Ходячая крепость

      Ланьлин — это сплошь безопасные и красивые места, солидные деревни, полностью засеянные поля и цветущие сады, благоухающие сотнями крупных бутонов редких цветов и высоких плодовых деревьев. Все города богато украшены и полоны движения, и народ живёт праздно, находясь под неусыпной защитой великого ордена Цзинь. В одном из таких городов родился и жил до недавних пор Лань Сичэнь, поэтому прибытие в главную резиденцию Цзинь стало для него чем-то сродни возвращению домой: пройдя по шумным торговым площадям, они вышли к Башне Кои, которая встретила их тишиной пустого гостевого двора — широкого, вымощенного белым камнем пространства, и дальним гулом музыки и голосов. Минцзюэ, недовольно фыркающий под боком, осмотрел золотой дворец придирчивым взглядом и тяжело выдохнул, когда младший брат с тихим визгом обогнал его, бегом направляясь к цветочным клумбам. Кажется, их стало ещё больше, отмечает он, про себя подмечая, что всё это место решительно напоминало цветочную лавку, а не главное здание самого многочисленного заклинательского клана. — Если есть желание, можете прогуляться в хвалёном саду мадам Цзинь, пока я буду занят. Там довольно красиво, — фыркает мужчина, кивая в сторону украшенных цветами арок, и уловить его настроение несложно: становится ясно, что воину всё это кажется бестолковой тратой времени, но чужие заслуги он уважает. Должно быть, сад и правда блистал. Хуайсан, обычно вьющийся у брата под ногами, то и дело хватающий его за руки, требующий внимания, сейчас был полностью посвящён любованию полураскрытыми бутонами пионов. Ванцзи в сравнении с этим неусидчивым мальчиком казался маленьким взрослым, но и в его взгляде виднелся интерес, граничащий с ребяческим восторгом, и Сичэнь не отказывается, лишь коротко кивая в знак согласия. — Я позже найду вас, — невесомо подтолкнув молодого человека вбок, мужчина повышает голос, придавая ему почти приказной тон: — А-Сан! Покажи учителю и маленькому Ланю, где тут красивее всего! — Хорошо, да-гэ! — отозвался мальчик, следом снова утыкаясь в сладко пахнущий бутон носом. Его пухленькое довольное личико казалось и вовсе вот-вот потонет в душистых раскидистых лепестках, и это не могло не умилять. Когда А-Сан поднимает голову от цветка, на кончике носа у него остаётся золотистый след от пыльцы, и сам он внезапно словно начинает блестеть золотистыми пылинками. — Ванцзи-сюн, Сичэнь-гэ, пойдёмте!       Лань Хуань кивает, подходя к радостному мальчику и младшему брату и позволяя обоим детям вцепиться в его руки. На самом деле, оставаться одному не хотелось, тем более с детьми — случись что-то похожее на недавнее происшествие, наверное, им точно не уцелеть. Учитывая, как часто в последнее время случалось что-то плохое, на душе было тревожно даже не смотря на то, что Башня Кои была обнесена мощными защитными заклятиями и находилась под защитой многочисленных патрулей, обозревалась со смотровых башен. Наверное, успокоить молодого человека сейчас не смогло бы ничто, и стоит им скрыться в зелёной благоухающей арке, как он переключает всё своё внимание на детей и то, что было вокруг. Его мало заботит красота благоухающих растений и богатых оград, хотя отрицать их не смог бы даже самый равнодушный человек — Ванцзи и то, кажется, ожил, с жадностью впитывая в себя всё увиденное.       