Время и вечность

И снова смех сменился страхом — У Се вновь потерял сознание, но на этот раз Цилин держал его руку в своей, просчитывая пульс, поэтому почти успокоился — переутомление плюс болезнь сильно повлияли на организм, и теперь ему нужен был отдых. Когда У Се проснулся, вокруг собрались все, и сначала у Наивняшки даже мелькнула мысль, что Лю Сан все же раскрыл всем его тайну… Одно подобное предположение заставило его замереть и как-то беспомощно посмотреть на Цилина, однако разум тут же успокоил — Толстяк, да и остальные не выглядели расстроенными, а Сяогэ, как и всегда, понявший его мысли, лишь отрицательно качнул головой. Цилин видел, как взгляд У Се панически метнулся к Лю Сану, потом прошелся по Толстяку и растерянно остановился на нем самом — он успокоил любимого, показав, что его тайна не была раскрыта. Как и ожидал Чжан, первым же о чем обеспокоился Наивняшка — это гробница и ее реликвии, которые следовало передать археологам… Дядя понимающе хмыкнул и успокоил — гробница засыпана, но археологов с аппаратурой вызвали. А вот когда У Се задал вопрос — а что же случилось в той гробнице при прошлой экспедиции, дядя Эрбай пообещал рассказать попозже, и быстро свернув разговор разогнал всех приводить себя в порядок и отдыхать. Цилин хотел остаться и поговорить с У Се, но увидел, что Лю Сан со сложным выражением лица мнется около кровати Наивняшки — явно хочет поблагодарить. Цилин вышел, оставшись у входа в палатку — сторожить и ждать конца их разговора. Обостренный после потери зрения слух Чжана так и не пришел в норму, и хотя он не был настолько острым, как у Лю Сана на то, чтобы слышать, как тот благодарит У Се и просьбу Наивняшки молчать о болезни его хватило. Это упорное молчание… С одной стороны — Цилин понимал У Се — говорить о своей слабости кому-то, даже если это друзья… Особенно, если это друзья! А с другой — ведь если бы об этом знали — может быть, кто-то смог бы помочь? И пусть Чжан знал — в этой ситуации не поможет никто, все же… Когда Лю Сан стремительно вышел из палатки, Цилин огляделся и пошел к У Се. Тихий кашель любимого напомнил ему, уже в который раз, что с ним нужно быть осторожнее… А ведь так хотелось бы сейчас прижать его к этой походной кровати и показать ему всю силу своего беспокойства в тот момент, когда он осознал — ЧТО именно собирался сделать У Се. Вылюбить из него всю ту дурь, что чуть не заставила его взорвать себя вместе с тварями в гробнице всего несколько часов назад… Но если физически он и не мог этого сделать, особенно сейчас — днем, когда вокруг много людей и где-то неподалеку бродит всеслышащий Лю Сан, то уж поговорить с Наивняшкой он должен был уже давно. Его У Се не имеет права умереть, просто не может! И эту мысль стоит донести до самого У Се. Возможно, надо быть осторожнее, но к черту Лю Сана — если он услышит что-то лишнее, Чжан с ним разберется… Когда Цилин зашел в палатку, он увидел, как У Се рассматривает чернильные узоры на руке той марионетки, которую Цилин поднял на поверхность вместе с ним. Он вспомнил последние слова Лю Сана: «Эргау Гунчжу переводится, как Немая принцесса.» Значит вот кем была эта бумажная госпожа — дочь немого императора, интересно, но… Сейчас это неважно. — У Се, — этих слов было достаточно, чтобы Наивняшка мигом оторвался от принцессы и повернулся к Цилину. — Сяогэ? — он был немного удивлен, прочитав по обычно спокойному лицу Чжана, что тот недоволен, и даже зол. Вот только У Се явно не понимал — что же довело его любимого до такого… — У Се, почему? — этот странный вопрос не добавил понимания. — Что почему? — Наивняшка удивленно посмотрел на Цилина и