тяжелый? Это свет? Кто, блять, знает? – Хм, да, хорошая работа, – говорит Баки, когда Стив машинально тянет вес мышечной памятью, а затем Стив слышит шаги в коридоре, и внезапно все это приобретает смысл. Сникерхеды скрипят по старому линолеуму, когда мимо проходит Сенатор, направляясь в сауну или куда-то еще, и неопределенно машет им. Они оба сидят очень тихо, а потом шаги затихают. Руки Стива слегка дрожат от усилия удержать тренажер на месте. Его сердце пиздецки колотится, лицо явно покраснело. Баки проводит руками по волосам и выдыхает. Это звучит так же дрожаще, как чувствует себя Стив. Близко. Слишком, блять, близко. Тем не менее, его тело преимущественно ведет себя по-животному идиотски, даже после того, как они были на волоске, у него, к сожалению, все еще сильный стояк, что его тренировочные штаны очень плохо скрывают. Может быть, он просто примет очень грустный холодный душ, и Баки сможет довести его до оргазма в следующий раз. Это было бы разумно. То, что они достаточно тупы, чтобы трахаться в общественных местах, Стив не способен отрицать, но на самом деле, если бы их поймали, у него бы больше никогда не встал. – Дерьмо, – говорит Стив, подтягивая тренажер к плечу, а затем медленно отпуская его, чтобы гири не звякнули, когда он возвращается в исходное положение. Баки уже кончил и, вероятно, не так возбужден, как Стив до сих пор, поэтому это немного сбивает с толку, когда Баки бросается на него, как на последний пончик в буфете, перекидывая ногу через него, чтобы сесть на колени Стива. Он теплый и потный и целует Стива, как будто хочет что-то доказать. Баки кладет одну руку на член Стива, а другой проводит по его подбородку. – Выглядит хорошо, – сообщает ему Баки между поцелуями, поглаживая его бороду. – И ощущается тоже хорошо. Боже, ты сводишь меня с ума. – Бак... – Стив судорожно вздыхает. Прозвище вылетает случайно, и это заставляет Баки стонать в его рот, сжимая пальцы на члене Стива. На самом деле между ними недостаточно места, чтобы Баки мог крепко его сжать, но, черт возьми, это так приятно, и Стив не может не представлять, если бы они были где-то, где они могли бы раздеться, каково было бы трахать Баки в этой позе. Он знает, что со стопроцентной вероятностью, это было бы невероятно. С Баки все кажется невероятным. Это настоящее проклятие его гребаного существования. – Скамья для жима, – говорит Баки. – Х-хм? – удается пробормотать Стиву. Все клетки его мозга заняты ощущением Баки, сидящего на нем верхом, на латеральном тренажере, с рукой Баки, поглаживающей его член. – Садись на скамью для жима, Стив, – медленно говорит ему Баки, как будто он дурак. Может быть, он и есть, честно говоря, это бы объяснило некоторые вещи. – Я не могу бросить тебя в таком состоянии, как бы мне этого не хотелось. Очевидно, это глупо. Это идиотизм – совершенный и катастрофический. Они только что чуть не попались, и это действительно неебически тупая идея продолжать, и все же каким-то образом Стив все равно попадает на скамью для жима. Похоже, он слишком, блять, глуп, чтобы не прислушиваться невольно к своему животному инстинкту. Скамья стоит в стороне, придвинутая к стене тем, кто пользовался ею в последний раз, и он благодарен этому человеку, потому что, по крайней мере, так она находится вне поля зрения любого проходящего мимо. Но если это то место, где Баки хочет его прямо сейчас, то это то место, куда он хочет пойти. Он садится на скамью, и Баки толкает его вниз. Он не может лежать абсолютно ровно – его плечи упираются в стену, – но большая часть его тела растянута на скамье. На мгновение он чувствует себя слишком большим и неуклюжим, его конечности свисают с края скамейки, но затем Баки проводит руками по бедрам Стива и смотрит на него... Что ж. Смотрит на него так, как смотрел с тех пор, как он вошел в тренажерный зал. С очевидным неприкрытым желанием, и ничем больше. Стив не знает, как с этим справиться, если только обернуть свой голод к Баки. Они уже устроили полноценный минет-в-общественном-месте, притворяясь, будто у них сегодня не будет второго