***
Прошел уже месяц, а дела Анфисы Георгиевны застряли на стадии «Наблюдать за всеми, особенно за Томом, и делать выводы» и никак не хотели подвигаться к заветному пункту «Перевоспитание. Первые попытки». Работа завхоза отнимала невероятно много времени, ведь теперь в распоряжении Анфисы был не полупустой замок с парой преподавателей, приехавших заранее, а замок, переполненный учениками-волшебниками. С утра до вечера нужно было каким-то чудом находиться везде и сразу, разнимая чересчур драчливых и предотвращая особенно опасные хулиганства, чтобы шалости ребят не привели их в больничное крыло. Однако во время таких разборок Анфиса сделала для себя немало важных выводов об отношениях между факультетами. Правда, все эти выводы основывались на смутных впечатлениях и ощущениях. Первое, что бросалось в глаза: другие факультеты смотрели на слизеринцев снизу вверх как на привилегированных волшебников. Второе: трепет перед пасынками Салазара Слизерина смешивался с мстительным торжеством, когда они в чем-то терпели неудачу. Вывод: изначально престижный факультет Слизерин перед лицом грозных перемен, преподнесенных двадцатым веком, начал сдавать свои позиции. Именно начал, ибо герб со змеей на мантии все еще внушал особое уважение, хотя оно и подвергалось молчаливому сомнению. Гриффиндорцев несколько побаивались за их отвагу, в случае некоторых «львят» граничившую с безумством. Особенно недолюбливали их слизеринцы, смутно ощущая угрозу от этих отчаянных смельчаков, готовых ринуться в гущу событий очертя голову. Угроза эта состояла в том, что Гриффиндор сплотил ребят с невероятной энергией и самоуверенностью, которые, выпрыгнув из ниоткуда, могли своими руками создать себе имя. Им не нужна была слава, взятая взаймы у предыдущих поколений, они сами были способны на геройство. Соответственно, они не могли понять, почему это нужно с пиететом взирать на потомков каких-нибудь, скажем, Певереллов или Малфоев, если эти дети своими силами не заслужили особого почтения к себе со стороны сверстников. Мало ли кто там у них геройствовал в далеком мраке средневековья. На дворе двадцатый век, первая его половина уже подходит к своему логическому завершению. Человечество изменилось. От средневековья его отделяют многие и многие поколения, валами штурмующие берег времени. Новые люди – это люди, выпрыгнувшие из бездны, вырвавшиеся из вечной пустоты в мимолетную конечность времени, люди, которые сомневаются во всем и бредут по миру на ощупь. Они неохотно доверяют старой традиции – этому символу непреходящей устойчивости, который тихо истаивал в небе нового столетия, затянутом поволокой пугающей неизвестности. «Надо же додуматься – «поволока пугающей неизвестности», − усмехнулась про себя Анфиса Георгиевна, поймав себя на таких философских размышлениях. – Доморощенный философ в здании. Тома надо спасать, а ты тут разлеживаешься и балуешься всякими отвлеченностями». Анфиса Георгиевна в этот момент действительно лежала на кушетке в своем кабинете. Была глубокая ночь, и в коридоре за стенкой стояла сонная тишина. Сова Фурия летала сейчас где-то в окрестностях Хогвартса: Анфиса каждую ночь выпускала ее размять крылья и поохотиться. Анфиса Георгиевна несколько минут смотрела на мрачную каменную стену, а потом перевернулась на бок, так что ей стало видно комнату: занавеска перед кушеткой на ночь сдвигалась к основанию металлической штанги, чтобы видеть весь кабинет. В темноте все предметы превращались в призрачные расплывчатые громады. Иногда даже трудно было понять, на что именно ты смотришь, особенно если у тебя не очень хорошее зрение. Анфиса вздохнула. Вот это непонятное нечто, кажется, кресло, а силуэт рядом с ним принадлежит… Анфиса Георгиевна внезапно осеклась. Силуэт рядом с креслом медленно подвигался к ней. Анфиса чуть не заорала благим матом на весь подземный этаж, но огромная львиная лапа мягко опустилась на ее губы. − Не шуми, милая, и ничего не бойся. Я с тобой. − Тьфу