Ходячая крепость

      Два дня, выкроенные главой Цзинь на переговоры и попытки переубедить Минцзюэ в его искреннем желании лишить Сюэ Яна головы, пролетают, как одно мгновение. Результата — никакого. Цзинь Гуаньшан был готов скрипеть зубами от того, насколько этот мальчишка оказался упрямым: мало того, что каждый день настойчиво, лично наведываясь в кабинет господина Башни Кои, интересовался тем, как продвигается подготовка к казни, так ещё и, кажется, своим адептам велел приглядывать за учениками ордена Цзинь. Разумеется, это были лишь догадки и, возможно, неотёсанные солдафоны просто старались проникнуться местной атмосферой, а проникаться было чем, но мужчина уже трижды пожалел, что при встрече сказал не «добро пожаловать, мы с радостью примем вас на этот вечер», а «вы и ваши адепты могут чувствовать себя, как дома». Вот они все, прибывшие в качестве сопровождения главы ордена, и чувствовали — все до одного. Некоторые даже позволяли себе праздно слоняться по садам его супруги или и вовсе заваливаться на тренировки и приставали к каждому второму с просьбами рассказать подробнее по стиль фехтования золотого ордена… Да и вообще, раздражали они, маяча перед глазами! Глава ордена чувствовал себя рыбой в пруду: метался, из стороны в сторону, пытался найти обходные пути, решить вопрос миром, но всегда натыкался на преграду. Пришлось смириться.       Сюэ Ян был очень полезен, во всех аспектах: его знания в области чёрной магии так или иначе, а поспособствовали созданию новых талисманов, к тому же, он занимался исследованием тёмных талисманов, выявлял их свойства, искал способы использования, степень вреда, которую новая безделушка могла нанести, и этим был угоден как самому Цзинь Гуаньшану, так и Вэнь Жоханю, последние два года упорно пускавшего его, как ищейку, по дороге к осколкам иньской печати, некогда изобретённой далёким предком чернокнижника. Видимо, здесь путь оборвётся. Сегодня в полдень Солнечный Владыка навсегда потеряет возможность управлять демонами, и это, должно быть, выведет его из себя… Если у него, конечно, другого отступника от праведного пути меча нет на примете — тогда всё было бы понятно, даже логично… Не мог же он, в самом-то деле, сам путешествовать по поднебесной, собирая кусочки тёмного железа, до того, как на горизонте нарисовался наглый, злобный и безумный мальчишка, готовый на всё, если ему позволят делать это так, как самому захочется, не будут ограничивать.       Минуты ожидания мужчина проводит в странной прострации. Ему всё ещё не по себе, но в то же время это чувство притуплено совершенным безразличием — он уже ничего не изменит. Вокруг вопит толпа, и в рядах зевак он замечает двух даочжанов, притащивших Сюэ Яна на суд в прошлый раз: они стоят в первом ряду, и следят за всем так пристально и внимательно, что становится очевидно их недоверие к ордену Цзинь. «Мы доверились вам в прошлый раз, — читается в их взгляде, — и он ушёл. Теперь это не повторится», и Гуаньшан их понимает. Несколько озадачен тем презрением и недоверием, с которым смотрит на палача в жёлтых одеждах Сун Лань, готовый и сам влезть на эшафот, чтобы лично казнить мерзавца, но всё же понимает — и сам бы не доверял никому, попытайся отданный под смертную казнь более года назад мальчишка убить его не более недели назад.       Ученики ордена Не выстраиваются в шеренгу, выводя за собой брыкающегося и нервно смеющегося пленника, следом за ними выходят адепты в жёлтых одеяниях. Звучит список преступлений — по толпе прокатывается волна напуганного изумления, звучат обстоятельства задержания — одобряющие крики, а момент вынесения приговора толпа затихает, смотря с затаившимся дыханием, как поднимается в воздух топор, готовый вот-вот обезглавить убийцу. В тот же миг, как стих безумный смех, а по эшафоту со стуком прокатилась отсечённая голова, послышался гул человеческих голосов, в небо взвился со свистом красный фейерверк, и раскинувшее в разные стороны красные лучи солнце привлекло к себе всеобщее внимание. Глава Цзинь чувствует холодок под рёбрами, когда над его головой нависает тёмное облако дирижабля, и слишком поздно замечает, что с него дождём сыплются листовки, а следом клином выплывают ещё несколько огромных вытянутых шарообразных машин, передвигаемых