раунда. – Просто оставайся там, – говорит Баки почти шепотом, потому что они должны вести себя тихо. – И не издавай ни звука. Теперь моя очередь работать. Стив откидывается назад, его кости превратились в желе, и смотрит вниз на свой торс, когда Баки целует каждый обнаженный миллиметр татуировки, цепляет пальцами пояс штанов Стива и медленно опускает их вниз. – На тебе такой шлюховатый наряд, – бормочет Баки. – Все для тебя, – Стив посмотрел бы на него, если бы был способен на это, но, к сожалению, все, на что он способен в данный момент, – это скользнуть вниз по скамье, пока Баки снимает его, предположительно, распутные штаны и достает его член. – Я сказал ни звука, – говорит Баки и щиплет его за бедро. – Христа ради, – выдыхает Стив, в то время как его таз бессознательно пытается принять позу моста. Баки успокаивающе проводит большими пальцами по тазовой кости Стива, снова опуская его бёдра вниз. – Все в порядке, я держу тебя, – говорит он, прежде чем с большим энтузиазмом заглотить член Стива до основания без всяких предисловий. Что ж, Стив никогда в жизни никого не слушал и уж точно не собирается начинать сейчас. – О Боже, Баки, – стонет Стив, и ему удается достаточно собраться с мыслями, чтобы запустить руки в волосы Баки. Он не тянет его вперед, просто держится за волосы Баки. Баки стонет, и это потрясающе, а потом он начинает двигать головой, что еще приятнее, и Стив осознает, что произносит большую часть этих мыслей вслух и просто хвалит рот Баки и Баки в целом. Ну что ж. Ничего не поделаешь. Он так завелся от этого, что в результате кончает в очень короткие сроки, его пальцы сжимаются в кудрях Баки, и имя Баки полузадушенным шепотом слетает с его губ. Баки проглатывает сперму, а затем заправляет член Стива в трусы и подтягивает штаны. Стив все еще пытается отдышаться, когда Баки возвращает его в сидячее положение и целует его за то, что ему удалось вернуть Стиву ту маленькую часть от тех чувств, которые ему подарил Стив. Стив рассеянно замечает, что волосы Баки в беспорядке, торчат во все стороны, а его кудряшки – это пушистая, растрепанная катастрофа. Более того, он рассеянно замечает, что ему это нравится. Поцелуй не такой отчаянный, как их предыдущие поцелуи – этот ленивый, медленный, который ощущается так же хорошо, как и на вкус, и Стив сожалеет, когда он заканчивается. Он уже не в первый раз размышляет о том, каково было бы заняться сексом с Баки в каком-нибудь уединенном месте, где они могли бы не торопиться. Он наблюдает, как грудь Баки быстро поднимается и опускается, пока он пытается отдышаться. Он решает, что, вероятно, лучше не развивать эту мысль дальше. – Мне нужно вернуться в офис, – тихо говорит Баки, но затем снова целует Стива, так что это не кажется решительным заявлением. – Да, мне тоже, – говорит Стив прямо в рот Баки. Он пытается вспомнить, что ему нужно отпустить Баки, своего политического соперника и однозначного заклятого врага, но его мозг затуманен оргазмом. Он снова целует его. Похоже, это единственная вещь, которую ему хочется делать. – Я просто пойду приведу себя в порядок, – говорит Баки после еще одной минуты поцелуев, и, конечно, Стиву тоже нужно привести себя в порядок, поэтому, когда они наконец распутываются, они все равно идут в раздевалку вместе. Баки хмурится, когда видит состояние своих волос, и бросает на Стива раздраженный взгляд, но Стив ни о чем не жалеет, потому что он никогда не забудет звуки, которые издавал Баки, когда Стив был занят, приводя в беспорядок его кудри. Стив ухмыляется в ответ. А потом они вместе принимают душ – не вместе-вместе, а рядом, разделенные лишь слегка заплесневелой занавеской для душа, и, честно говоря, Стив хочет втиснуться к Баки, намылить его, а потом сполоснуть, но он уже достиг своего предела потенциальной опасности быть пойманным в течение дня. Кроме того, он не уверен, что Баки хотел бы, чтобы он это сделал, и их тела, вероятнее всего истощены на вторую половину дня. Они заканчивают приводить себя в порядок примерно в одно и то же время, поправляя галстуки и закидывая на