Расслабиться получается лишь тогда, когда они выходят на смотровую площадку, отчего-то смутно напоминающую озёра в Юньмэне: круглую площадку, словно пояс, окружала вода с редкими, пока ещё мелкими, но явно ухоженными фиолетово-розовыми лотосами, а над прудиком возвышались мощёные камнем клумбы с белоснежными пионами — символами ордена Цзинь. Хуайсан отпускает его руку и радостно носится от одного цветка к другому, показывает на качели, отмечая, что похожие висят в Пристани Лотоса, тянет к скамейкам и плюхается на светлое дерево первым, качает ногами. Младший брат не отпускает его руки, но выглядит воодушевлённым, и под конец отстраняется, отходя от скамейки лишь немного, чтобы с высоты холма, на котором находилась эта часть сада, осмотреть окрестности. А-Сан же настойчиво хлопает возле себя и наспех что-то находит в кармане что-то смутно напоминающее драгоценный камень на цепочке. — Учитель Лань, вы выглядите так, будто из кустов вот-вот кто-то выскочит! — говорит он, улыбаясь, и протягивает Лань Хуаню кулончик на открытых ладошках. — Он помог мне успокоиться, когда мы были одни… Пусть и ваше беспокойство заберёт!       Сжимая в руках небольшой кристалл, Сичэнь и правда чувствует себя спокойнее, словно его обдувает мягкий, прохладный ветерок. «Как в тот день, — отстранённо думает он, провода по камню пальцем, — когда мы познакомились с Минцзюэ-сюном. Когда меня подняли в небо». Воспоминания невольно приводят к комнате главы ордена, увешанной странными артефактами и к тому, как всё тело оледенело от равнодушия, стоило коснуться одного из них. Переведя взгляд с мягко переливающегося талисмана на А-Сана, молодой человек на секунду теряется в своих мыслях и не сразу замечает, что у него слишком сложное для ребёнка выражение лица, слишком понимающее и грустное. — Спасибо, — с улыбкой благодарит его учитель и мягко треплет по волосам. — Это ведь один из талисманов твоего старшего брата?.. — мальчик бодро кивает, несильно хмурит бровки и тяжело выдыхает, и Сичэнь невольно ощущает, как внутри словно бы гуляет сквозняк, и понимает, что если бы не действие чар, наверное, сердце бы болезненно пропустило удар, а сам он подорвался бы с места. — Что-то не так? — Нет, всё в порядке, — слишком скоро отвечает ребёнок и машет перед лицом руками, прежде чем подсесть поближе и крепко-крепко обнять учителя. Лань Хуань удивляется, но не отказывает мальчику в ласке, зарываясь длинными пальцами в мягкие волосы, заплетённые почти как у брата: две косички по бокам, но вместо хвоста — пучок, перевязанный шелковистой ленточкой.       А-Сан думает. Соображает медленно, в голове словно часовые шестерёночки крутятся. Он ничего уже не знает наверняка — ему лишь страшно, что всё то, что у него есть, может исчезнуть, испариться. Что Лань Сичэнь, ставший его опорой и поддержкой, наставником и опекуном, защитником, уйдёт; оставит его и Минцзюэ, вернётся домой. Что они не смогут вернуться в тот ритм жизни, к тем порядкам, которые были, казалось, целую вечность назад… Что любимый брат, вернувшись с поля боя или пребывая в приступе гнева, не сможет вернуть себе человеческий облик, Биси поглотит его душу, и Ходячая крепость потребует в дар новую — его собственную, как единственного наследника ордена Цинхэ Не и преемника фамильного проклятия.       Ребёнок сильно шмыгает носом, вспоминая, как страшен был отец в свои последние дни: острые клыки, вязко-бурые, словно перепачканные в крови, крылья, испещрённое перьевыми чешуйками лицо, когтистые руки… Его голос утратил человеческие очертания вместе с обликом, он не говорил — рычал, и те же ноты, демонические, дикие, Хуайсан слышал в речи брата. Уже сейчас, хотя, казалось бы, проклятие легло на его плечи совсем недавно! Когда его, маленького восьмилетнего мальчика, стали чаще загонять на тренировочное поле, когда Минцзюэ стал выходить из себя, стал пропадать, растворяясь в темноте зачарованной двери, уводя с собой отряды солдат и возвращался раненым, с большими потерями, А-Сан всерьёз стал бояться, что брат умирает. Мальчик, только что лишившийся родителей, уверился, что сабля отнимет и брата — и с тех пор стал ненавидеть оружие, всей своей детской душой. Ему была непонятна ярость, испытываемая новым главой, неясно было и то, что брат не просто предавался горю в забытии боя, а решал дела ордена, и даже когда Минцзюэ рассказывал об этом, обнимая за хрупкие плечи, он не верил. Боялся: и его самого, и во что он может превратиться. Боялся, что они отдалятся друг от друга столь сильно, что однажды старший брат не признает его, как отец не признал ни одну из своих жён.       