Ходячая крепость

— А ведь совсем недалеко ушёл, — тяжело вздыхает Сичэнь, присев на булыжник у дороги и истинно по-старчески, грустно и скорбно, уставившись вдаль, на город, пестреющий крышами домов где-то не так далеко, как могло показаться; он ведь всего лишь вышел за городскую черту, остановившись у старого покосившегося домика, за которым виднелась череда точно таких же, огороженных редкими заборами, — Надо бы повозку найти, попросить подвезти, всяко быстрее будет.       Покидая родной дом, над тем, куда пойти Лань Хуань думал недолго — практически сразу решил отправиться через поля в Юньмэн. Во-первых, в Пристани Лотоса жили заклинатели, не забывшие свои традиции: их быт не был наряден и пышен, никто из них не стремился соперничать в силе с адептами ордена Цишань Вэнь или Ланьлин Цзинь, но всё же семья Цзян была глубже посвящена в таинства золотого ядра и его укрепления. Скудных знаний Сичэня было достаточно, чтобы сделать выводы: брошенное вчерашним гостем «опустошённое ядро» и золотое свечение в его руках, нахлынувшая слабость, потеря сил… Стоило обратиться к тем, кто знает об этом больше других.       А во-вторых, как ни крути, на дальнем пути есть шанс встретить бродячих заклинателей, так же способных если не помочь с его проблемой, то хотя бы немного подсобить в дороге, поняв, что он не простой старик, а жертва проклятия — или как назвать этот ужасающий, жестокий приём? иного слова просто на ум не приходило. Он очень надеялся, что справится с этим недугом как можно скорее, и забудет ту встречу, как страшный сон. Но можно ли забыть такое?.. Вопрос не требовал ответа, юноша знал что, увы, нет, нельзя, но если постараться, то можно создать иллюзию забвения — огородить себя от страданий, страха и тяжести всеми возможными способами, но тем же самым и напоминать для чего это делается.       За размышлениями Сичэнь неторопливо зажевал кусочек хлеба и устремил взгляд вдаль. Облака плыли медленно, колоски пшеницы раскачивались в такт завываниям ветра, а сбоку от золотистых, кажется, идеально-ровных полос глубокой зеленью чернел лес. Лань Хуань непроизвольно задумался над тем, что не будь небо столь голубым, эти деревья выглядели бы пугающими. Возможно, тут даже водится нечисть. Наверняка местным жителям по ночам тревожно!       «Ох, — осознание ударяет в голову острее любой стрелы. Сичэнь оглядывается быстро и рвано, от чего хрустит и болит старческая шея, — А где все?»       Вокруг действительно не было ни души. И Лань Хуань не понимал: почему? Он встал с насиженного места, чувствуя, как скрипят кости, хрустят суставы, прошёл от одного домика к другому. Постучал в каждую дверь — ответа не последовало. Когда же странник с трудом, порядком устав, подошёл к самому краю деревни, он заметил небольшой склон, ведущий вниз, засыпанную песком тропинку, и лес, загороженный огромным зданием, выточенным из тёмного камня. Или… Лань Хуань медленно щурит глаза, слегка подаваясь вперёд, и картинка становится чуточку яснее.       «Нечистая Юдоль» — звучит в голове, как приговор, имя крепости, высеченное на одном из особо примечательных выступов изящными в своей грубой манере иероглифами. Выходит, это не выдумки. Складывая в уме, как два и два, все факты, Сичэнь приходит к выводу, что местные… просто сбежали? Нет, не так: они бежали в город, и принесли с собой вести про ходячую крепость.       Словно в подтверждение его мыслей крепость пошевелилась, встала на ноги (скорее, лапищи!) и раскрыла глаза — Лань Хуань только-только заметил огромную звериную морду! — и утробно прорычала. Юноше в теле старца показалось, что он оглох от этого поистине громогласного звука, но мимолётный страх быстро сменился удивлением, граничащим с вдохновением. Словно ленивый и сытый грозный хищник — возможно, думает он, кот, огромный дикий кот, - крепость пошевелилась, переваливаясь на другой бок, и снова застыла. Выглядела эта причудливая постройка весьма и весьма угрожающе, но если судить по действиям — не проявляла враждебности, не громила чужие дома и не сносила массивным весом многовековые деревья. Он бы не удивился, если бы узнал, что это ленивое зевание (ну очень похоже!) люди признавали за озлобленный рёв.       