———
Чимин не уходит. Стоит рядом, смотрит далеко, в самую душу. И ждет. Он дал ему срок, но упорно жаждет хоть кивка от своей симпатии. Сегодня все навсегда изменилось. Чимин больше никогда в жизни не посмотрит на него, просто как на самого близкого друга. — Ты меня очень удивил, прости. Не знаю, что еще можно сказать в этой ситуации. Не хватает только нервного смешка, чтобы полностью подходить клишированному романтическому сюжету. Сейчас бы еще Юнги ворвался. Стараясь с боем отбить своего ненаглядного. — Мой шанс был предраспределен случаем, — Пак не отходит ни на шаг, не прекращает смотреть на Хосока, — Вероятность его отсутствия была ничтожно мала, как и та, в которой я признаюсь тебе в симпатии. Голову распирает. Она обязательно взорвется, совершенно точно: разлетится на куски тканей и костей, прямо как его потерянные внутренности, рухнувшие от одного звука чиминова голоса. Хосок теряется во всем многообразии явлений, переживаемых на этой кухне. Детский друг это прекрасно понимает: хосоков взгляд неотрывно пилит точку на стене позади, с усердием переваривая услышанное. — Ага, — парень чуть промаргивается, возвращаясь, — Удивительные совпадения. Вы оба… — Да, мы оба поступили так, как желало наше сердце, — Пак не собирается жалеть возможного противника, добавляя горечи, — И я здесь. Не в силах выдержать навалившуюся нагрузку, Хосок прикрывает глаза, стараясь выцепить хоть одну здравую мысль в сознании. Как бы хотелось вернуться на полгода назад. У него никого не было, кроме них, а Чимин не приближался к нему с такой стремительной скоростью. Было так просто. — Называй это по-разному, но одно я знаю точно — я вытащу тебя из этой грязи. И уходит, захлопывая входную дверь. Вот так просто, попав в самое яблочко. Только совершенно перепутав цели. Будь у Хосока на голове мишень, туда бы незамедлительно что-то прилетело. Такими грязными их сделал он. Эта пучина — его рук дело, его беспощадных и эгоистичных взглядов.———
Если бы у Юнги было чуть больше бдительности в своем прошлом, то он бы никогда не позволил такому случиться. Это бы не тянуло его на дно, запрещая выползать ближе — к желанному делу жизни. Обшарпанная вывеска парикмахерской всегда точно указывала на место, в котором была зацепка, способная потопить только начавшуюся карьеру. Он именно такой ее и помнил — ярко-розовый буквы на фиолетовом фоне. Парикмахерская была давно закрыта. Вывеску так и не убрали. Правда, сейчас она горела слабо, слегка подсвечивая крутую лестницу вниз справа. Выглядело слишком заброшенно, но Мин интуитивно ощущал, что внизу кто-то есть. И был прав. Его уже ждали. Дверь была незаперта, у хозяина этого места не было такой привычки. Сынхун снисходительно улыбнулся, как только услышал шаги. Он мог узнать его со спины, хотя Мину показалось это случилось еще раньше. Его учащенное дыхание раздавалось на всю улицу. — Привет мировым звездам, чем я обязан? Юнги хохотнул. Когда-то они вместе зависали здесь, записывали что-то, но в основном дурачились под любимые треки, бежали от давления снаружи. Он здесь познакомился с Намджуном. Парнем, чья сестра работала в соседней парикмахерской. Сынхун их и сблизил. Точнее его назревавшие отношения с девушкой. Мин стоит около двери, парень сидит неподвижно за компьютером. На голове тяжелые наушники, но едва ли тот сосредоточится на работе. Интересно, чей заказ он сейчас выполняет. — О, — парень разворачивает только голову, корпус остается неподвижным, — Ты без сопровождения? — Не делай вид, что не помнишь наших имен. — Юнги, твой дружок как-то чуть не сломал мне нос, попробуешь забыть его. А был таким мелким раньше — крутился здесь под ногами. Грязный случай был, пожалуй, и последний для отношений Намджуна с Сынхуном. Второй получил заслуженно, правда, Юнги пришлось