Ходячая крепость

      Туман окутывал ноги, тяжело прижимал к земле, стелясь низко-низко. Аньцин держится спина к спине с младшим товарищем, прикрыв глаза и вслушиваясь в леденящую тишину, прерываемую лишь шумом ветра и криком птиц вдалеке. В текущей ситуации им оставалось лишь одно — следовать за главой ордена, бывалым воином и сильным заклинателем. Молодой мужчина верил наставнику всецело, однако всё равно опасался того, что поджидало их дальше. Минцзюэ вёл их уверенно, не сбавляя шага, на ходу приводя талисманы в действие и лишь изредка оглядываясь: тишина была лучшим доказательством того, что никого поблизости нет, в ней трудно потеряться, и если вдруг послышится помимо тихого шороха сапог по траве — найти источник звука будет нетрудно. Чем дальше они шли, тем сильнее в очертаниях местности угадывалось какое-то поселение: то колодец мелькнёт, то полуразрушенный фундамент… Вскоре и вовсе показался каменный указатель с высеченными иероглифами: «Цинцае*». Мысленно пообещав себе позже поинтересоваться, чьи это владения, мужчина лепит на ближайшее дерево ещё один талисман, и тот сгорает дотла. — Глава, что это значит? — спрашивает его младший товарищ, и в его взгляде впервые мелькает что-то похожее на страх. — Это значит, что тот, кого мы ищем, засел здесь. Вперёд, — почти рычит себе под нос Минцзюэ, и адептам ничего не остаётся, кроме как последовать за ним.       Тропа, по которой они шли, постепенно сужалась, становилась всё уже и уже, пока не стала и вовсе незаметна, а насыпь и вовсе закончилась. Единственное, что выдавало тот факт, что тут кто-то ходил, — прижатая к земле тропа, притоптанная не одной парой ног. Следуя этому неточному указателю, заклинатели вскоре вышли к заросшей деревушке с серыми покосившимися хижинами. На дверях многих из них развевались белые бумажные украшения: «Похоронные дома, не иначе» — думает Минцзюэ и подходит к одному из них, настойчиво стуча в дверь — изнутри не раздаётся ни звука, даже вздохов не слышно. То же самое повторилось, стоило Аньцину и Циансе попытать удачи.       Городок казался вымершим, и это было характерно для места, где поселился тёмный заклинатель. Заклинатели, не разделяясь, двинулись дальше — к центру. Там, как рассудил глава ордена, должна была быть торговая площадь, сердце любого поселения. Оставалась надежда на то, что местность хранит если не следы кровавой бойни, то хотя бы какие-то подсказки. — Жуть, — тихо прошептал себе под нос младший заклинатель, и Минцзюэ отчётливо уловил, как судорожно бегают его глаза и как подрагивают в руке талисманы. — Мне показалось, что бумажная кукла на меня смотрит… — Следи за ней, — с лишней, пугающей серьёзностью говорит ему Аньцин, и неясно, серьёзен он или пытается напугать новичка. — Тёмное искусство способно и не на такое.       Минцзюэ лишь тихо фыркает себе под нос. В словах старшего адепта была правда: никто толком не знал, что из себя представлял тёмный путь и как ему противостоять, однако сам мужчина был убеждён, что большинство фокусов чернокнижники не из головы взяли — просто исказили или позаимствовали приёмы у тех, кто идёт по пути меча. Другой вопрос, что гораздо проще было обвинить кого-то в создании ужасных проклятий и талисманов, наносящих вред телу и духу, чем признать, что нечто подобное существовало по воле «праведных» заклинателей. Те же куклы могли бы быть оживлены талисманом подчинения — заклятием, позволяющим человеку взять контроль над неодушевлённым предметом — и писался он отнюдь не кровью, а киноварью.       