с помощью духовных сил, но меньше, более мобильных, боевых. Люди, хватающие бумажки, вчитывались в содержимое, и лица их искажались не то от ужаса, не то от удивления — очень скоро вся главная площадь резиденции Цзинь начала шуметь, двигаться, тела людей, словно волны в озере, бегущими каплями рванули прочь — по домам, кто куда. Гуаньшану не надо было читать, чтобы понять, что именно в тех листовках, но для видимости он поднялся с насиженного кресла на пьедестале, поставленном специально для глав орденов, и всмотрелся в печатный, штампованный текст, однако так и сквозящий угрозой. Его предупреждали. Он знал, что именно так всё и начнётся. Жаль, что не сказали, что война начнётся так скоро.       Стоявший за его спиной Минцзюэ нервно скомкал одну листовку в кулаке и когда разжал ладонь — пепел проскользнул сквозь его пальцы. Руки главы Не словно стали крупнее, покрылись чешуйками. Он был в ярости. — Эти псы Вэнь, — он сильно передёрнул плечами и направился прочь, на ходу обнажая саблю и громко командуя своим адептам: — Двое в резиденцию, двое за мной, остальные — наблюдать за машинами поменьше! Если начнут нападать, подать сигнал и бегом ко мне!        Минцзюэ кидает суровый взгляд на главу ордена Цзинь и несильно хлопает по плечу какого-то щуплого мальчишку с хитрыми светлыми глазами. Приказа, который он отдаёт ему Гуаньшан уже не слышит, а спустя мгновение теряет и самого адепта Не из виду. Воины из Цинхэ подчиняются главе клана беспрекословно, направляясь ровно туда, куда скажут — пусть даже и на флагманский дирижабль Вэней, и лидеру золотого ордена остаётся лишь аплодировать стоя, чувствуя, как все ученики его ордена собираются в полукруг за его спиной. У них слаженность была не хуже, но лишь потому что орден Цзинь всегда держался одной стратегии… справились бы они, будь ситуация внезапной, непредсказуемой, а территория незнакомой, смог бы глава ордена точно так же отдать приказы? Пряча лицо за веером, он прячется и от ответа. Он слишком долго сидел в золотой башне.

***

      Когда небо алеет, и на голову начинают сыпаться листовки, Лань Хуань гуляет по городу с А-Саном и А-Чжанем. Хозяин крепости предупредил их, что, скорее всего, все уйдут смотреть казнь, и смысла ходить по лавочкам, к которым так рвался младший господин крепости, не будет, но тот настоял. Сказал, что не всем интересны кровавые бойни, следом добавил, что так даже лучше — красивые памятники и площади не будут людными, можно будет спокойно осмотреться, и глаза сделал такие очаровательные, что учитель поддался без малейшего намёка на сопротивление. Младший брат был не против, поэтому они выдвинулись из крепости в сторону города, и там действительно было спокойно, красиво, и некоторые лавочки работали — владельцами были в основном старики, а из работников местами хлопотали девушки и женщины, которых Хуайсан не забывал всякий раз задобрить блестящими глазками и милыми улыбками. «Хитрый, — думает Сичэнь, и улыбается, — Забавный». Один вопрос — у кого научился? От этой мысли становилось совсем чуть-чуть смешно, потому что представить Минцзюэ, строящего глазки и разговаривавшего с незнакомой женщиной в столь простой и добродушной манере было просто невозможно.       Неужели этот спокойный день должен был окраситься в кроваво-красный цвет?       Очень скоро после того, как молодой мужчина понимает смысл написанного на листовке, он слышит грохот чеканных шагов, и, прикусив губу, утаскивает детей с открытой улицы в переулок. Утаскивая напуганных ещё огромным, на полгорода, фейерверком, А-Сана и Ванцзи подальше в тень узкого проёма между домами, он встаёт прямо напротив них, загораживая собой, и прикладывает палец к губам. На их счастье, колонны солдат в красно-белых одеждах, промаршировавшие мимо, не осматривали закоулки, очевидно, или знавшие о том, что все — почти, почти все — ушли на главную площадь перед резиденцией правящего ордена, или не преследовавшие цели убийства всех подряд… Сичэнь сильно поджимает губы, про себя молится, чтобы всё это оказалось страшным сном, достаёт из рукава листовку и ещё раз перечитывает текст. Орден Вэнь объявлял войну, и свои намерения подкреплял демонстрацией силы: были совершены единовременные атаки на Юньмэн, Ланьлин и Цинхэ. Поджав