Время и вечность

Аккуратно, на ощупь, идя на голос У Се, Чжан и Панцзы добрались до друга. По словам Наивняшки выходило, что они почти добрались до цели и сейчас сидели около дверей в главный зал. Соваться внутрь, когда и последний из них ослеп, не имело смысла, да и попросту было опасно. Цилин, как только нащупал У Се, больше не выпускал его из объятий, да тот и сам не хотел терять то чувство безопасности и покоя, что всегда дарил Сяогэ. Даже сейчас, как только Чжан оказался рядом, прикоснулся к руке, погладив ладонь, стало тепло и спокойно и уже не так важно, что вокруг происходит. Панцзы развалился рядом с парочкой, слева от У Се, было слышно лишь его шумное дыхание. Толстяк был непривычно тих, и У Се уже хотел окликнуть друга, когда до его слуха донесся легкий всхрап. Панцзы, умаявшийся за этот бесконечный и тяжелый день — уснул! Наивняшка тихо рассмеялся в грудь Чжана. «А ведь сейчас мы по сути одни», — говорить не хотелось, да и будить Толстяка — тоже, поэтому их беззвучный язык очень пригодился. Да, и вот так «писать» прикосновениями к запястью, было приятно. «Пусть спит. Тебе тоже надо отдохнуть», — непонятно чем Цилину приглянулось то местечко на шее У Се, прямо под волосами, но Наивняшка еле мог уловить смысл послания из-за мыслей, вызванных пальцами любимого. «Не хочу» — ответил он спустя минуту, попытавшись успокоить ускорившееся сердце. Цилин понимал, что значат эти слова — У Се не хотел терять времени, которого у него итак было мало. Чжан притянул любимого к себе, стараясь нежным поцелуем прогнать грустные мысли. Вот только поцелуй У Се слишком быстро стал страстным, отчаянным и голодным, словно тот хотел наверстать все упущенные и прошлые и будущие возможности. Чжан сжал тонкое (как же он похудел) тело любимого, соизмеряя силу, но показывая пусть так — жестами, поцелуями, всем своим существом — насколько дорог для него У Се. Когда поцелуй прервался, оба тяжело дышали. Вспомнив о Толстяке, У Се прислушался — тихий храп раздавался неподалеку — в процессе поцелуя увлекшаяся парочка слегка сместилась в сторону от Панцзы, а тот, как обычно — спал как убитый и разбудить его могло разве что нашествие нечисти, когда она начнет топтаться прямо по нему. У Се слишком долго терпел — каждое прикосновение, каждый мимолетно сорванный с любимых губ поцелуй — все это разжигало пламя в груди, которое сейчас, как только у них появилось хоть какое-то подобие уединения, грозило затопить их обоих. Нащупав молнию чужой куртки, У Се решительно расстегнул замок, про себя сетуя на любимого — то он светит перед всеми голым торсом, то когда они наедине оказывается застегнут на все застежки. Цилин верно расценил недовольное сопение Наивняшки — они всегда хорошо понимали друг друга без слов, и потеря зрения это не изменила. Зато слепота обострила остальные чувства, поэтому ощущая на себе уже пробравшиеся под рубашку пальцы У Се, Чжан наконец отпустил себя, почти полностью перестав сдерживаться… Одним рывком он перевел их в горизонтальное положение. Если бы всё происходило на постели, то У Се несомненно оказался бы внизу, прижатый телом Чжана к простыням, однако… Цилин не мог позволить своему любимому морозиться на каменных плитах, поэтому он уложил резко выдохнувшего Наивняшку на себя, обняв и погладив по спине. Он четко ощущал — насколько У Се напряжен, впрочем, у него самого стояло также крепко. У Се поёрзал, давая понять, что успокаиваться и прекращать не собирается. Его ладонь вновь скользнула под футболку Цилина, словно невзначай мягко задев чувствительный комочек плоти. Чжан вздрогнул, отчего губы У Се расплылись в довольной и немного хищной усмешке, но этого никто не увидел. Цилин не мог оставить такую провокацию без ответа, поэтому чуткие пальцы мстительно прошлись по груди самого Наивняшки, отчего тот застонал, едва успев приглушить звук, спрятав лицо на плече Цилина. Это движение заставило их бедра соприкоснуться, и от громкого двойного стона спас только очередной поцелуй. У Се, отвлекая Цилина поцелуем, расстегнул его штаны, и коснулся его члена тёплыми ладонями, заставив Чжана выгнуться и закусить губу. Поцелуи У Се меж тем переместились ниже — на шею любимого, оставляя красноречивые следы засосов, слишком похожих на укусы. Цилин не мешал ему — наоборот — запрокинув голову, открывая шею, и вновь жалея, что не может видеть — такой вид У Се — разгоряченный, властный, заявляющий на него права, всегда невероятно нравился Чжану. Однако руки Цилина не оставались без дела — пусть он и понимал, что полноценно расслабиться со своим сокровищем здесь и сейчас не получится, но помять столь долго маячившую перед ним любимую попу — дело святое! Не имея зрения, Цилин словно стал более чувствительным, поэтому, когда вместо пальцев У Се, его члена коснулся влажный горячий язык… От не совсем тихого, хотя и приглушенного стона оба замерли, прислушиваясь к окружающему пространству. Послышавшийся откуда-то со стороны храп заставил парней облегчённо выдохнуть. У Се беззвучно рассмеялся, послав вибрацию по самой чувствительной части тела Чжана, отчего тот, не выдержав такой пытки, потянул любимого повыше и в пару движений расстегнув его джинсы, сомкнул ладонь на обоих членах. У Се не стал противиться, помогая им обоим рукой и вновь утянув Цилина в горячий поцелуй… Пусть они не были подростками, но У Се слишком давно был напряжен — как эмоционально, так и физически, а Чжан, после возвращения из-за врат словно заново вспоминал, что это такое — близость. Неизвестно откуда у Цилина нашлись влажные салфетки (может и взял ради такого случая), но они очень пригодились сейчас. Отдышавшись и приведя себя в порядок, мужчины переместились на прежнее место рядом со всё проспавшим Толстяком, переговариваясь прикосновениями. Весь их разговор можно было выразить в нескольких словах — «Люблю», «Буду рядом», «Я не дам тебе умереть». На последней фразе У Се лишь грустно вздохнул, крепче сжав ладонь Цилина и ничего не ответив.