Послышался стук, а следом звон, словно что-то разбилось, — заклинатели напряглись, схватившись за оружие. Аньцин с Минцзюэ, более сосредоточенные на окружении, почти одновременно двинулись в сторону дома, откуда послышалось копошение. Когда мужчины врываются внутрь, их встречает невидящий взгляд не дряхлой, но худой и поседевшей до корней волос старухи, как ни в чём не бывало перебирающей рис, и тихий писк из-под стола: — Не убивайте! — очень выразительно визжит девчушка и стучит ногами по полу, сжимая в руках бамбуковую трость и пряча нос в коленях. — Бабуля и я ничего плохого не сделали! Уберите свои мечи, уберите, изверги!       Первым реагирует Циансе, пустив нервный смешок и отвечая так резко, что маленькая девочка, едва ли одного возраста с Хуайсаном, подпрыгивает на месте, даже не задевая макушкой стол, и выползает навстречу, дуя щёчки: — А если бы мы вошли без сабель, а ты бы оказалась ходячим мертвецом?! Загрызла бы нас! — Дядя-с-саблей дурак! — вопит малышка, тыкая в Циансе бамбуковой тросточкой с такой точностью, что Минцзюэ сомневается в том, что его не подводят глаза: зрачки девочки были замылены, казалось, что их и вовсе нет, она совершенно точно должна была быть слепой. Однако, малышка смотрела так, словно всё видела, — Мы простые деревенские жители, а ты!.. Пугаешь! Плохой-плохой дядя-с-саблей! — она топает ножками и кажется ещё меньше, чем есть. Девочка вряд ли достала бы Минцзюэ до середины бедра, волосы были аккуратно собраны в два пучка по бокам и перевязаны зелёной ленточкой. Одежда на ней была на удивление хорошая, даже почти не грязная, что совершенно не сочеталось с внешним видом старухи, одетой в лохмотья и грязной, как загнанная потная кобыла. — А-Цин, — обращается к ней старуха и смотрит невидящим взглядом в совершенно противоположную от девчушки сторону. — Кто пришёл? Нет-нет, как же так… А я-то ничего не приготовила… — её руки тянутся в сторону, где ничего нет, берут невидимые предметы, и женщина скоро-скоро расставляет их по столу. — Ничего не готово…       Девочка хмурит детские брови и снова топает ножками, слегка постукивая бамбуковой тросточкой по полу, и говорит ей прекратить, но замолкает, когда в разговор вступает Минцзюэ, напуганная то ли грозным видом мужчины, то ли его грубым, низким голосом: — Госпожа, мы не те, за кого вы нас приняли, и девочка нас не знает, но благодарю за гостеприимство. Не расскажете, что происходит в городе? мы искали ночлег, но не нашли ни души. — Ах, души, ду-у-уши, — качает головой, прицокивая языком, женщина. — Где ночуют души? На кладбище, да в похоронном доме, голубки… ни у кого тут теперича души нет, все там ночуют… И ветерок поёт так сладко, на луну поглядывая, и полынь колышется…       Старуха казалась сумасшедшей, но в её словах сквозило смутное понимание. Она словно хотела, но не могла рассказать — от того говорила загадками, неточно. А-Цин вдруг прыгнула на неё, потянула за рукав, и Циансе покачнулся, зажимая рот рукой — на шее старухи отчётливо стали видны чёрные вены, проступающие сквозь морщинистую кожу, вздувающиеся и пульсирующие так сильно, будто вот-вот прорвутся. Девочка напуганной не выглядела, лишь шмыгала так, словно просила замолчать. Боялась, но чего-то другого. И Минцзюэ догадывался, чего и кого именно. — Не подскажете, где нам найти похоронный дом? — интересуется мужчина, и видя, как крепко поджались губы малышки, к удивлению спутников, его примеру на сей раз не последовавших, убирает саблю и подходит ближе. Не торопясь, глава ордена занимает место за столом, принимая из рук старухи воображаемую чашку, и поясняет. — Мы ищем кое-кого, друга. Боюсь, он связался с очень плохим человеком. Его зовут Сяо Синчэнь, он заклинатель, как и мы.       