ты, напугал как! – громким шепотом ответила Анфиса, пытаясь унять напавшую дрожь. Львиная морда, обрамленная пышной гривой, легла на угол кушетки в ногах Анфисы. − Почему ты почти не говоришь с Альбусом и Горацием? – без предисловия начал Аслан. − Мне казалось, моя цель – изменить Тома. − Несомненно, милая, но не забывай, что ребенок растет не в вакууме. Он смотрит на взрослых, ждет их одобрения и боится их гнева. Равнодушие ранит его. Анфиса Георгиевна почесала в затылке: − Я не скажу, чтобы преподаватели были равнодушны к нему. Его часто хвалят… − Как ученика, − уточнил Аслан. − Да это я уже и так поняла, − раздраженно буркнула Анфиса. – Делать-то что? − Отвечу тебе иносказательно. Знаешь, что общего у Альбуса и Горация? Анфиса Георгиевна приподняла брови: − Они оба одинокие мужчины со своими странностями? Аслан издал урчание, отдаленно напоминавшее добродушный смех. − Ответ засчитан. Однако я имел в виду другое. Помнишь ли ты, что вменялось в вину Понтию Пилату, двенадцать тысяч лун ожидавшему своего освобождения? − Трусость. − Да, милая, трусость. Она часто мешает человеку решиться, начать действовать. Если она останавливает злодея, то это хорошо. Однако если она встает на пути у людей с добрыми намерениями, результат может быть чудовищным. Часто спутницей трусости становится ложь, которая своими пышными одеждами пытается скрыть наделанное трусостью. Анфиса Георгиевна крепко задумалась. Она ощутила, как холодок пробежал по телу: кажется, она поняла. Стоило Анфисе ощутить приступ озарения и провалиться в поток нарождавшихся идей, как Аслан поднял голову с угла кушетки, приблизил морду к Анфисе и дыхнул ей в лицо умиротворяющим теплом. Анфиса склонилась на подушку, закрыла глаза и уснула. Утром, едва Анфиса Георгиевна проснулась, она вскочила на ноги, переоделась, привела себя в порядок, схватила ведро со шваброй и решительным шагом вышла из комнаты. У нее появился план. И Анфиса Георгиевна собиралась его воплотить.Глава 10. Рыцарь ведра и швабры
26 июля 2023 г. в 17:52
Кабинет 234-00 находился в подземельях, так что Анфиса в сопровождении Альбуса − этой бюджетной версии Вергилия − спустилась в местные круги Ада. Иначе безрадостные темные коридоры, тяжелый влажный воздух которых поначалу даже показался Анфисе гнилостным, назвать было нельзя. Неудивительно, что Слизерин славился на весь магический мир как факультет, пестующий будущих злодеев. В подобных условиях любой, даже самый добродетельный, ребенок был обречен приобрести те черты характера, которые неизменно ассоциируются с подлецами. Когда ты каждое утро просыпаешься и видишь четыре стены, освещенные лишь искусственным светом, ибо окон в катакомбах быть не может, то невольно начнешь подспудно ненавидеть других, хотя бы потому что они просыпаются согретые солнцем, недавно выкатившимся на небосклон. Подземелья выглядели как застенки, и Анфиса Георгиевна нисколько бы не удивилась, если бы слизеринцы прозвали эти места тюрьмой.
Уже упомянутый кабинет 234-00, где прежде обретался предыдущий завхоз, являл собой не менее душераздирающее зрелище. Керосиновая лампа, безобразным светлячком-мутантом свисавшая с потолка, выхватывала из тьмы подземелья два ряда высоких шкафов, пестревших бесчисленными подписями к ящикам. В них хранились сведения о всех провинностях учеников. В комнате также была пузатая закоптившаяся печурка, возле которой в помятом ведре стояли дрова. Кушетка для сна стыдливо скрывалась за грубой занавеской. В центре кабинета царил широкий стол. Сделан он был добротно. Скорее всего, прежде он принадлежал кому-то из преподавателей, но из-за почтенного возраста и уже непрезентабельного вида переселился в каморку завхоза.
Когда Анфиса Георгиевна внимательнее пригляделась к убранству своего нового пристанища, то невольно вздрогнула: на дальней стене блеснули цепи и кандалы.
− Зачем это? − спросила она Альбуса, который в этот момент взмахом палочки плавно опустил ее вещи на пол возле кушетки.