возиться с чужим носом полночи, вместо поисков взбешенного младшего. — Ты сам виноват, конфликт начал ты. Собеседник полностью разворачивается, с усмешкой осматривая ночного нарушителя спокойствия. Юнги значительно возмужал всего за несколько лет, даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять насколько он неплохо живет. — Куда мне до вас, — он не брезгует закурить в помещении, — Я всего лишь пытаюсь заработать на хлеб, помогая писать песни третьесортным айдолам. Прямо в этой конуре. Юнги мельком осмотрелся. Он не питал каких-то надежд, что это место вдруг станет звукозаписывающей компанией. Первая мысль была о закрытии. Приедет — а вокруг все заколочено. Или здесь какой-то дешевый фаст фуд. В таком районе вряд ли кто-то выкупит подвальное помещение под что-то еще. На потолке давно обвалилась штукатурка, в углах размножалась плесень, а по полу, то и дело пробегали различные жуки. Пахло сыростью. Мин чувствовал себя в болоте. Далеко от истины не ушел. Парень поморщился. Они вылезли, а Сынхун не смог. Нет, не так. Им повезло, им выпал шанс, а самый талантливый из них на тот момент (обоюдное с Намджуном мнение) принудительно выбрал неправильный вариант. К сожалению, были вещи на который никто повлиять не мог. Ни тогда, ни сейчас особенно. Ссутулившаяся фигура бывшего друга навевала лишь горькое чувство упущенного шанса, которого Юнги всегда панически боялся. Оказавшись здесь — вдруг снова ощутил его с новой, неизведанной до этого силой. Он точно дойдет до конца. — Я даже жалею, что они выбрали меня, — парень тушит сигарету прямо об стол, рядом со стареньким монитором, — Выступить с той дерьмовой песней на батле, не пройти дальше, а потом совсем затеряться. Сынхун не мог, говорить об этом безразлично. Особенно встретив своего давнего коллегу. Они начинали с одного места, тот учил его всему сам. А потом тоже самое было и с Намджуном. Лучших замечают первыми. И часто не те люди. Он мешался тогдашней звезде. Именно поэтому, путем запугивания, издевательства и манипулирования близкими — он согласился. Выступил с тем сырым материалом, уступил и оступился сам. Казалось, что не так страшно. Сейчас же он еле сводит концы с концами, питается растворимой лапшой, курит дешевку, снимает комнату. Несправедливо. Как же несправедливо. — Мне жаль. Тот кивает, совершенно не веря в искренность чужих слов. — Что ты здесь забыл? Ты же пару дней назад был на другой точке карты. Сорвался ради меня? — Не льсти себе, — Юнги делает несколько шагов вперед, — У меня есть близкий человек здесь. Да, и проблема с визой. — Ближе Намджуна? — Не лезь в мои дела. Сынхун неожиданно громко смеется, пока не заходится приступом кашля. Что же здесь такого забавного? Юнги давно не видел такой странной реакции. — Я сказал примерно тоже самое тебе, перед своим самым большим крахом в карьере. Символично получается. Мин сбивается с ритма дыхания, а в ушах бьет стук его собственного сердца. Собеседник поймал его на крючок, специально надавливая на один из главных страхов. Внешнее спокойствие тот сохраняет неплохо, плоды тренировок в другой стране. Сынхун ровным счетом это обойдет. Догадываться не надо, ведь знает наверняка. Помнит тот испуганный взгляд даже больше чем свой. — С тобой скоро захотят связаться различные издания, могу я рассчитывать, что ты не… — Ха-ха, ты здесь не за этим, — Сынхун встречается с ним взглядом, Юнги в них ничего не видит кроме пустоты, — Ты просто хотел увидеть, что бывает с теми, кто теряется. Ему хочется отрицать. Ему не страшно, парни же совсем не похожи, тот не был удачливым, Юнги же свою фортуну никогда не отпустит. До своей полной победы. К тому же, их двое. В мире музыки, конечно же. В жизни еще больше. — Не переживай, я никому не скажу про вас. Несколько лет назад Намджун за такое