плечи спортивные сумки. Их взгляды на мгновение встречаются в зеркале. Его живот тянет, как будто его тело хочет чего-то большего – одного последнего прикосновения или жесткого поцелуя на прощание. Он игнорирует оба этих импульса, с некоторым усилием, потому что они этого не делают, и если Стив будет совсем уж откровенен, то кто-то мочится в один из писсуаров по другую сторону стены, что на самом деле не улучшает настрой. – Что ж, – говорит Стив. Уголки губ Баки в зеркале подрагивают. Это все еще не ухмылка. Стив действительно не знает, что с этим делать. – Спасибо за тренировку. Увидимся, Роджерс. Он поворачивается и уходит. Стив дает ему фору, затем следует за ним. Баки идет налево, Стив идет направо – есть куча способов покинуть спортзал, и они уже попрощались, поэтому в том, что Стив пробирается через боксерскую комнату, уходя в сторону, чтобы избежать груши, есть смысл. Он останавливается как вкопанный, когда по другую сторону груши оказывается только что принявший душ Баки Барнс. Они секунду смотрят друг на друга, как будто не могут поверить своим гребаным глазам. Затем бровь Баки взлетает вверх, и Стив хватает руку Баки, которая не держит ремень спортивной сумки, и притягивает его ближе для поцелуя, который он хотел подарить ему в раздевалке. Губы Баки мягкие, от него пахнет шампунем и свежим дезодорантом, и Стив, вероятно, мог бы целовать его гораздо дольше, чем они целуются, но он позволяет себе тридцать секунд прижимать его к боксерскому рингу. – Возвращайся к работе, Барнс, – говорит Стив, отстраняясь. – Я пытался вернуться к работе, – говорит Баки с рычанием, но его рот слегка дергается и портит эффект. Они оба расходятся в разные стороны, и Стив решает срезать путь через комнату с оборудованием, вместо того чтобы идти через сауну, и в этот момент он даже не задает вопросов, когда Баки входит через секунду после него. – Серьезно? – Говорит Баки. – Честно, я просто пытаюсь уйти, – говорит Стив, – но я чувствую, что мы могли бы ускорить это, разыграв "Yakety Sax"*. Баки невольно откидывает голову назад и хихикает. – Я пытаюсь уйти! Ты все время появляешься, как какой-то помешанный сталкер. Кроме того, это наименее сексуальная мысль, большое спасибо. Но он все равно наклоняется, чтобы поцеловать Стива, как будто они безмолвно согласились, что это единственная возможная кульминация их глупой удачной встречи, и они лениво целуются еще минуту или две. Их спортивные сумки мешаются, но все равно это очень мило. – Это глупо, – говорит Баки в рот Стиву, его рука на челюсти Стива. – Прекрати преследовать меня, – ворчит Стив в ответ, целуя его, положив свободную руку на бок Баки. – Ты прекрати преследовать меня, – отвечает Баки. – Я тебя ненавижу, – беззлобно рычит Стив. – Я ненавижу тебя, – отвечает Баки, открывает рот и снова целует его. В конце концов они все-таки отрываются друг от друга и уходят. Это неизбежно, хотя подозрительно смиренные улыбки, которыми они обмениваются, таковыми не являются. Он полагает, что секс-эндорфины могут делать такое с людьми. Стив наполовину ожидает снова столкнуться с Баки, когда пересекает площадку для игры в мяч, где сильное эхо, но, к счастью, он этого не делает; звуки их поцелуев, усиленные эхом, были бы слишком нелепы, чтобы их вынести. Стив напоминает себе, что он не разочарован. В его груди все равно что-то странно переворачивается, и он упорно игнорирует это. Дело в том, что у него есть работа, и, кроме того, он ненавидит Барнса. Он самый худший, и его босс определенно самый худший, и для Стива лучше всего держать дистанцию. Дни Без Траха с Баки Барнсом в календаре, должно быть, обнулились, но завтра будет другой день. Завтра он будет сильнее. Завтра он уже не сможет удовлетворить свою необъяснимую жажду и наверняка вспомнит, что Баки Барнс выступает за абсолютно все противоположное тому, во что он верит, и что если есть что-то, чего он не может простить, так это богатого, высокомерного мудака с политической осведомленностью Илона Маска. Во всяком случае, так говорит себе Стив. Это, пожалуй, не совсем убедительно.