Ходячая крепость

— Вздор! — тихо, но выразительно восклицает Цижэнь, смотря на старшего племянника, застывшего напротив с вежливой улыбкой на лице. Что-то в этом мальчишке поменялось, несмотря на всё так же изящные, воспитанные (читайте: вбитые) им лично, манеры и почтительный тон. — Все средства, полученные с продаж в магазине, идут на наши общие нужды! Эгоистично просить дать тебе больше, чем получает каждый. Правило пятидесятое*: «не стремиться к богатству». — Но, дядя, — заметив широкий жест рукой, означающий, что глава семьи закончил свою тираду, обратился к нему Лань Хуань, чувствуя, как его летящее настроение стремительно падает с облаков на землю под давлением тяжёлого взгляда серых сщуренных глаз, — я не стремлюсь к богатству, я стремлюсь к покою. Если у меня будут хоть какие-то средства, чтобы обеспечивать себя самостоятельно, я буду чувствовать себя свободнее, а в душе не будет места смятению и терзаниям.       Сичэнь едва ли не слишком быстро склонил голову в почтительном жесте, слегка выставив перед собой руки, стремясь избежать пытливого, убийственного взгляда. Главное — вовремя показать дяде своё почтение, решает он и непроизвольно закрывает глаза, считая до десяти. Когда молодой человек позволяет себе разогнуться и снова посмотреть на лицо старшего члена семьи, то видит на его лице глубокую задумчивость — не сердитую, а рассуждающую. Цижэнь коротко кивает ему и гладит бороду. — Я услышал и обдумаю твои слова. А пока можешь быть свободен. Займись самосовершенствованием, — подводит итог их непродолжительной беседе мужчина и удаляется в направлении жилых комнат дома, ни на секунду не колеблясь, чеканя медленный, но уверенный шаг.       Сичэнь позволяет себе расслабиться, но всё так же ровно держит спину, провожая дядю взглядом, полным сомнений. Всё ли будет в порядке? Не слишком ли официально звучала его речь? Не слишком ли пафосно? Все ли правила он учёл? Внутренний голос звучал спокойно: «Да, ты всё сделал правильно, раз дядя не гневается», но в противовес ему что-то внутри кричало истошным, предсмертным криком: «После этого ничего уже не будет в порядке, порядок разрушен ». И, вероятно, оба голоса были правы — Лань Сичэнь, своими руками окончательно сорвал струны с гуциня, прервал цепочку размеренной жизни, расписанной по часам, но не сказать, чтобы жалел об этом. Как ни странно, всё пошло не так с утра — почему бы вечеру не закончится тем же? Пусть этот день станет началом чего-то нового.       Гася в себе порывы воодушевления, Лань Хуань направился в магазин, припоминая, что оставил там свою сяо. Заперев за собой дверь, он пробежался взглядом по затянутому ночной дымкой помещению, и направился к кассе, чтобы зажечь лампу и найти небольшой футляр, красиво расписанный самолично узорами облаков, в котором обыкновенно носил Лебин — поиски грозились затянуться, поскольку на стойке его не обнаружилось.       Спустя пару минут, в течение которых Сичэнь был занят перебиранием вещей в ящиках стола у кассы, раздался мелодичный звон колокольчика над дверью. Молодой человек непроизвольно дёрнулся, поднимая взгляд на неторопливо вошедшего в магазин посетителя. — Добрый вечер, — здоровается он, припоминая разговор с младшим братом, согласившимся подменить его у кассы на день. Он был уверен, что просил Ванцзи закрыть магазин к шести — неужели забыл? Ситуация казалась абсурдной, учитывая педантичность и пунктуальность юноши, — Простите, кажется, мы не заперли дверь, но рабочий день уже закончился. Вам что-то нужно?       Гость словно специально держался в тени. Недлинные волосы, собранные в низкий хвост, тёмные одежды, словно замаранные в чём-то и бледная кожа лица. Сичэнь не всматривался, но не заметить самодовольную улыбку с чуть выступающими клыками было сложно — она растягивалась на половину лица, словно была пугающим достоянием своего хозяина. Покупатель взял в руки флейту, красиво украшенную синей росписью, и брезгливо откинул в сторону. Тишину разрезал звонкий стук упавшего на пол бамбука. Придирчивый взгляд серых глаз цеплялся за каждый инструмент в магазине, словно выискивал что-то. — Нет, ничего не нужно, — срывается с его губ такое простое, но резкое утверждение, а лицо кривится в разочарованной гримасе. — Да и что ты можешь мне предложить? Тут нет ничего стоящего, — голос незнакомца хриплый, усмехающийся и липкий, как болотная тина. Глаза закроешь — и тебя засосёт на дно, заставляя тонуть, захлёбываясь вязкой жижей. У Лань Хуаня по спине пробегают мурашки. — Тогда, — чувствуя, как закипает непонятное чувство внутри, схожее с дневным оцепенением и желанием скорее убраться подальше, Сичэнь прошёл к двери и открыл её настежь, — я прошу вас удалиться. На этот раз я точно запру дверь.       Незваный гость засмеялся, и табун мерзких мурашек снова пробежался по позвоночнику. Сичэнь нахмурился: так на его памяти смеялись, кажется, только карикатуры в газетах или сумасшедшие на страницах книг. Этот смех — нездоровый, опасный, пугающий. Молодой человек недоверчиво сжимает в ладони круглую ручку двери и думает, что делать дальше. А безумец, кажется, забавляется его непониманием. Он упивается тем, насколько продавец сейчас смятён, растерян.       «Беззащитен, — подсказывает внутренний голос, — ты для него, как кролик для лиса — добыча».       Лань Хуань упускает момент, когда незнакомец оказывается так близко, что хочется отойти на несколько шагов назад (тем более, правила запрещают находиться менее чем в трёх шагах от другого человека) и закрыть лицо руками. От «покупателя» пахнет кровью — этот запах гнилого мяса и железа не спутать ни с чем, даже если до этого не ощущал ни разу, - а на тонких губах пляшет злорадная ухмылка. Руки, словно трости, бьют Лань Сичэня одновременно в два места — в живот и грудь. Кажется, что-то внутри ломается и трещит, сердце сжимается вместе с лёгкими, из которых выбивает воздух. Силы покидают тело так стремительно, что перед глазами пляшут золотые искры — он не до конца уверен, что это лишь игра разума, и что странный человек, пахнущий кровью, на самом деле не держит в руках сияющий золотой шар клубящейся энергии. Словно во сне протянув руку к сгустку силы, чувствуя родное тепло, Сичэнь обратил внимание на свою ладонь… и ужаснулся.       Морщины, серая кожа. Его рука была похожа на руку старца, прожившего ни одну сотню лет! «Но мне едва двадцать», — пронеслось в голове так стремительно, что показалось лишним, неуместным. Взгляд приковался к незнакомцу. Тот улыбался так задорно и довольно, что кружилась голова. Золотое свечение испарилось в тот самый миг, когда он погрузил руку со сгустком энергии в бездонный чёрный мешочек. — На память, — ухмыляется паренёк и качает головой. — Тяжело будет жить с опустошённым ядром**, недолго. Зато, — заговорщески продолжает он, оставляя Сичэня сидеть у двери и выходя за порог, — у тебя есть шанс научить других манерам. Передавай привет Не Минцзюэ! Скажи, что рано или поздно я доберусь до звезды.       Сичэнь сидит в тишине около десяти минут. Десять минут ловит ртом воздух, хватаясь за саднящие рёбра и пытаясь прийти в себя. Он не понимает. Он запутался. Ему страшно. Что именно произошло? — непонятно. Лань Хуань находит в себе силы встать, подходит к зеркалу и вглядывается в своё отражение.       «А точно ли своё? — думает он, проводя пальцами по скруглившимся скулам, по второму, морщинистому, подбородку, по складкам на лице. — Да, по своему. Но… состарившемуся». Неизменными остались лишь глаза — живые, серо-карие, испуганные и огромные на этом непривычно обессиленном и бледном лице. Должно быть старость добавляет искренности — он ведь и правда устал… Молодой мужчина (теперь, скорее, дедушка!) отходит от зеркала на пару минут, но когда возвращается — наваждение не спадает. К горлу подкатывает паника, а на полке у зеркала находится футляр с Лебин. Сичэнь хватается за него, как за спасительную соломинку.