губы, Лань Хуань попытался подавить холодное щиплющее чувство под рёбрами: но ведь глава ордена Не, Нечистая Юдоль, и большинство — если не все! — адептов сейчас были здесь… Выходит, скалистые земли родных просторов братьев Не сейчас совершенно беззащитны?.. О том, какие там красивые хвойные леса и горные пейзажи он был наслышан — Хуайсан не стеснялся расхваливать свою родину, и из его же рассказов зная о том, что люди там суровых нравов, он делал выводы, что без крови не обойдётся. Разумеется, он ничего в этом не понимал! Разумеется, мог ошибаться! И, возможно, это и вовсе фарс, лишь чтобы припугнуть заклинателей… Но к чему здесь тогда армия? Мысли путались, было не по себе. Да, Минцзюэ однажды зарекнулся о том, что все ордена постепенно выстраивают оборонительные укрепления, а значит заботятся о своей безопасности, значит боятся, что могут оказаться под натиском неприятеля…       Когда шаги стихли, Сичэнь вздрагивает от нового грохота, а следом видит в небе серо-зелёную, огромную морду демонического зверя и слышит крик. Один из адептов клана Не достаёт саблю, ловко паря на лезвии, чтобы подняться выше — на крыши, а следом отправляет её в полёт, чтобы ранить одного из солдат неприятеля. Атаковать его в ответ никто не успевает: юноша резко меняет направление и удаляется в сторону от колонны захватчиков, с помощью талисманов подняв туман вокруг первой шеренги. Отвлёкшиеся на него мужчины отправляют следом нескольких воинов, но продолжают своё движение. В суматохе, поднятой каким-то мальчишкой, они упускают из виду ещё одного, наискось, по крышам, сокращая себе дорогу, рванувшего в сторону главной площади. Сичэнь наблюдает за удаляющимися фигурами аккурат до того момента, как все окончательно скрываются с глаз, прежде чем решить, что им пора выходить и бежать. Куда?.. В Нечистую Юдоль? Вероятно. И оставаться там до тех пор, пока не вернутся остальные? А имеет ли это смысл, когда в одночасье всё покраснело от света до сих пор сияющего над городом символа солнца? Как минимум, надо было куда-то спрятать детей. Подальше. Про себя юноша решает отвести их к дяде — сейчас они в самом центре огромного Ланьлина, а тот жил на самой окраине; до туда война не должна была дойти так быстро… И имело смысл показать листовки генералам ордена! Он не мог сидеть на месте, не хотел, даже боялся.       До крепости они добираются перебежками, то и дело прячась от отрядов заклинателей в разных цветах, и стоит открыться пасти Нечистой Юдоли, впуская их внутрь, как с неба под громкий скрежет, больше напоминающий рык, взрываясь алыми пентаграммами, стремительно начал падать огромный белый дирижабль с гербом Вэнь. Учитель старается на это не смотреть, затаскивая зачарованно следящего за этим ужасом Хуайсана, отчего-то нежелающего уходить, и побледневшего Ванцзи внутрь. Не больше палочки благовоний уходит на то, чтобы найти хотя бы кого-то из знакомых заклинателей, чтобы рассказать, что случилось, и услышать в ответ, что они знают, что Минцзюэ отправил двух младших адептов доложить обстановку, что никого нет как раз потому что многие отправились защищать Цинхэ, а остальные — на помощь к главе, крепко и бесповоротно решившего уничтожить к чертям, с помощью Цзиней или без неё, атакующий отряд Жоханя здесь и сейчас, пока они не почувствовали в своих руках власть и силу, пока не изучили местность, не нашли выгоды и не придумали стратегию.       Внутри что-то ломается, когда А-Сан тихо всхлипывает, бубнит про то, что ему страшно, и учитель сам ощущает ту же боль в себе. — Пойдёмте, — тихо, чуть хрипловато, говорит он, утягивая детей к магической двери. Открыв её на голубом поле, он с заторможенным облегчением замечает, что тротуары родного города не пострадали, и что небо бледно голубое, а не красное. Значит, он был прав — атакованы пока только резиденции! Значит дядюшка в безопасности, и им есть, где спрятаться. — Надеюсь, он примет нас… — Примет, — уверенно заявляет младший брат, и первым идёт в сторону музыкального магазинчика. — Я писал ему о том, что ты в порядке. Он скучает.       В душе, до этого колотящейся внутри и нервно грозящейся покинуть тело, стало на миг тепло. Сичэнь захлопывает волшебную дверь с другой стороны, уходя в сторону своего давным-давно покинутого дома.