А-Цин светлеет лицом, подходит к нему вплотную и протягивает свой малюсенький мизинчик в сторону его огромной на фоне её ручек, ладони. Минцзюэ не сомневается, что это жест доверия, и протягивает руку в ответ. Дети не умеют обманывать, особенно в таком юном возрасте; чего только стоило то, что девочка не скрывала, что зрячая, хотя глаза у неё были необыкновенные, совершенно точно слепые на вид, но видящие наяву. Подрасти она, научилась бы держать лицо и легко смогла бы обманывать людей. И глава Не искренне надеялся, что до этого не дойдёт, что у неё не будет такой необходимости. — Обещай! — требует она. — Обещай, что вы поможете даоджану! Он подарил А-Цин новые ленточки для волос и платье! Он хороший, но делает плохие вещи! — Обещаю, — кивает мужчина, когда девочка с трудом хватается тонким пальчиком за его. — Но мне нужно знать, где сейчас даоджан, — он переводит взгляд на Циансе и выразительно машет рукой на малышку. Адепт делает шаг вперёд и кивком даёт понять, что внимательно слушает. — Ты останешься здесь. Обнесите хижину защитными талисманами, проверьте всё внутри. Сидите тихо. Если вдруг что-то пойдёт не так — хватай малышку и беги. — А старуха? — спрашивает паренёк и косится на женщину, словно перед ним стоял ходячий труп. От сути он был недалёк, но вслух озвучивать свои мысли не решался. — За ней вернёшься позже, — хмурится Минцзюэ, и каждый из них понимает, что женщина не жилец, но он не хочет расстраивать девочку. — Двоих выводить сложно. Спрячь её и беги с А-Цин. Оставишь её с Мэн Яо и вернёшься за старой госпожой.       Девочка кивает, без зазрения совести забираясь к главе ордена на колени и теребя кисточку украшения на сабле, пока Аньцин и Циансе отправляются обыскивать дом. Знает она много, как выясняется в процессе, но немногое понимает. Минцзюэ надеется, что никогда не поймёт: в деревню пришёл добрый заклинатель и просил дать ему ночлег — городские жители без задней мысли проводили даоджана к дому бабули и А-Цин, живущих за счёт подаяний да редких гостей. Так малышка и подружилась с загадочным заклинателем, совершенно растерянным и грустным. Как выяснилось, он поссорился со своим другом, и их пути разошлись. Следом в деревню прибыл странный юноша, постоянно трогающий лицо (А-Цин это бесило, вот и упомянула) и мерзко-мерзко посмеивающийся, со странными предметами в бездонном мешочке и какой-то необъяснимой тягой ко всему сладкому. Он очень быстро подбил клинья к даоджану и уговорил взять с собой, когда Сяо Синчэнь растерянно заявил, что нечисть в лесах уничтожена, и он не намерен более докучать этому городу, а спустя пару дней землю затянуло туманом, стали пропадать люди. Пришедший в поисках друга спустя неделю Сун Лань, описанный как хмурый и брезгливый заклинатель в чёрном, ушёл по следам странной парочки, и не вернулся.       Не Минцзюэ решает дождаться вечера, чтобы талисманы были эффективнее и светили ярче, и только тогда выдвигается в путь в молчаливой компании Аньцина. История не складывалась в одну картинку от слова совсем, хотя малышка вряд ли врала. Он был убеждён, что заклинатель, которого они искали, — Сюэ Ян, но ничего, кроме любви к сладостям, с описанием знакомого А-Цин не совпадало. Чернокнижник точно бы убил бродячего заклинателя, а этот напросился в спутники, за беспалым так же не водилось такой причуды, как беспрерывное ощупывание лица. У мужчины в голове крутилась сотня и одна мысль, и ни одной дельной. Решив действовать, как обычно — по ситуации, он отпустил посторонние мысли и ускорил шаг, направляемый ярким сиянием талисмана.       