− Железки-то? Раньше их использовали для наказания учеников: Диппет, как вы понимаете, хорошо помнит те времена. Мы только недавно официально их отменили, а тут они пока остались как предостережение и назидание.
− Скорее, как предупреждение, что попадаться лучше не надо, − неодобрительно покачала головой Анфиса Георгиевна. − Я же могу немного изменить вид этой комнаты, верно?
− Да, если сама комната этого захочет, конечно. Помните, что наш замок волшебный. И очень своенравный, − таинственно улыбнулся Альбус. − Что же, теперь я вас покину. Обустраивайтесь. Покормите Фурию, пожалуйста. Если с ней что случится, Гораций нас с вами точно в зельеварческом котле утопит. И не забудьте о своих прямых обязанностях. У нас сейчас такой кавардак в кабинетах, что просто ужас. Некоторые героически пытались прибираться сами или призвать на помощь домовых эльфов, однако такое ощущение, что попытки навести порядок только усугубили хаос.
− Спасибо за пояснения, Альбус, − кивнула Анфиса Георгиевна.
Когда Дамблдор исчез за дверью, воцарилась тишина, нарушаемая только скрежетом когтей Фурии по клетке. Покормив сову, Анфиса Георгиевна выпустила ее полетать – освоиться в комнате.
− Надо показать тебе совятню, − озвучила свои мысли Анфиса. – Среди своих тебе, должно быть, лучше будет. Там окна есть, сможешь вылетать на волю, когда захочешь. Я это не к тому, что я о тебе заботиться не буду. Но когда живому существу свободы нет, оно быстро загнется.
Однако пока Анфиса занялась разбором чемодана. Стоило вещам оттуда разместиться в разных местах жилища, как настала очередь цепей и кандалов: они оказались на полу возле стола. Что с ними делать дальше? Тут надо поразмыслить. В любом случае на стене им не место. Нечего людей пугать. Их и так жизнь напугать успеет.
Вытащив из угла ведро и швабру, Анфиса Георгиевна отправилась на подвиги, которых требовал от нее долг завхоза. Фурия, грозно хлопая крыльями, лениво полетела за ней.
Как оказалось, Альбус вовсе не преувеличивал, когда описывал бардак, захвативший кабинеты преподавателей. Причем это касалось не только уже обитаемых комнат, но и тех, хозяева которых еще находились в отпуске. Так что остаток дня Анфисы Георгиевны превратился в генеральную уборку просто космических масштабов. Конца и края работе видно не было. Сколько она извела воды, сколько углов обползала, орудуя шваброй, сколько небрежно разбросанных вещей вернула на место, сколько оббегала лестниц и коридоров, − сосчитать было невозможно. Фурия проявила неожиданную преданность, везде сопровождая свою новую хозяйку. Она с изумлением наблюдала за действиями Анфисы: сибарит Гораций работал совсем иначе.
Неделя, оставшаяся до начала учебного года, у Анфисы Георгиевны ушла на то, чтобы изучить и расчистить все уголки Хогвартса. Местные привидения и домовые эльфы, на которых она натыкалась довольно часто, вскоре запомнили ее. Знакомство с ними прошло без накладок, если не считать Пивза, превращавшего любое событие в хулиганскую феерию.
Полтергейст-весельчак решил заявить Анфисе Георгиевне о своем существовании на четвертый день ее пребывания в школе, когда она прибиралась в классе зелий.
Анфиса дочищала крупный пузатый котел, когда из дальнего угла кабинета раздался резкий хохот и оттуда вылетел пестро одетый человек. Он цветастой ракетой устремился к высокому шкафу и приземлился там на полке, уронив половину колб и реторт. Некоторые из них не пережили падения на пол и лежали теперь бесформенными грудами осколков.
− Разрешите представиться, − бодро возвестил полтергейст, поправляя оранжевую бабочку на шее. – Пивз, головная боль всех завхозов без исключения, начиная с самого первого, которого назначили еще сами основатели.
− Очень приятно, Анфиса Гегнер, − усмехнулась Анфиса, отрываясь от котла и распрямляя спину. – Или вам больше по душе, когда на ваше приветствие отвечают: «Очень неприятно»? Если так, то разочарую вас, сэр Пивз: я сама люблю побесить окружающих. Так что мне приятно видеть в стенах этого здания полтергейста, в чем-то похожего на меня.
