Ходячая крепость

      Тишину сада разрезают знакомые громкие шаги, и Сичэнь с трудом отрывается от беседы с братом, слегка поворачивая голову в сторону Минцзюэ. Мужчина выглядит хмурым, подавленным, его смятение молодой человек ощутил почти физически, но так и не понял, что именно случилось. Лань Чжань вцепился в руку брата так крепко, что казалось ещё чуть-чуть, и проступят синяки — и настолько же крепким, цепким был взгляд, которым он столкнулся с не менее проницательным и выразительным взглядом главы ордена Не. Мужчина принял вызов, молча фыркнув себе под нос. Сичэню на мгновение показалось, что его брат и спутник оценивают друг друга, но он так и не понял, зачем и что вообще значила эта переглядка. Когда Ванцзи отводит взгляд, кивая сопернику в странной игре в гляделки, старший Не усмехается, как Хуайсана треплет мальчика по волосам и садится по другую руку от Лань Хуаня. Он ненавязчиво забирает одну ладонь своего гостя из хватки А-Чжаня, снова, как вчера у камина, касается тыльной стороны сухими, горячими губами. На секунду Лань Хуаню кажется, что сердце в груди замирает — к ушам приливает кровь, и он хочет закрыть их длинными прядями, как обычно делал, но вторую руку плотно сжимает в своих детских ладошках Ванцзи, и Сичэнь чувствует себя так, словно попал в ловушку. — Кхм, — смущённо кашляет, прерывая тишину, Лань Хуань и ловит на себе отчего-то обиженный взгляд тёмных оливковых глаз. — Я вас так и не представил. Это мой младший брат, Лань Ванцзи. — Не Минцзюэ, — сам представляется мужчина и смотрит на мальчика серьёзно, спокойно и сдержано. Словно всё ещё соперничает с ним за что-то. — Рад знакомству. Сичэнь многое рассказывал о тебе. — А о вас — нет, — фыркает младший брат, и Лань Хуань не узнаёт этого его тона. Но очень остро распознаёт непринятие и недоверие. Также удивляет то, что мальчик соврал: ведь всё то время, что они разговаривали, речь шла про быт в крепости, и невозможно было не упомянуть её хозяина.       Мужчину, кажется, это не волнует. Он склоняет голову к плечу Лань Хуаня, мягко проведя пальцами по его ладони, и прикрывает глаза. Сичэнь слегка улыбается и давит в себе желание погладить спутника по волосам и поцеловать в макушку, как он обычно делал с А-Саном и А-Чжанем. Вместо этого он лишь слегка сжимает чужую ладонь и поворачивается к брату, чувствуя, как тот обнимает его за локоть. Лань Ванцзи выглядел обиженным, но очень забавно — ещё детские щёчки слегка надуты, брови сурово сдвинуты, а глаза прищурены.       Молодой мужчина спрашивает про обучение в Юньмэне, и Ванцзи отмирает, чуть улыбается и воодушевлённо рассказывает про учителей и одноклассников, уделяя особое внимание Вэй Ину, и старший брат радуется, понимая, насколько мальчик воодушевлён. Потом упоминает тяжёлые тренировки, силовые упражнения, тренировочные бои… Говорит, что делает успехи — и брат ему верит, ведь Ванцзи очень способный ученик. Лань Чжань делится своими чувствами со старшим братом так легко и непринуждённо, что на душе становится легко и ясно. Сичэнь позволяет себе отвечать так же искренне и открыто: про то, как он счастлив в крепости, что чувствует себя свободным, что к нему добры, но не забывает и о проблемах, жалуется брату, что тяжело отказаться от привычек прежней жизни — в этот момент он чувствует, как Минцзюэ фыркает в изгиб тонкой шеи (хочется ощутить это тепло подольше, но оно быстро сменяется прохладой), как гладит его ладонь в своей, и по коже пробегают мурашки, а кончики ушей краснеют с новой силой. Отталкивать мужчину, на удивление, не хочется. Сичэню дорого стоит снова подавить в себе желание просто потонуть в этих касаниях. — Ванцзи, — подаёт голос хозяин крепости, отпуская чужую ладонь и слегка приподнимая голову. Мальчик смотрит на него и чувствует себя на удивление неплохо; в глазах друга брата лишь гордость и довольство, — Ты знаешь, как назовёшь свой меч? — У мужчины нет ни единого сомнения, что мальчик получит его в ближайшее время, и от этого обоим братьям приятно. Два пристальных, но добродушных взгляда устремляются на ребёнка, а он прикусывает губу и слегка мотает головой. Старший Лань следит за тем, как он медленно опускает и поднимает взгляд, подбирая слова, и ему кажется, что у младшего братика удовлетворение сменилось расстройством. — Мадам Цзян сказала, что такой меч — это духовное оружие, и что оно стоит дорого… и выдаётся не каждому. Я ещё не доказал, что достоин, — Голос Ванцзи звучит спокойно, сдержано, но в нём сквозит напряжение.       