Дорога, на удивление, заняла не так много времени: не успела бы догореть и палочка благовоний, как заклинатели оказались напротив покосившегося домика, лишь в близости к которому вспыхнули все оставшиеся у них талисманы. Минцзюэ достаёт саблю из ножен и идёт вперёд, спиной чувствуя, что шаг в шаг за ним следует товарищ. На этот раз он уверен, что внутри его ждёт тёмный заклинатель или какая-то тварь, но всё же решает сделать ставку на эффект неожиданности — услышав голоса по ту сторону двери, он тактично стучит и ждёт, пока ему отворят дверь. За тихими и мерными шагами слышится скрип, и на пороге его встречает смутно знакомое лицо даоджана с перевязанными белоснежной лентой глазами. — Ты вернулся! — нервно улыбается заклинатель, его руки дрожат. — Принёс лекарства? Проходи, скорее, мне нужна твоя помощь. — Сяо Синчэнь, рад видеть тебя живым и здоровым, — хмуро отзывается глава Не и заглядывает за спину слепому, и к своему удивлению обнаруживает внутри фигуру раненого, тяжело дышащего человека в чёрных одеждах. — О, — в голосе даоджана мелькает узнавание, руки дёргаются, как в приступе, прежде чем бродячий заклинатель склоняет голову в поклоне. — Господин Не! Простите мне мою бестактность… Я ждал другого человека. Сун Ланю очень нужна помощь, и мой спутник обещал вернуться к ночи со снадобьем…       Бровь Не Минцзюэ дёрнулась, когда он вошёл внутрь, доставая из бездонной сумки пилюли укрепления тела и всучая их даоджану в дрожащие руки. Аньцин сорвался с места, спустя минуту возвращаясь с несколькими талисманами, источающими тёмную энергию. Тёмную, густую энергию, на зов которой обычно поднимались мертвецы. — Глава, это… «Ловушка. Мы все в ловушке. Нас заманили сюда намеренно, — думает мужчина, и чувствует, как Бася вибрирует от гнева, — А Сяо Синчэня и Сун Цзычэня тут бросили умирать»

***

      Когда старший брат покинул крепость, Хуайсан обрадовался — теперь у него были развязаны руки!.. Вэй Ин и Цзян Чэн очень давно просились погостить в Нечистую Юдоль, да только Минцзюэ всё откладывал, а то и вовсе запрещал заикаться об этом. Теперь же, хотя бы на денёк, он мог похвастать друзьям тем, насколько крепость огромная — в разы больше Юньмэна! И величественнее в своём скалистом внешнем виде! Недолго думая, он бросается к себе в комнату сразу же, как теряет из виду широкую спину, и садится за письменный стол, нетерпеливо покусывая кончик кисточки губами.       Накидав пару коротких строчек для друзей, он старается сосредоточиться, вкладывая в бумагу духовные силы, и вот перед ним уже не полупустой лист со смешным рисунком в углу, а симпатичная птичка, овеянная золотистым сиянием. Он берёт её в руки и бежит к зачарованной двери, поворачивает ручку на фиолетовый цвет и выпускает пташку в красочный пейзаж лотосовой пристани, прикрывает дверцу так, чтобы не заглядывали прохожие, и ждёт. Послание должно было долететь до друзей, а следом — проводить их к отправителю. Внутри всё клокочет и трепещет, отчего перехватывает дыхание и хочется тихо-тихо хихикать. — А-Сан, — от мелодичного голоса учителя мальчик подпрыгивает так же резко, как сердце ударяется о грудную клетку, нервно улыбается и едва не захлопывает дверь. Сичэнь удивлённо склоняет голову чуть на бок, смотрит на ребёнка с недоумением. — Всё хорошо? — Да, да, учитель Лань, всё отлично! — нервно смеётся он и ищет взглядом подсказки, о чём можно было бы спросить… и с вожделенным благоговением замечает в руках Лань Хуаня чемоданчик с красками и коробочку с Лебин. — Вы куда-то собрались?       