Выражение лица местного хулигана надо было видеть, ибо описать его словами не представляется возможным: настолько широк был спектр выразившихся на нем эмоций от недоверия и изумления до почти ребяческой радости.
− Как я удачно зашел, то есть прилетел, − хлопнул он в ладоши, опускаясь на пол. – Мне даже как-то стыдно теперь, что я попортил столько колб.
− Это было не очень хорошо с вашей стороны, сэр, но раз вы раскаиваетесь, то я не буду применять против вас цепи и кандалы, − милостиво снизошла Анфиса Георгиевна.
− О, величайшая из завхозов, известно ли вам, что есть приказ, запретивший их использование? – залебезил Пивз.
− Меня оповестили об этом, прекраснейший из полтергейстов, чем немало обрадовали. Только сами железки остались висеть в кабинете. Но ничего, раз я теперь завхоз, недолго им осталось.
Ликованию Пивза не было конца: он взмыл к потолку, исполнил в воздухе замысловатый танец, а после подлетел к Анфисе.
− Мерлинова борода, неужели впервые за столько веков полтергейсту незазорно предложить дружбу завхозу?
− Если вы сомневаетесь, сэр, то можете взять меня на испытательный срок: посмотреть, насколько я отличаюсь от своих предшественников, − предложила Анфиса. – Например, понаблюдайте за мной в течение первого месяца учебы. Это сразу развеет любые вопросы.
Пивз задумчиво закивал:
− Хорошее предложение, так и поступим, мисс…
− Гегнер.
− Да, мисс Гегнер, так и поступим, − важно возвестил Пивз, заложив руку за пазуху пестрой куртки, пародируя наполеоновский жест. – Нижайше прошу простить за маленький армагеддончик.
− Что же, в таком случае извольте извинить меня за неустанное наведение порядка, дух Хаоса и Веселья.
Так они и расстались, беззлобно посмеиваясь друг над другом.
К началу сентября Анфиса Георгиевна освоилась в школе настолько, что заходила почти во все помещения замка как к себе домой. Довольно часто она наведывалась в гости к домовикам. Кого-то из них она уже знала по именам. Особенно выделялся хмурый эльф Ворчун. Все рассуждения Анфисы Георгиевны о свободе, обращенные к зависимым от магов домовикам, он встречал критической ухмылкой. Однако как бы он ни относился к ее высказываниям, общаться с ней ему, похоже, было по душе: по крайней мере, он никогда не прогонял Анфису, когда у нее возникали вопросы. Анфиса Георгиевна умело пользовалась открытостью Ворчуна к диалогу, чтобы узнать что-нибудь о Томе Реддле. Общение с преподавателями – одно, общение с подневольными эльфами – совсем другое. То, что Том не позволял себе со старшими, он мог позволить в обществе слабых и фактически бесправных.
− Не припомню, чтобы Том нас как-то явно притеснял, − покачал головой Ворчун. – Вроде аккуратный вежливый тихоня, примерный ученик, никаких претензий к нему никогда не возникало. Настолько идеальный, что аж тошно. Правда, иногда так глянет, что мороз по коже.
Об Альбусе Ворчун оставил следующий отзыв:
− Дельный мужик, но немного с прибабахом. Ну, а кто из нас без, скажите Ворчуну?
Упоминание имени Горация взволновало старика-эльфа не на шутку:
− Как его не знать, это же наш постоянный клиент. Ему всегда что-то надо сделать, а он потом еще недоволен: мол, не так.
Эльфы, эти кроткие и трудолюбивые создания, в определенный момент заметили, насколько Анфиса Георгиевна устала от галиматьи с уборкой, и сами предложили ей свою помощь. Порешили, что будут отправлять на подмогу новому завхозу по крайней мере пятерых, а в случае «завала» − десятерых и более (в зависимости от размера «завала»). Это значительно облегчило жизнь Анфисе Георгиевне, хотя она продолжала работать как вол.
