Ходячая крепость

      Вытянуть из Хуайсана, что случилось, не получается. Сичэнь только и может, что прижать к себе рыдающего мальчика, нежно поглаживая по отросшим, растрёпанным волосам, и попытаться связать воедино невнятный вой и скулёж. Его не было минут пятнадцать, не больше — четверть часа, и вот ребёнок в слезах, Биси кашляет дымом, а в его лапах догорает маленький-маленький веер. Хозяина крепости след простыл, и никто не может ему объяснить, что произошло и как быть дальше. Цветное колесо установлено на чёрный цвет, и Лань Хуань не смеет открыть дверь — Минцзюэ запретил. В душе клубится смятение и желание хоть что-то сделать, поэтому молодой мужчина решает для себя простую вещь: он успокоит А-Сана и отправится в жилое крыло адептов ордена Цинхэ Не, поспрашивает о том, что вообще происходит.       Во-первых, не могли они отправиться в Юньмэн лишь для того, чтобы он повидался с Ванцзи, а Хуайсан с наследником Цзян и Вэй Ином — об этом говорило даже то, что сам Минцзюэ скрылся в неизвестном направлении в сопровождении господ Пристани Лотоса, а когда вышел к ним из главного зала, был встревожен и зол. Также стражники что-то говорили про орден Вэнь. Во-вторых, резкая смена интерьера хозяйского крыла, новые цвета на ручке двери и то, что её тайну доверили ему, Сичэню, до этого лишь гадавшему, что таится по ту сторону. В-третьих — рыдающий младший господин крепости и сожжёный веер, наверняка расписанный им лично. Картинка не складывалась, а былое благополучие, несмотря на все попытки Минцзюэ скрывать проблемы, трещало по швам.       И от этого Лань Хуань чувствовал необъяснимую ярость в душе. Хотелось со всей силы, может, даже прикладывая толику духовной энергии, дать своему спасителю по лицу, накричать, вызвать гнев, чтобы он в порыве всё рассказал, заставить открыться хотя бы немного, хотя бы так… Потому что незнание — недоверие — убивало хуже медленного яда, особенно когда всё стало настолько очевидно. — Какая, кхе, гадость, кхе-кхе, — откашливается Биси и недовольно фыркает. Его пламя тухнет, и Сичэнь, заметив это, в панике перестаёт гладить Хуайсана по волосам, подрывается к новым дровам и подкладывает парочку поближе к демону. Тот рычит, но не сопротивляется. Лань Хуань боится, смотря на то, как алое пламя становится жёлтым, бледнеет и сереет… и внезапно понимает: что-то в самом демоне металось, словно стараясь порвать его на куски. Недолго думая, молодой мужчина тянется к пламени и с удивлением чувствует болезненный жар, одёргивает руку. — Не трогай меня-а-а-ар, — рычит демон. Сичэнь болезненно трёт стремительно краснеющую кожу на руке, опускает кисть в широкое отверстие чайника с холодной водой и теряется в своих мыслях. Демон мечется по дровам, скулит и медленно, но верно теряет силы, а они ничем не могут помочь… — Учитель Лань, твоя сяо… Попробуй сыграть! — вдруг подрывается мальчик. Он точно помнил, что старший брат хвалил Сичэня за его мастерство, и даже пару раз просил сыграть ему успокаивающую мелодию, и это работало! — У тебя должно получиться его усмирить… — невысказанная мысль о том, что Биси — часть Минцзюэ, повисла в воздухе, и А-Сан кусает губу. Об этом точно говорить было нельзя: никому-никому и никогда-никогда.       