Не успевает молодой человек ответить, как в щель в двери пролетает записка, привлекая внимание к фиолетовой ручке, а потом её толкают с таким напором, что Хуайсан чуть не падает вниз, к ступенькам, носом, издав тихий писк. На пороге застывает Вэй Ин, улыбающийся от уха до уха, и довольно, пусть и настороженно, скоро, осматривающийся по сторонам. За ним мелькает фиолетовая фигурка Цзян Чэна, и воспитанники Юньмэна помогают молодому господину Юдоли встать на ноги. Получив свой справедливый подзатыльник от брата, Усянь раскрывает дверь пошире и втягивает внутрь ещё одну фигурку, бледную, в белых одеждах, и Сичэнь улыбается, видя заалевшие кончики ушей Ванцзи, неуверенно переминающегося с ноги на ногу. Кажется миг — и он убежит прочь. — Я собирался к озеру, — говорит Лань Хуань, и А-Чжань поднимает на него взгляд так быстро и стремительно, что кажется, будто бы старший брат — его единственное спасение. — Очень красивый пейзаж, хочу попробовать нарисовать его, — кивает молодой мужчина и смотрит на мальчика тепло и понимающе, прежде чем кивнуть им всем. А-Сан краснеет, боится, что затея вот-вот провалится, но гость крепости лишь тихо смеётся и гладит его и Ванцзи по волосам. — Но раз вы все здесь, пожалуй, останусь. Кто знает, что может случиться с четырьмя детьми без присмотра. — Нет-нет, Сичэнь-гэ, вы можете идти! — вставляет своё Вэй Ин, повиснув на младшем Лане так, словно они были знакомы сто лет. — Это же дом А-Сана! Он тут всё-всё знает, даже лучше вас! — Лань Хуань смотрит на то, как улыбается Усянь, как в глазах младшего брата искрится веселье, и расслабляется. Мальчик слегка трясёт своего нового друга за плечи и требовательно просит: — Мы уже не маленькие! Правда ведь, Лань Чжань? Скажи же, успокой своего брата! — Мгм, — кивает мальчик, смотрит на Сичэня и чуть-чуть улыбается. — Брат…       Лань Хуань поднимает руки в примирительном жесте и качает головой. Знает, что хочет сказать Ванцзи, и знает, как ему тяжело это даётся. Поэтому лишь давит в себе беспокойство и запоздало понимает, что только что скопировал поведение Минцзюэ в тех случаях, когда он устаёт спорить и готов подчиняться. — Хорошо, я понял. Я буду снаружи, если что-то случится — зовите. А лучше сразу бегите ко мне, хорошо? — Мгм.       Цзян Чэн склоняет перед ним голову в почтительно поклоне и провожает официальным «учитель Лань», в то время как Хуайсан и Вэй Ин откровенно повизгивают, прыгая на месте в обнимку друг с дружкой. Сичэнь улыбается напоследок и уходит восвояси, а дети оккупируют зал с камином. Биси прячется в самой глуби и притворяется простым огнём, упорно игнорируя попытки вывести его на диалог и обиженное бурчание младшего господина крепости. Когда в него кидают маленькой веточкой, демон не выдерживает, заглатывает её огненной пастью и рычит, что пожалуется хозяину — никакого эффекта, кроме восторженных криков не последовало, и он начинает откровенно побаиваться этих детей, а потому ныкается ещё дальше и замолкает окончательно.       