Первое сентября Анфиса Георгиевна встретила измотанной, зато счастливой. Ведь она теперь своими глазами увидит, как ученики прибудут в Хогвартс и новички распределятся по факультетам. Первую половину дня она помогала домовикам на кухне, а ближе к вечеру покинула их, чтобы еще раз пройтись по замку и убедиться, что она нигде не забыла прибрать. Школу уже наводнили учителя, так что она перекинулась парой слов с каждым, кого встретила и кто изъявил желание немного поболтать. Среди собеседников Анфисы Георгиевны оказался и старик Диппет. На ее вопрос, полагается ли завхозу место за преподавательским столом и где он вообще находится в течение праздничного пиршества, директор замялся и отвечал явно нехотя:
− Понимаете ли, какое дело, мисс Гегнер. Вы сами верно заметили, что стол именуется «преподавательским». Завхоз же, если подумать, не имеет никакого отношения к преподаванию. Да, он следит за чистотой и дисциплиной, но уроков-то он не ведет, так что место за нашим столом ему не полагается.
Анфиса Георгиевна недовольно скривила лицо:
− Как же так? Ведь праздник общий!
− Общий, конечно, общий. Просто завхоз встречает его во всеоружии, ведь и во время торжества нельзя забывать о порядке. Вам вверяется очень важная задача: следить за учениками, чтобы они не набедокурили. Сами понимаете, дети да еще и с магическими способностями – это же взрывная смесь.
Заметно погрустнев, Анфиса Георгиевна простилась с Диппетом, затаив в себе бунтарскую мысль однажды заставить директора пересмотреть свое отношение к тем служителям замка, которые не входили в преподавательский состав, но все же вносили свою лепту в существование и процветание школы.
Что же, и сегодня ей не получится отдохнуть. Ладно, как-нибудь прорвемся.
Анфиса решила извлечь выгоду из своего положения Цербера на готовящемся «празднике жизни»: она могла свободно наблюдать за ребятами, в первую очередь за Томом Реддлом. Именно этим она и занялась, когда прибывшие ученики расселись по факультетским столам, а восхищенные первокурсники пугливой стайкой теснились в проходе, ожидая решения говорящей шляпы.
Узнать Тома не представлялось затруднительным: худой бледный мальчик с аккуратным пробором и тонкими чертами лица, опрятно одетый и спокойно сидящий среди гомонивших ребят, сразу притягивал к себе внимание. На его губах можно было заметить усмешку – холодную, снисходительную и вместе с тем как будто бы… страдальческую? Или последнее лишь чудилось? Сказать было сложно, но Анфиса ясно ощутила, что за маской спокойного превосходства над другими скрывалось нечто еще, как будто темное, тяжелое, самим Томом толком не осознаваемое чувство. Словно он всеми глубинными фибрами своего естества пытался слиться с этой ликующей радостью окружающих, но с недоумением раз за разом наталкивался на незримую, но неодолимую преграду.
Время от времени Анфиса Георгиевна ловила на Томе гордый взгляд сияющих глаз профессора Слизнорта. Похоже, паренек был одним из его учеников-любимчиков, тех самых юных дарований, на которые взрослые возлагают самые смелые, но часто несбыточные надежды. Том отвечал на такие короткие взгляды еле заметным кивком, причем кивком особым, словно делал одолжение профессору своим вниманием. Гораций же либо просто не замечал, либо не желал замечать этой высокомерной снисходительности и продолжал иногда посылать в сторону тихони взгляды, полные нерушимой уверенности в грядущем триумфе его ученика.
«Так отец мог бы смотреть на сына», − почему-то подумала Анфиса и тихонько прислонилась плечом к колонне возле стены. Ведь в идеале Тому нужен какой-то человек, способный привлечь его к людям, показать, что такое любовь – просто любовь, глубокое чистое чувство привязанности к другому человеку, к его судьбе, не требующее взамен никаких жертв и наград. Тома нужно не только вывести на путь исправления, но и передать его в надежные руки того, кто действительно будет заинтересован в пареньке как в личности, а не просто хорошем ученике. Был ли на это способен Гораций? Или Альбус? Кто-то другой из здешних взрослых? Вопрос пока повисал в воздухе, оставаясь без ответа...
В таких и подобных мыслях Анфиса Георгиевна и провела праздничный вечер первого сентября. Никаких эксцессов, которых опасался старик Диппет, не произошло. Даже Пивз из уважения к новому завхозу решил ограничиться вполне безобидными шалостями, на которые можно было закрыть глаза, тем более что жизнерадостный полтергейст сумел раззадорить не только учеников, но и преподавательский состав, так что на него никто не собирался жаловаться.