Восхищение представшим перед ним зрелищем нарушил шорох в одном из домов и тихий вскрик. Сичэнь слегка дёрнулся от неожиданности и прислушался, напрягая онемевший от громкого рыка слух. Копошение продолжилось, причём с удвоенной силой, когда он тяжёлыми шагами подошёл к двери и постучал. — А-Сана тут нет! Тут никого нет! — тихий тонкий голосок раздался по ту сторону. Лань Хуань улыбнулся, представив, каким ребёнком должен был быть его собеседник, — Я не знаю! Я ничего не знаю! Уходите, господин-страшный-заклинатель! — Ох, — изумлённо издал Лань Хуань, хмуря брови и понижая тон голоса, — Страшный заклинатель? Что же я, старичок, смогу ему сделать! — он точно знал, что в деревеньке никого нет, ведь лично проверил все дома, но говорить об этом не стал; мальчик, видимо, говорил о ком-то конкретном. Стоило узнать, о ком именно. Как по взмаху дирижёрской палочки раздалось подобие нервного икания, дверь слегка отворилась. Сичэнь увидел круглое, наивное детское лицо, обрамлённое отросшими по бокам тёмно-каштановыми прядями, очаровательный пучок на макушке и проникновенные оливковые глаза. Показалось, что он уже где-то их видел, — Ты от него прячешься? — кивок в ответ. Осмотревшись с опаской (наигранно, но достаточно убедительно), старец подмигнул мальчику напротив. — А можно мне с тобой? — Можно, — с радостной улыбкой, словно мужчина присоединяется к игре в прятки, а не спасается от опасности, но не теряя серьёзного тона, ответил мальчик и отворил дверь шире. — Заходите быстрее! И сидеть надо тихо-тихо! Он где-то рядом.       Лань Хуань кивнул сам себе и прошёл внутрь, плотно запирая дверь. В доме было пыльно, темно и жарко. Лёгкие сдавливало от затхлого и грязного воздуха. Лань Хуань прошёл ближе к окну и, кряхтя, как настоящий старик, сел на ближайший стул. В свете, проникающим сквозь тонкие занавески, лицо мальчика казалось чумазым, но довольным, а глаза — блестящими искорками. Он сел напротив, прямо на пол, и взял Сичэня за руку, несильно потянув на себя. — А как вы сюда попали, дедуля? — мальчик смотрит так заинтересовано и очаровательно, что Лань Хуань самозабвенно улыбается, отвечая: — Я пришёл сюда в поисках помощи. Видишь ли, я повстречал очень плохого заклинателя. И теперь мне могут помочь только в Юньмэне, — лицо собеседника показалось мужчине несколько оскорблённым, но тут же приобрело сочувствующий вид. — А ещё тебе может помочь старший брат! Но… Сейчас он на меня злится, — тон, с которым говорил мальчик, сменялся, как мелодия от мажора к минору — от бойкости и гордости к разочарованию, граничащему со страхом. — Юдоль рычит, значит, да-гэ особенно зол.       Сичэнь смаргивает и смотрит на мальчика так, словно он сказал что-то неразумное: Юдоль рычит? он, очевидно, говорил про крепость. Старший брат зол, и поэтому крепость рычит? кто же тогда его брат — тот самый заклинатель из легенд? От него, выходит, мальчик прячется, как от огня? По телу бегают мелкие мурашки. — Ты имел в виду… Нечистую Юдоль? — мужчина замечает смятение и испуг собеседника. Видит, как его глаза начинают слезиться, а руки резко захлопывают рот. И понимает, что был прав в своих догадках, а мальчик наверняка задел негласное табу. — Ой, я не имел в виду ничего такого! — лицо А-Сана, как себя назвал малыш, немного прояснилось, — Она великолепна. Но мне показалось, что она скорее зевнула, чем зарычала, совсем недавно.       