Утратив интерес к «хранителю очага», дети перемещаются в большой тренировочный зал, хватают деревянные сабельки и со смехом носятся друг за другом, ввязываются в шуточные драки — эта игра заканчивается тем, что А-Сан обиженно говорит, что драк ему и с братом хватает, и Ваньин его поддерживает, сурово отмечая, что во время занятий подвернул кисть, и тоже не в боевом настроении. Ничуть не теряя веселья, дети бегут на кухню и выпрашивают у кухарок сладкие булочки. Ещё минут десять убивают на то, чтобы уговорить Лань Чжаня, смущённого и неуверенного, всё это время молчаливым призраком следовавшего за ними, съесть сладость пораньше, не в ужин. Самым весомым стал аргумент Вэй Ина, жестокий, но действенный: «Ты же хочешь с нами дружить? Тогда поешь с нами!» — мальчик кривит губы и делает первый укус, съедая остальное с куда большим энтузиазмом. Даже, кажется, косится в сторону кухни, раздумывая над тем, как получить добавку. Чай мальчики заваривают на личной кухоньке Лань Сичэня, и его младший брат выглядит очень умиротворённым, с точностью до малейшего движения повторяя движения гостя крепости, когда разливает ароматную жидкость по чашкам вместо хозяина, обжёгшегося о тонкий фарфор.       Следом юные дарования направляются в комнату, где играют в более спокойные игры: наугад продолжают стихи — побеждают А-Сан и А-Чжань, а воспитанники Юньмэна лишь недовольно хмурят брови, придумывая строфы на ходу и, зачастую, невпопад. Посмеиваясь над их вариациями, дети плавно осознают, что времени прошло довольно много, и вываливаются обратно в зал, чтобы в итоге врезаться в шедшего первым Ваньина и застыть от звука тяжёлых шагов. Ванцзи реагирует моментально, зажимая рот Вэй Ина, только-только собравшегося что-то вякнуть, и выглядывает из-за угла, всматриваясь в тёмный силуэт. От вида фигуры, старательно обхаживающей Биси и словно пытающейся прикоснуться к тому, что его питало, тёмному сгустку в груди, бросало в дрожь: лохматые волосы, запах крови, звериный оскал… Двигался незнакомец на удивление спокойно и расслаблено — видимо, был уверен, что тут никого нет.       Дети быстро возвращаются в коридор с комнатами, и А-Сан тянет их дальше, к спальне брата. Тихо, на грани истерики, шепчет, что там безопаснее, запирая дверь на ключ и обнимая себя маленькими ладошками. — Надо позвать на помощь! — говорит он, бежит к столу, ищет там хоть что-то, но не находит ничего, кроме бумаги и кистей. — Учитель Лань у озера! А Мэн Яо ушёл с братом… Чёрт! Это кто-то точно-точно плохой! Тёмный заклинатель, вот он кто, от него кровью пахнет, как от да-гэ после поля боя! Страшно! — мальчик готов рыдать, и это видят все. Цзян Чэн хватает друга за руки, встряхивает, требует, чтобы он дышал, глубоко и ровно.       Вэй Ин хмурится, чувствуя, как и у него самого колотится сердце, думает, постукивая пальцами по своему локтю, а потом просит Ванцзи написать письмо брату, вложив в бумагу, как это делал А-Сан, духовную энергию, а сам находит в столе Минцзюэ баночку с киноварью и садится на пол, раскидав перед собой пустые полоски жёлтой бумаги, рисует талисманы — все, какие припоминает. Больше всего сдерживающих — они простые, быстро рисуются и выучены были одни из первых. Меньше — боевых, огненных, водных… Цзян Чэн быстро говорит брату заняться защитными полосами, усаживаясь рядом — бороться смысла не было. Видя замешательство качающегося от нервов, как маятник, А-Сана, Вэй Ин поясняет: — У нас нет времени! Биси ведь сердце крепости? — юный господин Юдоли кивает, и Усянь продолжает. — А этот, кем бы он ни был, пытается его убить! Нам нужна помощь, дети с тёмным