Легче стало, когда в крепости появился Лань Хуань. Спокойный, мирный, ласковый… Он стал островком спокойствия для обоих братьев, и не только развеял одиночество младшего господина Нечистой Юдоли, но и сумел подчинить себе всепоглощающую ярость главы Не. И казалось, исчезни он, всё сломается. — Учитель Лань, — тихо шмыгает носиком мальчик, крепко-крепко хватаясь за светлые одежды. Слова складываются в предложения сами по себе: — Не уходи! Пожалуйста, останься с нами! Я не хочу снова оставаться совсем-совсем один! — А-Сан, — рука молодого человека, перебирающая пряди волос, на пару секунд замирает. Не смотря на то, что в руках у Лань Хуаня был кристалл, усмиряющий беспокойство души, его голос дрогнул. — Я не оставлю вас, — мальчик поднимает взгляд на собеседника и выглядит таким обнадёженным, что Сичэню немного стыдно задавать крутящийся на языке вопрос: — Но я не понимаю о чём ты… — взглядом он находит младшего брата и уверяется, что ребёнок полностью увлечён изучением цветов, и заглядывает в глаза чуть ли не плачущему мальчику: — Что-то случилось?..       Хуайсан снова думает, чуть кусая губу, но в итоге сдаётся: Лань Хуаню можно верить! Минцзюэ ему доверяет! А значит можно посвятить его в семейную тайну. Наверное… На всякий случай мальчик просит не рассказывать брату.

***

      Встречи с главой Цзинь всегда были тяжёлым испытанием на прочность терпения и самоконтроля: Гуаньшан всегда говорил не по делу, всегда уходил от главной темы обсуждения, старательно делал вид, что не замечает, как собеседник пытается вернуться к тому, с чего всё началось. Наверное, эта тактика имело место быть в общении с кем-то, но не с ним — когда мужчина снова пытается соскользнуть, как уж, с поднятой темы, Минцзюэ ударяет по столу с такой силой, что тот подпрыгивает на всех четырёх ножках, и в переговорной наступает безукоризненная тишина. Обведя взглядом собравшихся адептов Цзинь и своих сопровождающих в лице нескольких воинов, он снова настоятельно повторил свой вопрос: — Вы можете объяснить, как так вышло, что при всех совершённых злодеяниях, доставленный в ваши владения для честного суда, в итоге оказался на свободе? — под тяжёлым взглядом собеседника Гуаньшан прячет лицо за веер и улыбается, натянуто и слащаво. Минцзюэ с трудом сдерживается, чтобы не поморщиться.       Не было секретом то, что Мэн Яо был внебрачным сыном Гуаньшана — сам признался, умоляя главу Не принять его в орден. Так же каждый третий знал, что Сюэ Ян проходил обучение в ордене Цзинь и даже смог получить духовное оружие. Подозрений на этой почве было море и ещё одно довольно крупное озеро, и очень хотелось если не выяснить всё здесь и сейчас, то по крайней мере заставить главу ордена Цзинь разрешить заброшенные им вопросы о тёмном заклинательстве. Было необходимо наконец разобраться с этим ужасом: после того, как голова одного чернокнижника прокатится по эшафоту, другие задумаются, нужно ли им это, а после, если всё-таки решат продолжить свои злодеяния, великие ордена будут вынуждены поступить с ними так же, как и с Сюэ Яном. Отказ от повторной казни человека, чьим преступлениям на этот раз свидетелями были не только два даоса, но ещё и адепты одного из некогда великих орденов, будет сродни заявлению, что тёмное искусство в Башне Кои не осуждается, а то и вовсе привечается — такая пища для слухов! И хотя сам глава Не не то чтобы владел навыком омрачения чей-то репутации, знал, что и сами адепты Цзинь радостно