Лань Хуань поднимает флейту к губам и медленно, трепетно, тихо вдувает в неё воздух — музыка звучит неуверенно, но ровно и плавно. Хуайсан замечает, что глаза пока что не заклинателя, но совершенно точно талантливого молодого человека, слабо поблёскивают серебром, а Биси, словно стараясь согнать морок, сильно мотает головой, рычит громче, начинает разгораться. Серое пламя под лапами и чёрное пятно, виднеющееся и мерзко шевелящееся в его прозрачном огненном животе, стало биться из стороны в сторону. По мере того как музыка крепла и становилась громче, пламя демона взвивалось всё выше и выша, алело на глазах, а чёрное нечто извивалось и визжало, пока не смогло вырваться из тела огненного полудракона — тот просто его выплюнул, сильно встряхиваясь и продолжая разгораться. Учитель медленно опустил инструмент, смотря на виновато тупящего взгляд демона и позволил себе улыбнуться, но тут же пришёл в себя — А-Сан закричал, с ногами запрыгивая на камин, а Лань Хуань не успел даже понять, почему.       Противный, мерзкий чёрный червяк с шипением завился под ногами молодого мужчины, и тот с трудом удержался от падения, когда клякса начала разрастаться, булькая и визжа, приобретая уже знакомые, мерзкие очертания сян хуо, и схватила его за ботинки.       Ох. Конечно. Ничего не бывает так просто, верно?       Сичэнь, пытаясь вырваться, чувствовал себя так, словно его затягивает в глубокое, холодное болото, и честно пытался не терять рассудок от ужаса и прошибающего насквозь омерзения и страха — не получалось, а длинные чёрные руки тянулись от пояса всё выше и выше, вязко окутывая его тело. Учитель забыл, как дышать, а кричать — подавно, только и мог, что вглядываться в чёрное полупрозрачное нечто и дрожать, чувствуя, как по коже пробегают табуны мурашек.       Биси, отошедший от пытавшейся убить его дряни и выросший в три раза благодаря мелодии, резко полоснул монстра огненными когтями, прежде чем тот сумел дотронуться до белого от страха и оцепенения лица Сичэня своими мерзкими пальцами, с которых мерно капали чёрные-чёрные чернила. Клякса расступилась под напором демона, и Хуайсан смог затащить мужчину к себе. Мальчик и сам не знал, откуда в тонких руках взялись силы, — он просто не думал об этом, взял и потянул. Возможно, запоздало приходит мысль, тренировки с братом всё же имели какой-то эффект. — Убить, — хриплым, леденящим, не своим голосом произнесло существо, смотря на Сичэня неживыми кукольными глазами. Отвратительный нос картошкой смачно, со свистом, втянул воздух возле камина, прежде чем пасть попыталась укусить безвольно висящую ногу музыканта. Молодой человек быстро, насколько мог, перебрался глубже на камин, пытаясь отделаться от мелькающего перед глазами видения бесчисленных рядом чёрных, гнилых зубов. Демон рычал, махая хвостом, и будь у него шерсть — обязательно бы распушился. Сжимая в руках сяо, Сичэнь мотнул головой и, глубоко втянув в себя воздух, словно убеждая самого себя, что нужно дышать, прислушался к бессвязной речи чернильной кляксы, различая лишь пару слов: — Надо… было… убить тебя… тот вечер.       Мерзкая чёрная жижа медленно, но верно превращалась из маленькой лужицы в огромное пятно, заполняющее пространство вокруг камина. Биси шипел, не позволяя мерзким щупальцам коснуться маленького мальчика и его учителя, с ногами забравшихся на камин — хозяин приказал ему охранять их, и демон не смел ослушаться его. Каменное возвышение камина стало для них единственным островком безопасности в большом зале. Сичэнь смотрел на то, как маленькие ручки, капающие чернилами, тянутся к ним, и понимал, что всё это неспроста. Биси стало плохо, и этот монстр появился именно тогда, когда Минцзюэ не было в крепости — возможно, его даже специально вынудили уйти. И когда рядом с ним, простым учителем, и ребёнком не было того, кто мог бы защитить, кто-то решил напасть. Лань Хуаню даже кажется, что он знает, кто именно.       