заклинателем не справятся, но задержать получится… Ай! — Вэй Ин хмурится, смотря на порезанный бумагой палец, и чувствует удивление, видя, как киноварь становится ярче, впитав кровь, талисман начинает пульсировать. Не думая, мальчик подносит раненый палец ко всем готовым талисманам, мажет по ним своей кровью, и со странным триумфом чувствует, как увеличивается их сила. — Дурак! — фыркает Цзян Чэн, давая брату подзатыльник и оттягивая от талисманов подальше. Ванцзи, отправивший письмо брату, забирает кисть и продолжает дело друга. — Совсем спятил?! Это же тёмное искусство! — Да какая разница?! — вскидывается Усянь, смотрит с обидой. — Талисманы стали сильнее! — Ценой твоих собственных сил! — Хватит! — встревает Хуайсан, и мальчики переводят на друга взгляд. Тот, поставив стул на стол, старательно потянулся к потолку, сорвал амулет в виде вытянутого тигриного глаза. — Ваших ссор только не хватало! Прекратите… И, пожалуйста, тише…       А-Сана трясло. Ему казалось, что тёмный заклинатель стоит за дверью, или и вовсе за окном. Когда Лань Чжань открывал стекло, чтобы выпустить волшебное письмо, у мальчика сердце упало в пятки в мерзком ожидании: словно незваный гость вот-вот появится там, снаружи, сверкнёт клыкастой улыбкой и запрыгнет внутрь — и не убежать, не спрятаться, и горло вот-вот перережет короткий ножик… А если они откроют дверь — а их слёту поймают, ударят, пнут… И мерзко-мерзко рассмеются в лицо, напуганным и заплаканным, прежде чем мучительно схватить за волосы и ударить по голове… Страшно. Боль ощущается, как вживую, живот сводит, тошнит и хочется кричать. Невыносимо.       Хуайсан сжимает в руках амулет, и все тревоги приглушаются, перед глазами встаёт образ старшего брата, заслоняющего его от всех бед, и дышится легче. Кулон он вешает себе на шею. — Да-гэ хранил обереги от тёмного пути, — сдавленно напоминает сам себе мальчик, слезает на стол, а следом — на пол. Идёт к кровати, выуживает из-под неё сверток ткани. Внутри пара тренировочных, тяжёлых, металлических сабель, увесистые украшения для оружия и несколько кристаллов с рунической вязью. Их-то он и забирает, вручая по одному каждому другу. — Боюсь спросить, — только сейчас позволив себе оглядеться, сглатывает Цзян Чэн, — зачем твоему брату всё это. — Чтобы не сойти с ума и не убить всех вокруг, — предельно честно и прямо, вероятно, под давлением ситуации, отвечает Хуайсан, и дышит рвано и напугано, но подходит к двери. — Я дёрну — вы сразу кидайте талисманы! — На счёт три мальчик отпирает дверь, но никого по ту сторону нет. Выходить становится ещё страшнее.       Они двигаются на цыпочках, парами — Цзян Чэн ведёт под руку Хуайсана, чувствуя его дрожь, а Ванцзи с Усянем следуют впереди, держа наготове талисманы. Застывают они вплоть у кухоньки, на которой пили чай, и воцаряется гробовая тишина. Кто-то внутри шуршит фантиками и причитает: голос сухой и сиплый, незнакомый. Дети не уверены, везение это или нет, но что они делают, так это закидывают внутрь много-много блокирующих дорогу талисманов и запирают дверь, завешивая её ещё десятком таких же. Заклинатель по ту сторону двери ругается и бьётся в дверь кулаками, и Цзян Чэн с Вэй Ином прижимаются к двери спиной, будто это им поможет.       Через пару минут в зал врывается Лань Сичэнь в сопровождении нескольких адептов, и дети позволяют себе броситься в его объятия и покинуть холл. Их всех трясёт, им страшно — и от этого все четверо готовы рыдать. Лань Хуань жалеет, что у него всего две руки.