разнесут новости по всей поднебесной. Золотому павлину, искренне заботящемуся о своей репутации, это будет крайне сложно потом их опровергнуть, а истребить окончательно и вовсе не получится, такое из памяти народа не уйдёт никогда. Или всё могло повернуться совершенно другим боком и в этом ужасе всплывёт вполне себе крупномасштабный план уничтожения его собственного ордена изнутри. Небожители, как же он ненавидит политику… — Глава Не, вы слишком грубы. Неужели вы подозреваете меня в чём-то? — Глава Цзинь, — ухмыляется мужчина, беря в руки чудом не разбившуюся пиалу, в которую тот же миг услужливая девушка подливает вина, — вы считаете, что у меня есть повод? — Гуаньшан слегка поджимает губы и тихо фыркает себе под нос: — Вы бы не явились ко мне лично, если бы не подозревали, — пожав плечами, парирует мужчина, крутя в руке изысканный веер. Минцзюэ хмыкает, выпивая вино одним глотком. — Вы и правда считаете так? — Собеседник приподнимает бровь, словно уточняя, о чём говорит его гость, и глава Не неспешно, твёрдо продолжает: — Конечно, это подозрительно, что столько проблем мне доставили именно бывший адепт вашего ордена и ваш же внебрачный сын, что-то разнюхивая в моей крепости, но я здесь по другой причине, — глава Цзинь заметно напрягся и сильно сдвинул брови на переносице, словно глубоко задумавшись, и явно придумывая себе оправдания. Минцзюэ чувствует, что начинает злиться, и старается подавить в себе это чувство. — Орден Ланьлин Цзинь самый многочисленный, в ваших владениях живёт больше всего народа, и если именно здесь снести башку преступнику, огласив все его злодеяния, казнь послужит не только наказанием для этого скользкого гада, но и уроком остальным! — В ваших словах есть смысл, — кивает Гуаньшан и, словно издеваясь, добавляет: — Если бы вы обезглавили его в своей неприступной и безлюдной обители, толку бы не было никакого. Его бы просто назвали жертвой крепости-людоеда… Что ж, тогда… — Тогда, — перебивает его Минцзюэ, не намеренный слушать, как глава Цзинь в очередной раз тянет время, и мужчина так и застывает с занесённым над ладонью сложенным веером, — мои люди приведут сюда Сюэ Яна, а вы приготовите эшафот. — К чему же такая спешка? — нервно, слишком быстро спрашивает мужчина, и всё же стучит веером по руке. — Надо его допросить! Узнать о других последователях тёмного пути, о том, как он добился такого ужасающего успеха… — Больше, чем из него уже выбили, вы не узнаете, — от ухмылки господина Нечистой Юдоли у всех присутствующих пробежали мурашки. Сомнения, что Минцзюэ действительно к допросу подошёл серьёзно, не осталось. — Или вы сомневаетесь в моих методах?       Чтобы у Цзинь Гуаньшана закончились аргументы, уходит около часа. Они договариваются, что казнь пройдёт через два дня — Гуаньшан ссылается на то, что необходимо собрать публику, поднять шум, и Минцзюэ не спорит. Пусть будет так. Терпение из него выбивает требование о том, чтобы адептов Не не было на эшафоте во время казни — глава Золотого ордена ссылался на то, что заклинатели из Цинхэ пугают людей, что им не верит народ, и появление учеников в серо-зелёных одеждах воспринимается, как угроза. Минцзюэ настаивает, чтобы его доверенные лица присутствовали на казни, чтобы люди знали, что с угрозой расправился отнюдь не великий орден Цзинь, и собеседнику с трудом, недовольством и каким-то разочарованием приходится согласиться: список прегрешений и то, как был пойман тёмный заклинатель, зачитает один из старших адептов Не, участвовавший в захвате, а после отойдёт на задний план, предоставляя слово ученикам в жёлтых одеждах.       