пренебрежение кинулся на него, тот тоже был жутко расстроен, никто не следил за тем, что происходит. А сейчас Сынхун говорил с полным безразличием, почему-то Юнги не сомневался — не врет. — Завидую я вам, — Мин хочет сказать что-то подбадривающее, но тот обрывает его жестом вытянутой руки, — Всем вам, кому еще не все равно. — Не может быть, — бьет похлещи любой ненависти или зависти к положению, самый горящий из них, самый заинтересованный, самый убивающийся по делу. Вдруг сгорел, без остатка. — Жалость оставь при себе. Иди уже, я обещал молчать. Он отворачивается, в прощальном жесте поднимает руку. Костяшки светлые, рядом оставленные ранее шрамы, бледные и затянувшиеся. Юнги кажется, что его мутит. Сынхун всегда расчесывал это место, когда творил. Никто не мог предостеречь его от этой пагубной привычки. Выход был один — перестать. Самый страшный творческий исход из всей компании настиг именно его. — Спасибо, пиши там… если что. Юнги вылетает пулей. Сынхун хмыкает, так и не опустив руку — у него нет его номера или приватного аккаунта.———
— Намджун? Проходит около трех часов с ухода Чимина, на дворе уже глубокая ночь, Юнги так и не появился. Зато ему позвонил Намджун. Сам! Без договоренности, без предупреждения, совершенно внезапно. — Привет, я тебя разбудил? На фоне совсем тихо, скорее всего, парень в своем номере. Хосоку бы единственный раз подвох увидеть, задуматься о невозможности внеплановых изменений, о малейшем подвохе. Никогда — Нет, что-то случилось? — Как бы сказать, — увиливает Намджун, — С тобой все в норме? Юнги мне немного об этом рассказал, не покидает беспокойство. — Джуни, — у Хосока сердце трепещет, — В норме не получается, но я стараюсь. — Потому что мы? — Далеко. Мысли всякие появляются, да и ссоры эти. — Милый, — вот он, его, их Намджун, самый заботливый — Верю в тебя, мы справимся. Здесь что-то не то. Беспокойный нрав жужжит над ухом. По-хорошему, прислушаться к зудящему шепоту — подумать не один раз над этим, спросить напрямую: Почему веришь только в меня? — Пообещай мне, что справишься, — и когда Чон шокировано, вздыхает, то собеседник добавляет, — С работой и расстоянием, само собой. Чимин всплывает совершенно не вовремя. Со своими нравоучениями, громкими обещаниями и клятвами. Хосок не был наивен со всеми, только со своим целым миром, состоявшим из двух самых драгоценных сердцу людей. В таком случае, разумное объяснение текущей вуали на сознании найти просто невозможно. — Не лги мне, — его выдает голос, взволнованный и случайно поднявшийся выше, — Собираешься объяснить, что мне больше нет в вашей жизни? Жар теснится по всей поверхности тела. Горит буквально целый человек, зачеркнувший месячную внутреннюю мерзлоту. Он еще никогда так быстро не заводился. Может ли это быть так сложно? Дать крупицу надежды, любым одобряющим словом, пропустить его к ним, по крайней мере, на пару минут. Не разделять их даже в одном предложении. — Не справишься, не справляюсь сейчас и, — серьезно, не собирался плакать, — Трудности в понимании? Наш апокалипсис в отношениях так не назовешь. Способен ли я причислять себя к вам? — Телефонный разговор не решит. — Приходи домой, и поговорим, — и на крик срываться не хотел, — Не придешь, ни ты, ни он. Ни одной души в этом доме, даже если он полон людей. Разве я думал, что столкнусь с парализующей пустотой? — Самостоятельные решения влекут за собой вереницу очередных неурядиц. — Самостоятельные? Мне кто-то из вас может помочь? — окончательно теряет себя он где-то здесь, бессознательно привлекая руку ко рту, глуша всхлипы, — Стучаться в закрытые двери угнетает еще хуже. — Послушай меня, — тот самый тон, как на видео звонке, — Ты знал, на что соглашался. Самоощущение не подставляло. Ким завелся с такой же скоростью, самолично перейдя из