Время и вечность

По приезду в Пекин все завертелось: Хэй, в очередной раз рассказывая Лю Сану, какой Сяо Хуа хороший врач, сразу же потянул его за собой. Бай, попрощавшись со всеми и, явно сдержавшись от того, чтобы вновь обнять У Се, вместе со своими коллегами уехала на 11 склад — дел у нее, как у директора, накопилась уйма. Железный треугольник, встреченный на вокзале счастливым, похожим на радостного щенка, Кан Цзяном, был доставлен в больницу. — Молодой господин, я так рад, что вы выздоровели — это настоящее чудо! — новости о том, что У Се больше не болен, привели парня в полный восторг. У Се улыбнулся непосредственной радости, но ещё раз предупредил: — Кан Цзян, не забывай, что это секретная информация. — любитель рогаток усиленно закивал, но У Се точно знал, что тот действительно никому не скажет. В больнице У Се первым делом направился к дяде Эрбаю. Тот все также неподвижно лежал на больничной кровати, вышел от него У Се с грустным лицом, но друзья легко разглядели бы искру и уверенность во взгляде Наивняшки, вышедшего на тропу войны с предателем. Разговор с Эрцзином был продуман до мелочей, а потому У Се быстро вернулся домой, где его ждал Чжан. Толстяк остался в больнице — врачи посоветовали неделю-две полежать, пока заживает перелом. — Я дома, — негромко произнес Наивняшка, закрывая за собой двери магазина. Сначала ответом была тишина, отчего сердце замерло в привычном страхе — неужели он снова исчез после завершения дела, как когда-то в самом начале их знакомства? Но тут послышались лёгкие почти неслышные шаги, и фигура в черной футболке появилась в комнате. — У Се, — Чжан, как и всегда, был немногословен. — Панцзы остался в больнице как минимум на неделю, — поведал новости любимому неугомонный исследователь гробниц. Ответом ему был поцелуй неизвестно как оказавшегося совсем рядом Цилина. О да, их друг прекрасно понимал, что будет твориться в Ушанцзю после их возвращения, поэтому и предпочел больничный покой дому. Каждый из них понимал, что шпиона нужно обезвредить, тем более, они знали как его личность, так и то, что предатель не осмелится действовать в присутствии Чжана. Оба они устали, и им нужна была небольшая передышка. *** Спустя две недели Толстяк вернулся домой, что означало для всех скорое начало игры. — Здравствуй, здравствуй, дом родной! — пропел Панцзы, все ещё немного хромая, переступив порог Ушанцзю. У Се, придержавший друга, лишь рассмеялся. Цилин привычной тенью замер, прислонившись к дверному косяку. Дома он не носил свое худи, а был в домашних штанах и футболке неизменно черного цвета. У Се на миг зажмурился, вспомнив, в каком виде разгуливал Сяогэ пару дней назад: голый торс и периодически проявляющаяся татуировка были столь явной провокацией… Впрочем, учитывая количество засосов под рубашкой У Се, Чжан вполне мог думать, что это У Се его провоцирует. — А кормить дома будут? А то я голодный, как слон! — Толстяк был рад вернуться домой, а ещё больше — видеть друзей счастливыми. — Откуда у нас еда? — наигранно округлил глаза У Се, но губы предательски расползались в улыбке. — Как это нет еды? — вид Панцзы был комично-испуганным, он схватился за сердце, изобразив обморок. — Чем же вы тут питались, пока меня не было? — Чем? — задумчивый вид У Се портили бесенята в глазах. — Сяогэ, а чем мы питались? — он посмотрел на как обычно непроницаемое лицо Чжана. Взгляд Цилина был красноречив, но ответ краток: — Любовью. У Се рассмеялся так, что ему даже пришлось упасть на диван, и немного покраснел. А уж когда до Панцзы дошел смысл слов их молчаливого братца… Тот сначала хватал ртом воздух, потом возмущённо посмотрел на Чжана, но не выдержал и тоже расхохотался. *** Ещё где-то неделю в Ушанцзю были тишина и покой, перемежаемый лишь редкими возмущениями Панцзы, в очередной раз наткнувшегося на целующихся друзей. Тот ворчал, что надо было остаться на месяц в больнице, но потом окидывал обоих довольным взглядом и в очередной раз просил быть скромнее, раз уж он героически вернулся, чтобы спасти молодоженов от голодной смерти. У Се улыбался и утаскивал Чжана к ним в комнату, угукая на строгое: «Чтобы к ужину были!» от их друга. Но чем дальше, тем мрачнее становился Цилин: У Се решил, что достаточно отдохнул и собирался ловить шпиона. И самое главное — для этого Цилину нужно было уехать, или хотя бы создать видимость отъезда, и каждый раз, стоило У Се заговорить об этом, как Чжан, недобро сверкнув глазами, затыкал любимого самым эффективным способом — поцелуем. Грубым, властным и очень горячим, что заставляло Наивняшку забыть обо всех планах и приводило к известным последствиям. Неизвестно, сколько времени длились бы подобные «уговоры», если бы не вырвавшийся в очередной раз из подсознания Чжана темный Цилин. А ведь все начиналось как обычно: У Се вновь заговорил о том, что Чжану надо скрыться, чтобы… и снова был заткнут поцелуем, но на этот раз Наивняшка с трудом, но нашел в себе силы отстраниться от любимого и прервать поцелуй. Пока он, часто дыша и облизывая губы, пытался вспомнить, что хотел сказать, недовольный сопротивлением и уставший от того, что его пытаются прогнать, пусть и временно, пусть и только для вида, темный Цилин прижал У Се к стене, обездвижив его и на ухо прорычав: «Мой!» У Се понял, что доигрался, и больше даже не думал противиться, когда его потащили в сторону кровати, по пути избавив от одежды. И пусть в этот раз все было даже немного мягче, чем в прошлый — по крайней мере, укусов до крови не было, — но, очнувшись на следующий день, Сяогэ наконец согласился ненадолго уехать, занявшись медитациями, чтобы восстановить порушенные месяцами болезни У Се нервы и вернуть контроль. На этот раз он взял телефон, и каждый вечер слушал голос Наивняшки, рассказывающий новости. Для всех же Цилин уехал надолго в горы, и связи с ним не было. На радость шпиону, Панцзы даже громогласно пожаловался на то, что не может дозвониться до друга. План начал медленно воплощаться в действие; У Се ждал хода предателя.