Минцзюэ ударяет стену в коридоре с такой силой, что кажется, будто в ней вот-вот появится вмятина, и сопровождающие его молодые люди сильно вздрагивают, замечая, что его кожа покрыта чем-то смутно напоминающим чешую. — Глава, — тихо обращается к нему Аньцин, опуская руку на плечо, — молодой господин ждёт вас в саду. Успокойтесь. — Да как тут успокоишься?! Даже я в ярости, а я лишь рядовой! Представь, каково главе! — подрывается с места Циансе, морща нос и подбрасывая руки в воздух. Старший адепт смиряет его пыл тяжёлым осуждающим взглядом, а адепты Цзинь, с которыми он до этого тихо переговаривался, закатывают глаза. — Вот вы согласны с этим бредом? — те пожимают плечами и вполголоса уверяют, что не знают, почему глава ордена так поступает, но лезть в разборки не собираются. Младший ученик Не недовольно фыркает и хватает одного из них за шею, заставляя наклониться, и агрессивно растирает макушку кулаком. — Трусы вы, вот кто! Мы что, менее люди, раз наша резиденция двигаться умеет? Или что там вас смущает? Сабли?       Остановить поток мыслей Циансе, кажется, не может ничто, и пока все были заняты не то спорами, не то дружескими шутками, глава ордена Не уходит, дав отмашку остальным, чтобы не следовали за ним. В одиночестве злость, застилавшая глаза, сменяется непонятным обречением: сады были огромны! Где ему искать брата? Наверное, в той части, что мадам Цзинь обустраивала в духе Лотосовой Пристани, специально для подруги и её дочери. Минцзюэ с трудом приходит в себя и через силу заставляет себя ускорить течение внутренней энергии по меридианам, чтобы разогнать тёмную, скопившуюся внутри — рука снова становится человеческой, без намёка на демоническую сущность.       Когда он находит А-Сана, тот мирно спит на коленях у учителя Ланя, а с другой стороны от молодого мужчины сидит Ванцзи, ощутимо клюющий носом и с каким-то наивно-очаровательным беспокойством хватающийся за одежды старшего брата. Лань Хуань тихо о чём-то говорит, улыбаясь. От этой картины красные тона перед глазами окончательно размываются, и в душе утробно урчит какое-то звериное, но тёплое довольство. — Прости, я задержался. Всё в порядке? — спрашивает Минцзюэ, подходя ближе и про себя подсчитывая часы, проведённые в Золотом Дворце. Небо постепенно розовело, становясь темнее, стремительно, а прибыли они ранним утром. — Мелкие давно уснули? — Всё хорошо, — чуть вздрогнув, отвечает молодой человек, и вместе с этим Лань Чжань резко просыпается, и в его светлых глазах хозяин крепости ловит что-то смутно недовольное. — Только что задремали, — его ладонь мягко ложится на макушку младшего брата, но тот лишь сильно мотает головой и встаёт на ноги. Минцзюэ улыбается, треплет его, вопреки явному недовольству ребёнка, по волосам. — Молодец, Ванцзи, — от похвалы мальчик ощутимо напрягается, но в лице не меняется. — Ты сильный юноша. Если бы мы вместе пошли на ночную охоту, я бы спокойно доверил тебе караул! — разумеется, мужчина просто хотел беззлобно подшутить над его сонным, и всё же очень упрямым видом, но Лань Чжань едва заметно улыбается и воодушевлённо кивает в ответ, цепляясь за чужую огромную ладонь. Кажется, он принял всё всерьёз… Минцзюэ с опаской смотрит на тихо смеющегося Сичэня и понимает, что всё в порядке. Следом на лице сама по себе растягивается довольная улыбка. Руку из хватки младшего брата Лань он забирает лишь чтобы поднять младшего брата, тут же цепляющегося за его одежды, на руки и без особого труда уложить его на одно плечо. Освободившейся рукой он мимолётно хлопает учителя по плечу, прежде чем снова протянуть её в ладошки мнущемуся с ноги на ногу А-Чжаню, — Ну, мелкий, идём? — Мгм, — кивает он, и тянет вторую руку к старшему брату. Тот, улыбаясь, поднимается со скамейки и бережно берёт ладошку мальчика в свою. Минцзюэ сомневается, что не сияет довольством так же, как и этот маленький взрослый, и не обращает никакого внимания на застывшую в аллее напротив небольшую группу адептов своего и чужого орденов.