обороны в ответное нападение. — Я один не могу поднять нас всех! — Как ты именно работал над нашими отношениями? Юнги писал мне, что выгреб тебя пьяного из клуба. Смех гиены проносится около уха. Он изначально не был ровней им, каждый сочувствующий взгляд от них, каждая игра друзей на публику, каждый скрытный поцелуй, объятия, успех — призывало прекратить. Частички гордости терялись окончательно, в моменты ожидания звонков, сообщений, любого внимания. — Знал же про одно общее дело. Не ты, это не ты, не ты. — Стой,подожди, — Ким уже жалеет, — Хосок, не теряйся, я рад, что ты пытаешься, идешь вперед, я тебя за это и заметил! О чем ты бормочешь. Ты опять отсепарировал меня. — Ты слушаешь меня? Не слышит. Первым делом сбрасывает звонок. Не отпускает. Утром они завтракают в тишине. Мин вернулся ближе к шести утра. Хосок не спал, перемалывал себя в мясорубке, ругая за каждое слово всех участников ссоры. Намджуна он хотел сначала заблокировать, чтобы тот не названивал лишний раз. Правда, за три часа никто так и не позвонил. Юнги подмял его под себя, когда лег рядом. Хосок так бы хотел отвлечься от всего сегодняшнего эмоционального месива, но не смог. Шестеренки закрутились с еще большей скоростью, последующие четыре часа он впадал в беспокойный, поверхностный сон, и так несколько раз. Выход нашел в сокрытии информации от Юнги. Пусть с ним Ким объясняется, их встреча не за горами. Ближе к десяти смог подняться и заварить чай. А когда вернулся в спальню, то старший уже сидел на кровати. — Доброе утро, малыш. Они были счастливы. Весь этот день, Намджун попросил не беспокоить его на записи, для Чона данная новость — сравни подарок. Чимин тоже не давал о себе знать. И Хосок позволил себе все отпустить, лишь на один день. Мин рассказывал ему о солнечном штате, показывал фото, но честно признался: там солнечно, но его личное солнце лучше. Хосок почти не краснел. Они смеялись, что-то вспоминая, ели «вредную» пищу весь день, думали о поездке в какой-нибудь тихий загородный дом в горах, уже ближе к лету. Намджун бы обязательно устроил им велопрогулку, Юнги ворчал на укусы местных насекомых, а Хосок устроил бы настоящую фотосессию своим парням. Мин предложил просто взять штатив, чтобы все они влезли. — Сам себе завидую, — Юнги невесомо целует его в лоб, — Два самых прекрасных парня достались именно мне. — Нет, мы сами все построили. — Верно, — Старший оживляется, сжимая парня в объятиях, — Разрушить невозможно. Почти идиллия. Вероятно, собственную ценность осознать сложно. Пара гениев бьет по чуть живому самолюбию, бывшему в забытье долгое время, а не закапывает еще дальше. Юнги носится с ним, как с самым большим сокровищем, Намджун всегда делал точно также. Его оберегают, его ценят, его уважают. И Чимин. Золотой парень видит в нем удивительное, просит ценить себя. Фразы обретают смысл, самодостоинство оживает. Юнги долго целует его перед уездом в аэропорт, уверяет — все будет хорошо. Намджун присылает извинения, и на фоне общей прекрасной обстановки обиды стирались. Да, что они вообще такое? Пустая злоба. И верилось в слова Юнги. Так сильно верилось. Кричать от этого хотелось. Чимин позвонил ему ровно, когда Мин прошел стойку регистрации на рейс. Как знал. Хосок пялится на экран, вместо рыданий по удаляющейся спине Юнги. «Уважай и цени себя, пожалуйста» — Обещаю — это в последний раз.———
