Время и вечность

Когда они решили двинуться дальше, Цилин помог подняться У Се, а тот помог подняться Панцзы. Вот только, несмотря на заверения Толстяка, что он в порядке — тот не выглядел здоровым. Чжан слышал слишком учащенное дыхание друга и видел, как того шатает. У Се обеспокоенно смотрел на Толстяка, когда тот говорил, что ему жарко. — Я чувствую слабость, слишком стар стал, — промямлил он, — Что-то я запыхался… У Цилина появилось предположение — кажется, он знал причину необычного состояния друга. Осмотр ран Панцзы, а затем и У Се показал правильность теории Чжана. — Те твари ввели вам какой-то токсин, — так и не выпустив руку Наивняшки, объяснил Цилин. — Я думаю, он не смертелен, — успокоил он любимого. — И что будет? — успокоенным У Се не выглядел. — Такое чувство, будто я пьян! — хихиканье Толстяка и впрямь напоминало опьянение. У Се сначала удивленно посмотрел на него, а когда Панцзы начал петь — со счастливой улыбкой и нетрезвым хихиканьем, стал подпевать ему. Цилин, окончательно убедившись, что токсин не опасен и его действие скоро пройдет, с интересом наблюдал за действиями обоих пострадавших. Он отошел в сторонку, присев, чтобы не мешать танцующим что-то непонятное мужчинам и позволил себе ненадолго расслабиться. У Се и Толстяк стянули с себя куртки и продолжали пьяное веселье. Предложение Панцзы «лететь сражаться с драконами» было встречено У Се воспоминаниями об одном из их былых приключений. Пока погрузившиеся в прошлое друзья расстреливали воображаемых монстров, Цилин тоже вспоминал. Пьяные У Се и Панцзы были так забавны, что Чжан не сдержал улыбки. Он в тот момент тоже вспоминал их общее, тогда беззаботное прошлое… Однако, воспоминания резко сменились чем-то новым. — Знаешь, у меня сейчас возникло такое сильное желание… — начал Толстяк, обняв У Се. — Не знаю, стоит ли… — Говори уже, — нетерпеливо перебил его У Се. Когда после этих слов Панцзы потянулся к У Се с поцелуем, Цилин чуть не подавился печенькой, которую решил пожевать, пока наблюдал за этим цирком. У Се был явно ошарашен не меньше, и поспешил увернуться, сразу же попытавшись высвободиться из объятий друга. Цилин не вмешивался, хотя где-то в груди на миг и мелькнула ревность — он знал — Толстяк в трезвом уме никогда не встанет между ним и У Се. Поэтому Чжан лишь с еще большим интересом наблюдает за разворачивающимися событиями. У Се честно отбивается от любвеобильного Панцзы, прикладывая все силы, чтобы вывернуться из хватки Толстяка. А тот, не умолкая твердит, что любит и очень хочет поцеловать… — Я люблю тебя уже так долго! Просто позволь мне сделать все по-своему! В этот момент У Се сбрасывает с себя Толстяка, и аж пополам складывается, пытаясь отдышаться после нелегкой битвы, но тут упавший и перевернувшийся на колени Толстяк, резво ползет к Цилину с теми же притязаниями… — Позволь мне любить и тебя… Все еще измученный неравным боем У Се самоотверженно бросается на защиту своего любимого, хотя Цилину самому хватило одного жеста, чтобы остановить Толстяка. У Се все равно его оттаскивает, и даже хватает его в полуобъятие-полузахват, чтобы больше к Сяогэ не лез. Сам Цилин в этот момент даже не знает — чего в его эмоциях больше — смеха или гордости за У Се. Ему приятно, что самый дорогой в его жизни человек так защищает его честь и их чувства. Цилин видит, что У Се ревнует, и думает, что с этим надо что-то делать — ведь это может плохо сказаться на здоровье У Се. Чжан мысленно представляет — какими методами будет убеждать своего Наивняшку, что никогда не взглянет ни на кого другого так, как всегда смотрит на У Се… И тут веселье кончается…