От своей же беспомощности очень быстро становится тошно, и Сичэнь крепче сжимает Лебин, думает, как быть. Руки ещё дрожат, но в голове постепенно проясняется — на смену одной мысли приходит вторая, он медленно припоминает, на что способно духовное оружие, и решает попробовать: играя спокойную музыку, в том числе — из сборников дяди, он дарил покой окружающим… Что же мешает ему попытаться музыкой успокоить жажду крови монстра? Смутно припоминая мелодии, потому что ужас и холод вязкой слизи до сих пор не отпускал тело и разум, он попытался представить в голове нотный лист.       «Я могу усмирить его… или стереть его, как кляксу с пергамента» — додумывает молодой человек, окончательно поняв, что нужно делать, и прикладывая сяо к губам. От первых, резких и грубых, непривычно громких нот чернила вспенились, послышался мерзкий визг и хлюпанье. Потом жижа начала бурлить, собираясь в единый ком. На лбу у музыканта выступила испарина, когда он попытался, сосредоточившись на образе капли чернил, собрать всё это растёкшееся болото воедино: получилось не сразу, но жижа, щёлкая и бурля, клокоча, начала уменьшаться в объёме, занимать меньше пространства. Стараясь дышать как можно глубже, чтобы не прерывать мелодию, Сичэнь медленно подошёл к краю камина, стал играть усерднее, ускоряя ритм. Сян хуо, повизгивая, снова стала принимать облик чёрного червяка, совсем недавно, казалось бы, сидевшего в животе у Биси. Сичэнь почувствовал, как его покидают силы, и с трудом не свалился с возвышенности прямо на пол.        А-Сан, увидев, что у Лань Хуаня всё получилось, но совершенно не осталось сил, схватил с подноса баночку с сахаром и, боязливо перетаптываясь на месте, поймал в неё червяка, сильно зажимая ладошками крышку. — Когда же придёт брат?.. — тихо шепчет, всхлипывая, мальчик и бегает глазами с учителя на демона и обратно. — Так страшно!.. — мальчик завинтил сахарницу, как мог, и сунул поближе к Биси. Кажется, тот на полном серьёзе решил сплавить фарфор, старательно поливая огнём щель между банкой и крышкой. — И… Как он попал сюда? Откуда? — Не знаю, — тихо шепчет сорванным голосом Сичэнь, тяжело дыша. Светлые одежды перепачканы в саже и вязкой слизи, волосы спутаны, а всё лицо обливается потом. — Но точно уверен, что сейчас нам надо прийти в себя… и дождаться Минцзюэ-сюна.       Помедлив немного, Хуайсан кивает и переводит взгляд на грязные полы и сырые дрова. Недолго думая, он подрывается с места и выбегает из гостинной, а когда возвращается — Лань Хуань не обратил внимание, как долго мальчика не было, — за его спиной стоит Мэн Яо, держащий в руках швабру и большое ведро с пенящейся водой; лицо помощника показалось Сичэню не слишком удивлённым. А-Сан тащил в ручках несколько новых брёвен, кажется, перевешивающих его, чтобы подкормить Биси.       Заметив, что демон смотрел на вошедшего человека ехидно, Лань Хуань решил, что ему показалось.

***

      Уборка, которой так упорно занимал свои руки Мэн Яо (сейчас перебрасывающийся короткими фразами с Биси) в течение часа, отправив «господина Ланя» в купальни, пошла коту под хвост, когда открылась зачарованная дверь и в неё ввалился хозяин крепости: с Минцзюэ рекой стекал пот, смешанный с сажей и густой кровью, за спиной в полусложенном виде волочились крылья, а руки больше напоминали лапы огромного зверя. Ноги — всё в той же чёрной слизи, с таким трудом отдраенной от половиц. Помощник уставился на своего господина так, словно был готов вот-вот закричать, но не стал, заметив недобрый блеск в покрасневших от выступивших сосудов глазах. В голове всплыл давний случай, когда ему только-только запретили сюда заходить, ясно дав понять, что одна оплошность будет стоить жизни. Сглотнув, юноша спешно, спиной, не сводя взгляда с заклинателя, направился к двери, опустив голову в почтительном поклоне. — Мэн Яо, — прорычал, почти как демон из камина, мужчина, в два быстрых шага достигая его и хватая за горло огромной ладонью. Взгляд злых карих глаз окинул весь зал, и, не заметив никого больше, Минцзюэ сильнее сжал руку. — Кто разрешил тебе находиться в этом крыле?!       