Чимин делает ему визу, в подходящий момент находит какие-то связи, вплоть до того, что у него вылет через три дня после Юнги. Хосок удивлен. Самолично отдает его в логово соперников, дает, к тому же отгула, не требует объяснений. Пак свой ангельское происхождение может не обосновывать. Чон верит ему безоговорочно. Полет проходит долго. Во-первых, летал он три раза в жизни, а на такие расстояние вообще никогда. Во-вторых, волнение не отпускало целых одиннадцать часов. И самое главное: никакую речь не придумал. А еще в ЛА оказалось жарко, душно и , самое главное, чуждо. Конечно, нормальная реакция на место, куда попал впервые. Но отчего-то чужим он был здесь на совершенно ином уровне. Будто внутренне понимал, некуда ему здесь идти. Парням он сообщил за три часа перед вылетом. Сюрпризы не выходили, легче было никого не подставлять. Жаль, времени было мало, Чимин его подгонял, купил ему билеты на первый ближайший рейс. — Детка, — кричат они ему в телефон, — Ты правда тут? Он вдруг смеется. Правда. Посреди многолюдного аэропорта, не позволявший себе ранее такие громкие вольности, стоит и ведет себя несвойственно так. Говорят друг другу наперебой, что любят. — Почти сюрпризом приехал, мы даже не думали. — В следующий раз еще больше вас удивлю. Опять смеются, скучали. — Мы сняли тебе номер прямо рядом, скинем все контакты, нам пора бежать. Уже разбирая свою небольшую сумку, он видит в приватной истории Юнги приглашение на приватную встречу. Они договаривались встретиться только завтра днем. Хосок вспоминает про обещание удивить, трогается с места сам. Вызывает такси, здоровается на ломаном английском, и едет. Ведь если стори была в закрытом аккаунте, то она не официальная, так ведь? В крайнем случае, всегда можно появиться и представиться другом. Кем угодно, лишь бы рядом, лишь бы вместе. Он опаздывает уже на час, да еще и телефон, как назло, теряет последние проценты зарядки, и он оставляет его в номере. — Здравствуйте, — бар, где проводится мероприятие, находится в одном из спальных районов, может это такая конспирация, чтобы не было лишних, — Меня зовут Чон Хосок, я хотел бы попасть внутрь. Высокий мужчина в смокинге кивает и тянется к бумаге с именами. Несколько раз неспешно перепроверяет, заставляя волноваться. — Простите, вас нет в списках. Верно. Откуда там. Сюрприз же. — Да, я эм, — неловко мямлит парень, — Передайте Юнги или Намджуну, что я пришел. Охранник кивает и звонит кому-то. Хосок мирно ждет, постукивая пальцами друг о друга. — Нет. — Перепроверьте еще раз. Чон Хосок! Хочется возмутиться. Чушь! Вздор! Разве может быть такое. Охранник кивает и уходит в здание. Лично перепроверить все. — Нет, — отрезает он, — Так сказали организаторы. Сюда больше никого не пустят. Хосок опускает голову вниз, переваривая отказ. То есть они слышали? Знают о нем и просто так отказали? — Я не понимаю, вы точно сказали и… — Посмотрите, — мужчина указывает пальцем на панорамные окна на втором этаже, — Там уже все давно началось. Разноцветный калейдоскоп света поочередно заполняет помещение. Ярко, бездумно, а самое главное — мимо. Прямо как все здесь. Кроме одного. Одной фигуры, выделяющейся на фоне безумного парада. flashback: Намджун мягко обнимает его за талию, хмельно шепчет о любви. Вино выливается из бокала на светлый ковер. Мин даже глазом не ведет, какое к черту, вино. У них любовь. Грязная, неправильная, неодобряемая. Сердцем хранимая как лучшее воспоминание В настоящем, Намджун грустно смотрит на него сквозь окно. flashback: Намджун притаскивает ему его любимый сыр. Хосок долго переспрашивает цену, чтобы когда-нибудь вернуть. Денег нет совсем, он снова проболтался, что сейчас нет времени на работу. Сессия выкачивает все до последнего. Везде лишь обещания. Они с Юнги молча слушают, а потом Намджун заявляется к нему с сыром почти в два часа ночи. Не спит ведь. Хосок тогда еле глаза смог разлепить. Сейчас Хосоку взгляд застилает пелена слез. flashback: Намджун забирает его под дождем из офиса, тот одет лишь в шорты и майку. — Я рядом был, — спортзал на другом конце города, — Знаю, что зонт некуда положить. И на лице Кима, он вместо чужой печали ошибочно видит немой вопрос: Куда ты вообще сунулся?