Сичэнь машинально касается сяо, гладит холодный инструмент кончиками пальцев и чувствует, как он отвечает ему теплом серебрящейся энергии. Его духовное оружие досталось ему от матери, это был её подарок на день рождения. У Ванцзи был гуцинь, названный тем же именем, — красивый, мощный инструмент с кристально чистым звучанием. Лань Хуань думает, не спросить ли у Минцзюэ о том, мог ли он стать для брата оружием, но пока не решается. Он лишь кивает и, подняв голову, ловит странный взгляд оливковых глаз спутника: тот словно тоже хочет что-то спросить, но молчит. — Достоин, — прерывает его Минцзюэ и фыркает себе под нос. — Летом учеников повезут на гору Дуан Цзао*, где вам подберут клинки по руке. И ты будешь в числе этих учеников. Ты сильный юноша с твёрдым характером и мощной ци, такой талант не зарыть, — заклинатель бросает взгляд на задумчивого Сичэня и добавляет: — Вы оба могли бы восстановить свой древний орден или основать новый.       Возле пруда снова воцаряется тишина. Сичэнь крутит в руках Лебин и теряется в собственных мыслях, а когда приходит в себя, в воздухе летает невысказанная досада и недоверие. Ванцзи упрямо хмурит тонкие брови и иногда тихо фыркает себе под нос. Минцзюэ смотрит в небо, и, очевидно, ему тревожнее, чем братьям Лань, но он не говорит об этом вслух.       Лань Хуаню от этого не по себе, в груди ворочается неприятно чувство холода. Ему не нравится, что оба его собеседника в смятении, и рука, которой он поглаживал светлый контур флейты, сама по себе поднимается к лицу, а с новым выдохом раздаётся приятная, тягучая мелодия. Сичэнь закрывает глаза и играет, что приходит на ум, в своей импровизации смешивая песни очищения, душевного спокойствия и умиротворения. Сяо мягко искрится и переливается серебром под изящными пальцами. Желание поддержать близких людей сливается с музыкой.       Ванцзи вслушивается в игру брата, но нот не узнаёт. Улавливает отдельно взятые кусочки выученных наизусть мелодий, пытается их соединить, но не может. А видя, как сидящий с другой стороны мужчина просто закрывает глаза, понимает — смысла в этом нет. Зато был смысл в том, как переливается светлый нефрит Лебин, словно поёт сама по себе. Будто у неё есть душа. Отчего-то это не пугает, а завораживает. Лань Чжань слабо улыбается и прикрывает глаза, укладывая голову на высокое плечо брата. На душе становится легко, музыка холодит изнутри, пронизывая нотами насквозь, и разум проясняется. Он видит улыбки брата и Вэй Ина, глубоко втягивает воздух в лёгкие и словно бы чувствует прикосновения: родные объятия, привычную тяжесть ладони на плече, как его тянут за руку… Всё так понятно и кристально ясно, что детский разум не сразу понимает, что это — видение. Сбоку кто-то фыркает, и Ванцзи кажется, что нечто подобное, приятное, успокаивающее, видит и спутник брата… Жаль, что ошибается.       Мужчина, в отличие от внезапно расслабившегося младшего брата, напрягся, сильно свёл густые брови и первое время старался сопротивляться мелодии. «Не получилось» — понимает он, видя перед глазами всполохи пламени, самого себя в чужом, пугающем обличии, слыша рык Биси и крик младшего брата, видит чьё-то вырванное сердце в ладони — и от этого хочется вырвать сяо из рук друга и переломить пополам, вот только в чём он виноват?.. Картина перед глазами была страшна, и как её не описывай, название можно было дать всего одно — война, и она была отнюдь не миражом, а тем, что его терзало, не давало покоя. Тем, с чем музыка пыталась помочь разобраться. Приходится переступить через себя, позволяя мелодии пронзить тело. Образ войны, забирающей всё человеческое из людей и лишающей самых близких и родных лёгким взмахом руки, постепенно померк. Прямо напротив застыл знакомый, но ненавистный образ: когтистые лапы вместо рук, пылающие огнём глаза, словно потрескавшееся от чёрных вен лицо и крылья, покрытые не то мехом, не то чёрными перьями. Его второй облик. Проклятый меткой бесконечной ярости и гнева, ведь он — часть этой войны. Мысли складываются в единую цепочку, появляется чёткий план, и все ужасы, представшие перед глазами, постепенно меркнут. Рядом с фигурой монстра на секунду мелькает призрак с белоснежными волосами, и от былой тревоги не остаётся ничего, кроме горького послевкусия. Крылатый дьявол льнёт к холодным рукам видения и обретает человеческий облик.       Сичэнь не знал, что видели сидящие рядом с ним люди, но сам он погрузился в воспоминания о доме: о родной комнате, о жёсткой кровати, о дяде. Следующее воспоминание — первая встреча с Минцзюэ, его тёплые руки, объятия, ожигающая кожа… Мысли складываются в единую мозаику, и когда мелодия заканчивается, он чётко знает, что чувствует и чего хочет. Открыв глаза, он замечает мечтательно улыбающегося уголками губ Ванцзи и непроницаемое, серьёзное лицо хозяина крепости. Неловкости больше нет — лишь умиротворение. — А-Сан был прав, — тихо вздыхает Минцзюэ, смотрит на Сичэня неловко и смущённо (или лишь кажется?) и проводит тёплой ладонью по его щеке, заправляя прядь волос за ухо. — Ты волшебник.       Глава ордена Не поднимается с места и уходит стремительными, тяжёлыми шагами. Лань Хуань смотрит ему вслед и не может сдержать разочарованного взгляда. Младший брат слабо дёргает его за руку и смотрит так понимающе, что становится немного неловко. Лань Чжань спрашивает про сяо — и брат рассказывает ему. Ванцзи обещает попросить дядю привезти ему гуцинь.