Он словно позабыл напрочь про накатившую на тело усталость, секунду назад читавшуюся по лёгкой дрожи в ногах и тому, как при шаге склонялись из стороны в сторону его широкие плечи и тяжело звякала сабля на поясе, и собственные раны, смотря на молодого человека так, словно видел в нём главного врага. Мэн Яо вытянулся настолько, насколько мог, касаясь пола лишь кончиками пальцев ног, и замер, успел лишь коротко, но громко вскрикнуть, прежде чем лёгкие сдавило от недостатка кислорода. Он с точностью до секунд мог сказать, сколько ещё продержится, прежде чем в зал влетел Хуайсан в сопровождении своего учителя, непривычно растрёпанного и напуганного больше, чем обеспокоенного — помощник справедливо решил, что сегодняшнее нападение оставило свой след на нём, но порадовался, что даже при всём этом Лань Хуань свой дух миротворца не растерял, сразу же кинувшись к Не Минцзюэ, сжимая его руку в своих. Он не слышал уже почти ничего, когда перед глазами всё поплыло от недостатка воздуха, а сознание было готово вот-вот покинуть. Мэн Яо не видел, как изящные, но крепкие ладони музыканта с силой сжали запястье не то человека, не то монстра, вынуждая отступить на пару шагов, падая на колени, сильно кашляя и стараясь унять гул в голове. Только тогда он заметил, что между ним и главой клана, рычащим не то от гнева, не то от боли, стоял Сичэнь.       Когда тонкая белая ладонь коснулась почерневшей в вечернем свете окровавленной щеки, взгляд мужчины медленно, но верно начал проясняться. Достаточно для того, чтобы он отстранился, уходя к стене, словно стараясь спрятать свой вид в тени и подобрать крылья, с хрустом и болезненным шипением втянувшиеся в крепкую спину. Минцзюэ согнулся пополам, с кашлем сплёвывая на пол ком густой крови, прежде чем завернуться в остатки плаща и, игнорируя крик в спину, отправиться в сторону своей комнаты.       Подскочивший к Мэн Яо Хуайсан с ужасом дёрнул Сичэня за руку, заглядывая в на мгновение опустевшие глаза. Помощник главы клана легко отстранил от себя мальчика и вытянул руку вперёд, останавливая намеревавшегося подойти к нему молодого человека. — Не стоит. Лучше… проведайте господина, — хрипло выдал он, приваливаясь спиной к стенке. — Я в порядке. Просто нужно отдышаться.       А-Сан трясущимися руками пощупал шею помощника брата и тяжело выдохнул, выскакивая из зала в коридор и криком призывая кого-нибудь на помощь — адепты клана Не подбежали достаточно быстро, и вскоре пострадавшего унесли в лазарет, а маленький мальчик только и смог, что свернуться клубочком около Биси, боязливо поглядывая в сторону комнаты брата. Там было на удивление тихо. — Он ранен, — тихо, словно стараясь убедить самого себя в том, что это хорошая идея, проговорил Лань Хуань и кинул взгляд на дверной проём. — Позови лекаря, пожалуйста. Я… попробую его успокоить.       «Кто бы меня успокоил, — про себя фыркает Сичэнь, мысленно вновь обливая себя ведром ледяной воды. — Я был бы очень признателен»       Руки дрожали с тех самых пор, как они с трудом отбились от чернильного пятна. Червяк, запаянный каким-то чудом в сахарнице, был отдан на попечение Мэн Яо и других адептов ордена, а сам Лань Хуань с ужасом и толикой беспокойства провёл более получаса, вгрызаясь мочалкой в бледную кожу. Нервы были натянуты, как струны, и столько всего хотелось узнать, что беседа с Минцзюэ и правда была ему нужна… и хозяину крепости тоже, как казалось, нужен был кто-то рядом. По крайней мере, сейчас, раненому и мечущемуся, как зверь в клетке.       