***

— Брат, — тихо обращается к нему Ванцзи, чувствуя нарастающее беспокойство от тихого шороха за дверью. — Ты спустишься к завтраку? Дядя недоволен.       Сичэнь не знает, как ответить. Голос не слушался, звучал глухо и хрипло, а от осознания того, что к утру всё не просто осталось прежним, но ещё и ухудшилось, хотелось забыть все наказания Цижэня и разрыдаться в голос. Его прокляло само небо. — Прости, А-Чжань, — отзывается Лань Хуань, словно видя, с каким беспокойством смотрят на дверь, будто может видеть сквозь неё, светлые глаза брата. — Сегодня я не спущусь к завтраку. Я ужасно себя чувствую. — Ванцзи стоит под дверью, сжимая ручку. Сичэнь просто знает это, ему не нужно смотреть, чтобы ощущать, насколько омрачилось его настроение. — Не волнуйся… Я просто отлежусь и буду в порядке. — Мгм, я заменю тебя в магазине, — кратко отвечает младший брат, но никуда не уходит ещё около минуты, словно боится, что Сичэнь вот-вот испустит последний вздох. Лишь услышав невесомый шорох на лестнице ещё недавно молодой человек позволяет себе расслабиться.       Чуть позже о его здоровье справляется дядя, но не настаивает, чтобы племянник открыл дверь. За это Сичэнь ему благодарен. Абсолютная тишина наступает в доме к девяти часам. К этому моменту в голове у Лань Хуаня складываются кусочки мозаики. Во-первых, он умирает: лицо осунулось и покрылось ещё более глубокими морщинами, чем вчера, а зрение неощутимо, но ухудшилось — очевидно, слова вчерашнего гостя про недолгий срок жизни не были шуткой или метафорой; во-вторых: вчера тёмный заклинатель упомянул небезызвестное ему, Лань Сичэню, имя — Минцзюэ. Новый знакомый сам рассказал о том, что умеет заклинать оружие и талисманы, и даже наглядно это продемонстрировал, одной лишь, кажется, силой мысли управляя изящной, но смертоносной саблей. Возможно, как рассуждал молодой (пожилой! надо привыкать к этой мысли) человек, имеет смысл обратиться к нему за помощью: очевидно, эти двое по разные стороны баррикад, так что вряд ли воинственный знакомый откажет ему в помощи. В-третьих, уходить надо прямо сейчас, пока есть силы и пока родные не заметили, что что-то не так — Сичэнь боялся их впутывать.       Кроме того, попытки напрямую рассказать о случившемся таинственным образом вызывали болезненные ощущения в груди, а губы смыкались так плотно, словно их сшили между собой. — Ничего, — успокаивает он себя, с трудом, чувствуя боль в коленях, спускаясь на пару ступенек вниз. — ты справишься. Всего-то надо найти помощь, подумаешь!..       Сборы длятся меньше десяти минут — он берёт с собой лишь несколько чистых нотных листов, Лебин, чернила и полбуханки ржаного хлеба. Натянув на голову соломенную старую шляпу и длинный серый плащ, Сичэнь уходит из дома.