Мальчишка убрал руки от губ, стремительно растирая слёзки по пухлым щекам и заулыбался, неловко подпрыгнув на месте. — Правда-правда зевнула? — кивок в ответ заставил его буквально упасть лицом в колени Сичэня, обнимая за пояс короткими, но цепкими руками. У «старика» прихватило поясницу. — Ура! Значит брат успокоился! Или ему стало лень искать меня!       От тихого и настороженного ребёнка не осталось ничего, кроме всё таких же блестящих глаз. Мальчик наконец представился Сичэню: его звали Не Хуайсан. Как оказалось, за чумазыми щёчками скрывались неловкие попытки рисовать углём — всякий раз малыш растирал чёрную сажу по себе, когда поправлял волосы или вытирал со лба пот. Разглядывать его рисунки было интересно, в них сквозило трепетное воображение и неловкость пока неумелых рук, но в слишком глухом свете сложно, поэтому вскоре они оба переместились на улицу, где мужчина смог дышать свободнее, отплевавшись от затхлости воздуха в домике. Сейчас он сидел на скамейке и наблюдал, как счастливый ребёнок бегает туда-сюда с прутиком в руках, вырисовывая на песке красивые узоры. Лань Хуань непроизвольно подправил контур рисунка носком ботинка. На вопросительный взгляд пояснил — линия была неровной. Хуайсан лишь смеётся и говорит, что дедуля Лань странный.       В обществе мальчика на душе у Сичэня стало легче. Показалось, что он вернулся в те времена, когда были живы родители, и они с А-Чжанем могли позволить себе быть беззаботными детьми. Когда же солнце клонится к горизонту, приходится смириться с мыслью, что им стоит расстаться. Но стоит Лань Хуаню напомнить А-Сану, что пора домой, как тот бледнеет и хватает мужичину за рукав. — А ты?.. На тебе точно проклятие! Не бывает таких забавных старичков! Давай покажем тебя брату? — прозвучало капризно, словно Хуайсан уговаривал родителей взять зверушку, но мужчина не обижается. Он всё понимает. — Он… — Не Хуайсан! Где ты? Выходи сейчас же, или ноги сломаю, когда найду! — грубый окрик заставляет малыша сжаться и спрятаться за спиной нового знакомого, громко всхлипывая, а сердце Лань Хуаня пропустить удар от неожиданности. Голос был грубым, резким, звучал сердито, но был ему знаком.       Когда его обладатель вышел из-за угла, Лань Хуань убедился в этом, вглядываясь в суровый профиль Минцзюэ. Тот выглядел ошарашенным, смуглое лицо отразило сразу несколько эмоций: удивление — кто-то ещё есть в этой деревушке? смятение — кто это, как к нему обращаться? а следом и умиротворение — младший брат всё это время был не один, а незнакомец не выглядел опасным. Читая это в одном лишь взгляде выразительного лица, Сичэнь невольно делает вывод, что новый знакомый, должно быть, отругал младшего брата и тот, боясь его гнева, сбежал — именно так они и встретились.       Мужчина чувствовал себя монстром, наблюдая, как трепетно старик закрывает дрожащего А-Сана от него, но в то же время испытывал непонятное раздражение. Передёрнув плечами, он подошёл ближе, склонившись перед старцем в уважительном поклоне. Лань Хуань заставляет себя не улыбаться. — Прошу прощения, господин, мой младший брат побеспокоил вас. Могу я… — Какой младший брат? — перебивать было против правил, но Сичэнь отчего-то ощутил необходимость сделать это. Мальчик за его спиной чуть-чуть вздрогнул, но ощутимо успокоился, прижимаясь чуть сильнее. Он понял, что его так просто не выгонят, не выдадут «господину-злому-заклинателю». — Но, — Минцзюэ сморгнул оцепенение и нахмурился. — Он стоит у вас за спиной… А-Сан, выходи! — не просьба, а приказ. Минцзюэ рычит почти на манер крепости. Лань Хуань улыбается про себя, понимая это. — Хм… — показательно нахмурив брови, покачал головой «старик». — Никакого А-Сана тут нет, Минцзюэ-сюн. Он сам так сказал, — обращение по имени вызывает бурную реакцию на лице собеседника, но корить себя уже поздно. Лань Хуань старается не думать об этом, сосредотачиваясь на том, что он задумал: когда-то, вспоминает Сичэнь, так делала мать, чтобы успокоить Ванцзи после того, как тот проигрывал старшему брату в шашки или падал во время догонялок. Правила невинной игры в привидение были просты — виновник детских слёз просто должен был извиниться, чтобы ребёнок сам к нему вышел. Так не оставалось никаких обид, никаких недопониманий. Вспоминая, как ребёнок уверял его по ту сторону двери, что там никого нет, Сичэнь просто воспользовался его же словами.       