Самая длинная нота

      Никто не обещал, что в ОПГ будет легко, да и сам Музыкант не надеялся на это. Ему предложили эту работу едва ли не после музыкальной школы. Сначала он учил сына главаря играть на фортепиано, а потом его позвали вступить. С тех пор он и стоит за спиной Лидера и играет на синтезаторе подходящую к ситуации музыку. Самая странная работа, что когда-либо ему доставалась.       Если бы его маменька была жива, она, наверное, хотела бы другую судьбу для сына, но болезни никого не щадят. Впрочем, об этом Музыкант никому толком и не рассказывал. Прошли годы, и он похоронил это глубоко в своём сердце под слоем сена и травы. Ненадёжным, но таким большим, что без особого желания и не доберёшься. Или без особого огня.       Годы шли, пока тот ребёнок, которого Алексей так долго учил играть, подрастал. Приобретал телефон и фирменные очки, как у всего ОПГ. А потом и вовсе стал её частью. Ходил с вечно прижатым к лицу телефоном, словно постоянно обсуждал важные вопросы. Сначала это выглядело забавно, но потом они вместе с Водителем привыкли, не усмехались даже, когда Лидер отворачивался.       Телефонист же всё ближе и ближе подбирался к своему совершеннолетию, Водитель даже втайне наливал ему немного вина, стоило только лишь Лидеру отвернуться. Они были небольшой семьёй, и Музыканта это полностью устраивало. Он никогда не сожалел, что его завербовала именно эта ОПГ.       — Расскажи мне секрет, — голос громкий, едва сломавшийся, пьяный, но уверенный — весь в отца.       После очередного застолья Лидер с Водителем куда-то исчезли, как сквозь землю провалились. Это с каждым разом происходило всё чаще. Музыкант знал, что Лидер не любит самостоятельно обращаться с коляской, а потому стоит ему захотеть куда-то отправиться, как Водитель следует за ним. И не то чтобы он когда-то на это жаловался…       — Расскажи, — повторяет Юра, смеётся тихо и на плечо его облокачивается, в глаза смотрит, а улыбка сползает, закрывая зубы.       — Что мне тебе рассказать? — Музыкант улыбается, ласково так, словно снова с ребёнком говорит, а сам по его щеке ладонью проводит, спуская её на плечо.       — Расскажи мне о своём прошлом. О семье, — Телефонист становится серьёзным, пытается подвинуться на стуле ближе, но едва не падает. Лёша придерживает его за руки и помогает со стулом.       Воспоминания пробиваются наружу, как крот из-под земли, а Музыкант отводит несколько потерянный взгляд, не зная, стоит ли вообще вновь поднимать эту тему. Он чувствует, как взгляд Юры едва не прожигает его. Тяжело вздыхает. Смотрит.       — Отца у меня и не было толком никогда, а мама умерла. Туберкулёз. Давно это было, — он вновь качает головой, пытаясь вытряхнуть мысли из головы. Говорить о том, что матушка отрицала медицину и не стала лечиться, он не стал.       Телефонист отводит взгляд, не зная, что и сказать. Он отпивает немного вина, а после слезает со стула, вновь едва не падая. Музыкант коротко улыбается, наблюдая за ним, встаёт следом, придерживает Юру за плечо и на ухо шепчет «Много ты выпил, пора на боковую».       Руки у него ледяные, особенно когда Телефонист ими цепляется за голую шею или ладонь, либо слишком пьяный, либо только притворяющийся. Алексей помогает ему улечься в постель, сбросить одежду, и укрывает одеялом, гася свет и покидая комнату. Дальше он должен сам справиться.       — А хочешь услышать мой о-огромный секрет? — голос пьяный, довольный, как и сам Юра.       — Конечно, — Музыкант усмехается, застывая в дверном проёме.       — Я в тебя влюбился, — слишком трезвый ответ получает Алексей.       — Я знаю, мелкий. Я тоже.       В ответ Музыкант слышит тихое сопение. Слишком уж мальчик перенапрягся, чтобы казаться трезвым.