попытался сесть, но скривился и коротко простонал. Сяогэ, тут же забыв о своей злости на поступки У Се, оказался рядом и поддержал его, помогая устроится поудобней. — Лежи спокойно, — проворчал он, а потом все же продолжил столь важную для него тему. — Почему… ты хотел взорвать себя вместе с марионетками в гробнице? Слова давались с трудом — на сердце все еще леденело от мысли, что он только недавно чуть не потерял самое дорогое чудо в своей жизни. Вопрос был задан, но вот ответ… — Я просто не хотел, чтобы они выбрались… … такой ответ явно не удовлетворил Цилина. — Да, это было правильное решение, если бы не одно но… — вновь начиная закипать, попытался объяснить Чжан, — можно было бросить зажигалку после того, как окажешься в безопасности! Если бы не она, — он кивнул на Эргау Гунчжу, — я бы потерял тебя сегодня… Это было сказано нервно и только сейчас У Се наконец понял — почему Цилин злится и почему он настолько ярко выражает эмоции. — Прости, я… не подумал… — взгляд Наивняшки был виноватым и грустным. Чжан и без этого знал, что Наивняшка слишком мало ценит свою жизнь и слишком высоко — чужие. Так было всегда и именно поэтому Цилину часто приходилось спасать У Се из тех ситуаций, куда тот попадал, спасая других. — У Се, — ответный взгляд Цилина был твердым и уверенным, — запомни — если умрешь ты, я последую за тобой. Да, возможно, для кого-то это был бы шантаж или бравада, но не для Чжана. Для него это была просто констатация факта. Он знал, что такие как он, живут долго — намного дольше обычных людей, но ему было уже за сотню и он видел жизнь во всех ее проявлениях и единственным, что держало и грело его в этом мире — пламя в груди, что зажег при своем первом появлении У Се. Этот невозможный человек с первой их встречи разбудил в давно потерявшем смысл жизни Чжане радость и горечь чувств, единственный, кто смог пробудить его сердце и душу более десяти лет назад. И единственный, благодаря кому Цилин выживал там, за Вратами все эти десять лет… И он действительно чувствовал, что если любимый умрет — то его собственная жизнь станет тяжким грузом. Он просто начнет искать опасности и не увернется при очередной драке, позволив себя убить. И этот день будет для него хорошим — ведь так он сможет вновь встретиться с У Се. У Се сверкнул глазами на такие слова Цилина: — Сяогэ! Что ты такое говоришь, ты же знаешь… — он явно говорил о том, что болен и жить ему осталось недолго. — Все равно. Я сделаю все, чтобы не дать тебе умереть, а если не получится — мы встретимся там очень скоро… У Се не мог больше выносить этого разговора — он даже не знал, что ответить на такие слова, лишь потянулся к Сяогэ, выражая все свои эмоции в горячем, отчаянном поцелуе. Цилин не противился, пусть пока хоть так, но показывая У Се — насколько тот любим и важен для него. Потом они долго лежали в обнимку на кровати, ничего не говоря — все было сказано. Цилин краем сознания прислушивался к окружающему пространству, не желая лишних свидетелей их нежности. — Сяогэ, не смей… не вздумай! Иначе я… — наконец подал голос У Се, еще крепче вцепившись в Цилина, словно тот вот-вот пойдет прыгать с обрыва. — А что ты сделаешь? — улыбка Цилина была довольной и хитрой. — Ты можешь только одно — жить. — Но ты же знаешь, — спрятав лицо на груди любимого продолжал У Се, — что я не могу… Как будто я этого хочу! Цилин обнимал Наивняшку, пряча от всего мира момент его слабости, а затем тихо прошептал ему в макушку: — Я не позволю тебе умереть. Никогда, пока я жив не допущу, запомни это… Наивняшка не ответил, лишь сжав ладонь Цилина и как тогда, в гробнице, пальцами простучал: «Люблю тебя».