Обычно вежливый и тактичный, на этот раз молодой человек не стал дожидаться сухого «войдите» после стука — просто открыл дверь, заходя внутрь, и запер её за собой до громкого щелчка. Минцзюэ сидел в самом дальнем углу комнаты, с голым торсом и распущенными волосами, смотря на свои руки — уже обычные, без когтей. Лань Хуань подошёл к нему сбоку, садясь напротив на пол, на колени, стараясь поймать его хмурый взгляд. Мужчина, как кукла, не сопротивляясь, посмотрел в глаза своему молчаливому гостю и замер: не знал что сказать, или не хотел говорить? Лань Сичэнь не знал, но совершенно точно понимал, что хочет услышать от него хоть что-то. Поэтому, с трудом заставив себя улыбнуться, взял его за руки и почувствовал, что мужчина холодный, как лёд, что в нём почти нет того тепла духовной энергии, которым Лань Хуань был согрет всё это время, все эти два месяца совместной жизни. Сосредоточившись, он попытался представить, как отдаёт свои силы мужчине напротив, и на мгновение показалось, что лицо мужчины перекосило измотанной улыбкой. — Не надо, Сичэнь, — мягко перехватив чужие ладони, тяжело выдохнул Минцзюэ, — ты тоже измотан. Что у вас случилось? — Ох, это будет длинная и неприятная история, — хмыкнул молодой человек, почувствовав облегчение от того, что глава ордена Не отмер, перестав сидеть недвижимой статуей. — У нас есть вся ночь, — кивает мужчина и гладит его длинные пальцы в своих руках, словно находит в простых прикосновениях спасение от своих демонов. — Сначала, — тяжело выдыхает молодой человек, поднимаясь с колен, и, забрав одну руку из крепких ладоней, гладит Минцзюэ по щеке, чувствуя, как сердце защемило от того, что он видит, — ты приведёшь себя в порядок и покажешься лекарям. Хорошо?       Глава ордена Не не может спорить с «учителем Ланем», даже если единственное желание — лечь на кровать и уснуть, когда он смотрит так: убедительно, светло и с толикой усталой заботы. Невольно понимаешь, насколько этот человек выбит из колеи, непривыкший к шумному и быстро сменяющему потоку событий. И Минцзюэ определённо не хотел, тем более, когда сам устал и вряд ли сможет облегчить ношу на его плечах, расстраивать гостя ещё больше, тем более, что мысль более чем здравая. Он встаёт с места и, взяв из шкафа первую попавшуюся одежду, стремительно уходит в сторону ванной комнаты. Сичэнь, выскользнувший следом, просит подоспевшего лекаря проследовать туда же, а сам остаётся в комнате, обуреваемый смущением и непонятным даже самому себе чувством безопасности: в этой комнате определённо что-то успокаивало… но что?       Очарованный переливающимся перламутром одного из талисманов, молодой мужчина коснулся его кончиками пальцев, и тело насквозь прошиб озноб на пару с ощущением полнейшей отчуждённости. Словно на пару мгновений изнутри выдернули все эмоции и переживания, и стало легче… жаль, что ненадолго, и что когда всё вернулось на свои места — стало как будто бы тяжелее дышать. Больше Лань Хуань ни к чему не прикасался, решив уточнить у хозяина, что из этого безопасно, а что — нет. Руки, дрожь в которых после случая с чернильной кляксой унять получилось лишь спустя час, снова неуловимо затряслись.       Минцзюэ возвращается через полчаса, теперь уже точно похожий на себя и пахнущий лекарствами и сухим хлопком. Из-под незавязанных шнурков рубашки виднелись плотным полоски бинтов, и Сичэнь впервые не испытывает стыда, окидывая небрежный вид хозяина крепости придирчивым взглядом. Мужчина ухмыляется и смотрит в ответ — открыто и откровенно, и под этим взглядом по спине у Лань Хуаня пробегают мурашки. — Рассказывай, — спокойно, ровно, но очевидно в повелительном тоне говорит хозяин крепости, подходя ближе к молодому человеку. Его взгляд усталый, но взволнованный, и