Минцзюэ чувствует себя идиотом, которого взяли за ухо за провинность, краснеет, тихо бубня себе под нос и, прекратив пилить брата взглядом, уставился прямо в глаза незнакомцу. «Незнакомцу ли?» — задаёт он сам себе вопрос, увидев в светлых глазах отблеск чего-то знакомого, трепетного и учтивого. Ему не остаётся ничего, кроме как принять правила игры. — Да? А что ещё сказал А-Сан? — Что прячется от страшного-страшного заклинателя, — от этих слов лицо собеседника бледнеет, губы кривятся, а руки сжимаются в кулаки. Сичэнь подносит тонкий палец к губам, и слегка подмигивает старшему брату, словно направляя на правильный путь. — Вы знаете кого-то, кто решился бы обидеть этого милого ребёнка? — Пусть попробуют, — мрачно отзывается Минцзюэ. — Даже если я иногда ругаю его, иногда злюсь, я никому не позволю ранить моего любимого младшего брата. — Правда? — отзывается уже не Сичэнь, а Хуайсан, робко выглянувший из-под руки Лань Хуаня. — Тогда А-Сан всё-таки тут! Ты нашёл меня, да-гэ! — мальчик улыбается широко и радостно, кидаясь в объятия к старшему брату. Тому пришлось сесть на корточки, чтобы мальчик смог обвить руками его шею, зарываясь носом куда-то в район воротника. Минцзюэ прячет довольную улыбку, утыкаясь губами в макушку младшего братика, поднимает его на руки. Наблюдавший за ними мужчина лишь отходит в сторону, чувствуя себя дурно, садится на скамейку. — Дедуля Лань, спасибо, что поговорили с братиком!       Минцзюэ хмурится и смотрит на Сичэня изучающе, задумчиво, словно хочет что-то спросить; его оливковые глаза вспыхивают странным золотым, едва заметным, внутренним свечением. Он словно видит, как у «старика» сердце падает в пятки, сильно колет, и болезненно ползёт наверх, словно может видеть все те иглы, что внезапно пронизывают внезапно постаревшее тело. Тяжело дыша, Лань Сичэнь с трудом выдавливает из себя улыбку для А-Сана и прикрывает глаза. Он уже не слышит торопливых шагов, не видит, как малыш дёргает брата за рукав рубашки в его сторону.       Он упускает и момент, когда его берут за морщинистую руку — лишь чувствует невероятный прилив энергии, словно на лице разглаживаются все морщинки. Ему даже чудится, что седые волосы снова становятся чёрными, как смола. Открыв глаза, он замечает слабое свечение между его рукой — снова гладкой, как нефрит, молодой! — и ладонью Минцзюэ. Тот сидит подле него на коленях и сосредоточенно вглядывается в на глазах молодеющее лицо таким виноватым и болезненным взглядом, что Сичэню становится стыдно. Он понимает, что молодость ему не чудится, что он и правда помолодел… Но стоит новому знакомому отпустить его руку, как наваждение спадает — разве что сил в нём снова в разы больше, а движения не отзываются болью в груди и суставах. — Сичэнь, — негромко обращается к нему Минцзюэ, поднимаясь с колен, — Как это случилось? Твоё ядро поблекло, обессилело! Вчера ведь всё было в порядке, — он хмурится выразительнее любых слов, но Лань Хуаню это кажется неправильным. Встав на ноги, он заботливо касается чужого лба указательным пальцем; старший Не удивлён, морщинки разглаживаются сами по себе. — Я не знаю. Просто в магазин явился странный человек — и всё. Но, Минцзюэ-сюн, он просил передать тебе, что заберёт звезду, — от воспоминаний Лань Хуаня передёрнуло, а губы сжались в тонкую полоску. — Думаю, вы знакомы…       Мужчина молчит, о чём-то думая. Спустя минуту он берёт нового знакомого и брата за руки и тянет в сторону крепости. «Останешься с нами» звучит для Лань Хуаня лучше любых других слов. Он нашёл того, кто поможет справиться с проклятием.