***

      Хуайсан довольно визжит, носясь по крепости с таким завидным усердием, что у Сичэня рябит перед глазами. Его старший брат стоит напротив той самой странной двери, в проёме которой он часто скрывался и которую напрочь запретил открывать. Под его ногами — пентаграмма, вырисованная киноварью. Биси довольно урчит, когда Минцзюэ подходит к нему, берёт на руки и несёт в центр магического круга: Лань Хуаню чудится, что у хозяина крепости за спиной мелькают огромные крылья, когда пол под ногами плывёт под тяжёлый рык демона. Не шевелится во всей крепости только фигура мужчины, стоящего в магическом круге, а когда внезапно всё встаёт на свои места, Сичэнь не может стоять ровно и приваливается к стенке, чтобы не упасть. А-Сан сидит на полу и чуть-чуть вертит головой из стороны в сторону. Видимо, он или сел заранее, или упал и теперь приходил в себя. У Лань Хуаня звёзды пляшут перед глазами и ноги подкашиваются, но он упрямо смотрит на дверь, которую мужчина то открывает, то закрывает, меняя цвета на крутящейся ручке.       Минцзюэ относит Биси обратно в камин и подходит к нему, мягко придерживая под локоть, заглядывает в глаза и осторожно, не торопясь, ведёт к выходу. — Слушай внимательно, — начинает он, показывая на ручку двери. — Из всех цветов тебе нельзя поворачивать на чёрный, красный и жёлтый. Фиолетовый откроет дверь в Юньмэн, зелёный в Цинхэ, наши с А-Саном родные земли. А голубой сейчас увидишь сам, — Вместе с самодовольным фырком над ухом перед глазами что-то ярко слепит, слышится гул улиц, и яркий свет на секунду ослепляет. А следом приходит осознание.       Сичэнь крепко держится за руку мужчины и дышит так глубоко, что кажется, будто вот-вот упадёт в обморок. Перед ним открывается вид на знакомую мощёную камнем улочку, на выученные наизусть витрины… А выйдя наружу, он может взглядом найти вывеску фамильного магазина. Минцзюэ выходит следом, поддерживает Лань Хуаня, не давая упасть, мягко обнимет со спины, утыкаясь носом куда-то в затылок и шёпотом спрашивает: — Тебе нравится? — хочется спросить, достаточно ли этого, достаточно ли дать ему возможность в любой момент оказаться рядом с семьёй, чтобы удержать, убедить остаться с ними, но на это не хватает ни сил, ни желания. К тому же с тех пор, как они побывали в Юньмэне, прошла уже неделя, а поговорить о намерении «учителя Ланя» вернуться к родным они так и не смогли. О чувствах, внезапно осознанных и оттого крепнущих, Минцзюэ тоже ничего не сказал, то ли боясь реакции, то ли опасаясь сорваться. — Да, очень, — ладони ложатся поверх чужих, и Сичэнь чувствует невероятное спокойствие в душе. — Но с чего вы вдруг решили что-то менять? — Потому что ты стал частью нашей жизни, — тяжело выдыхает Минцзюэ, позволяя себе положить голову на плечо молодому человеку, носом проведя по мягкой щеке. Он чувствует дрожь в чужом теле и отстраняется, не хочет давить, не хочет пугать. — И Хуайсан слышал, что ты… хотел вернуться домой.       Сичэнь чувствует, как тёплые ладони, обнимавшие его, исчезают и машинально поворачивается, чтобы увидеть, куда именно собрался старший брат Не, и следует за ним, возвращается в крепость. В воздухе повисло что-то тяжёлое, недосказанное. От досады молодой человек кусает нижнюю губу. Им стоит поговорить. Один на один, за чашкой чая, например… — Я заварю чай, — улыбается он, направляясь на кухню. Минцзюэ грузно падает в кресло у камина и тянет руку к Биси, молчит. И это молчание давит.       Уже заливая в железный чайник холодную воду, Сичэнь позволяет себе провести пальцами по своей щеке и шее, вспоминая лёгкие касания, и слегка улыбается. Между ними определённо что-то было — нежное и тёплое чувство, заставляющее глаза сиять. Жаль, что оно до сих пор оставалось невысказанным.       Сичэнь снова слегка кусает губу, пытается придумать, как правильно завести разговор. Но когда он выходит с кухни с подносом с чашками и заварником, относя железный чайник к камину, Минцзюэ уже и след простыл. А-Сан же печально смотрит на огонь, всхлипывая и растирая по щёчкам крупные слёзы. В лапах Биси тлел неумело расписанный маленький веер.