отчего-то Сичэню мерещится, что мужчина зол. — Биси стал кашлять дымом… Мы с А-Саном заметили у него в животе что-то чёрное, — тихо, стараясь оставаться спокойным, восстанавливая в памяти события дня. Минцзюэ ненавязчиво потянул его на кровать, и учитель благодарно кивнул, садясь на самый край. — Это оказался червяк, и, выпав из камина, он стал… расти и пытаться нас съесть… Это было ужасно, я не уверен, подберу ли слова… — Это был сян хуо, — прервал его размышления собеседник, — Что случилось дальше? — учитель чувствует на своём плече тяжёлую крепкую ладонь и вздрагивает. Накативший на тело холод уходит, на его место приходит ненавязчивое тепло. Минцзюэ слушает внимательно, стараясь направлять его в своих же воспоминаниях, не позволяя углубиться в подробности, и Сичэнь не уверен, благодарен он за это или обижен. — Я его… уменьшил, — прикусив губу, задумчиво попытался пояснить молодой человек, нервно накручивая на пальцы край семейной ленты с облаками. — Сыграл на Лебин. Я часто сегодня играл… Не знаю, хорошо ли это, но музыка… — Музыка стала твоим оружием. Я понял, — кивает мужчина и нежно поглаживает его по плечу, притягивая к себе. Лань Хуань тяжело выдыхает, подчиняясь, и чувствует, как в нос бьёт резкий травяной запах мазей и стерильной марли. Грубый, низкий голос раздаётся где-то поверх макушки, и музыкант позволяет себе прикрыть глаза, вслушиваясь в него: — Ты молодец. Наверняка было страшно, я-то знаю… но ты справился. И защитил моего брата. Спасибо.       Он спрашивает ещё о каких-то мелочах: что делал Биси, прежде чем ему стало плохо? куда делся сян хуо после всего этого? кто заходил в главный зал после этих событий и что делал?       По мере получения ответов, лицо Минцзюэ становилось всё более и более задумчивым, иногда и вовсе перекашивалось от гнева, и Сичэню казалось, что в такие моменты он сдерживался, как мог. После всего этого в комнате наступила недолгая тишина, и оба человека просто сидели друг рядом с другом, вслушиваясь в мерное дыхание молчаливого собеседника. Лань Хуань решил, что лучшего момента, чтобы задать свои вопросы в лицо просто может не выдаться. — Минцзюэ-сюн, прошу, расскажи мне, что происходит, — просит он, отстраняясь от тёплого плеча и заглядывая в глаза. Лицо хозяина крепости вытянулось в удивлении, но лишь на пару мгновений. — Всё хорошо, Сичэнь, — говорит он и ободряюще хлопает его по плечу, пытается улыбнуться. — Правда. Не обращай на моё состояние внимания, это… просто неудачная ночная охота.       Лань Хуань глубоко вдыхает воздух в лёгкие и давит в себе желание кричать. — Прости, но я в это не верю. Минцзюэ-сюн, ты сам сказал, что я стал частью вашей, твоей, жизни. Неужели я не имею права знать, во что впутался? — не позволяя эмоциям проступить на лице сильнее, чем это требуется, Сичэнь лишь тихо фыркает и не отводит взгляда от ореховых глаз собеседника. Но что-то (обида, досада) всё же берёт вверх, и молодой человек несильно тянет мужчину за щёку, как маленького ребёнка, крепко сжимая смуглую кожу между музыкальных пальцев. — Не обманывай меня! Это важно! — Ай, — морщится Минцзюэ, накрывая чужую ладонь своей, стараясь разжать крепкую хватку, и в его взгляде проступает какое-то непонятное озорство. Отняв руку музыканта от своей щеки, мужчина нежно целует тыльную сторону запястья и смотрит так трогательно и открыто, что к щекам гостя приливает кровь и он быстро теряет весь свой гневный запас недовольства, — Я люблю тебя, — тихо, искренне шепчет глава ордена Не, снова касаясь губами бледной кожи руки. — Хорошо, я расскажу. Но пообещай, что не будешь в это вмешиваться.       Сичэнь отстранённо кивает, но он уже не уверен, что сможет слушать внимательно.