раны

Лошало просыпается рано. Каждое утро открывает глаза ещё до того, как часы покажут семь часов, и любит поваляться в постели, задумчиво наблюдая за бликами солнечных зайчиков на стенах. Ему нравится прохлада раннего утра, наполненная сонным копошением просыпающегося снаружи табора, и восстановившаяся за ночь энергия, которая заманчиво зовёт заняться делами. Лошало всегда был жаворонком и видел в этом лишь плюсы. И с появлением в его жизни одного ершистого и громкого бандита на один плюс стало больше. Тончик спит точно так же, как и делает всё остальное – может провертеться всю ночь, закидывая на Лало конечности, сопя в ухо и наваливаясь сверху всем телом, а в следующую ночь пролежать несколько часов подряд в одной позе с таким тихим дыханием, что просыпающийся время от времени цыган настороженно присматривается, а дышит ли тот вообще. Дорвавшийся до прикосновений Тончик любит прижаться потеснее перед тем, как заснуть, положить голову на плечо или живот, странно извернувшись на кровати, и заснуть так с довольной улыбкой на лице. Прохладный весенний сквозняк прорывается через плотные занавески, прогуливаясь по всему шатру, скользит по обнажённой коже, и Тончик чуть сжимает плечи, во сне тянет одеяло не за тот край и едва не стаскивает его с себя. Лошало склоняется над ним, поправляя мягкую ткань до самой черноволосой макушки, и, не сдерживаясь, касается пальцами мягких отросших прядей. Перебирает аккуратно, натыкаясь на что-то колючее, и сжимает, выпутывая из чужих волос. Это маленькое пёрышко. Серое, с пушистыми ворсинками и тоненькой острой сердцевиной, наверное, выбилось из подушки. В груди сжимается что-то горячее, и Лошало улыбается мягко, сохраняя в памяти этот образ – спящий Анатоль с маленьким пёрышком в тёмных волосах. Где-то совсем рядом громыхает что-то металлическое, следом слышатся шипящие ругательства и чей-то спор – табор просыпается также рано, как и сам Лошало. Разгорячённый шёпот стихает с удаляющимися шагами, но вздрогнувший от громкого звука Тончик уже хмурится, просыпаясь. Жмурится недовольно, чуть ли не с головой укутываясь в одеяло, но одну руку из-под него вытаскивает. Рыщет по простыням, натыкается на тёплое предплечье Лошало и тянет на себя, в нагретый безопасный кокон ткани. У согревшегося под одеялом Тончика горячая кожа и сонные ещё руки, привычно обвивающие за спину. Он довольно что-то мычит, проводя ладонями по обнажённым бокам цыгана и чмокает его куда-то в шею. – Лало, вечно у тебя тут дубак. Голос звучит невнятно, и Лошало фыркает в его волосы, лениво ведя ладонью по пояснице, дышит запахом хозяйственного мыла – снова Тончик забыл про шампунь, шалопай. Проводит рукой по боку, пальцами ощущая нечёткий контур рёбер. Думает «когда ж ты уже отъешься», а вслух говорит: – И тебе доброе утро, драго. Тончик в ответ лишь сжимает свои руки крепче и неспешно мягко опрокидывает Лало на спину. Нависает над ним несколько мгновений, рассматривая довольный прищур глаз и расслабленную улыбку, после чего склоняется ниже. Оставляет череду поцелуев на ключице, плечах, груди, спускается ниже и утыкается щекой в мягкий живот. Вся эта возня под одеялом наверняка выглядит забавно, но Лало плевать, особенно когда тёплые чуткие руки начинают ласкать так, как нравится им обоим по утрам – неспешно, с мокрыми поцелуями и тихим учащённым дыханием, раздающимся в тишине просторного шатра. Лошало нравится оставлять нечёткие метки на бледной коже, несильно прижав чужие запястья к постели, сидеть на чужих бёдрах, склоняясь для поцелуев, соприкасаться горячей обнажённой кожей и чувствовать ладонями лёгкую несмелую улыбку. Нравится зарываться пальцами в пахнущие мылом волосы, ворча об осточертевшем уже запахе и вдыхать этот запах глубокими ровными вдохами. Нравится проводить параллели с тем диковатым, вертлявым и агрессивным бандитом Тончиком и его Анатолем, нежным и жутко падким на поцелуи. И понимать, как он любит их обоих. – Ля, вставать надо. Меня пацаны ждут. Тончик говорит недовольно, устроившись на боку и положив голову на согнутую в локте руку. Кладёт свою ладонь прохладную на живот Лало и не убирает, выстукивает пальцами по коже какой-то лишь ему известный ритм. Лошало легко пожимает плечами. – Ну так вставай. – Не могу. – Тихо отвечает Тончик, смотря задумчивым взглядом куда-то в сторону. – Ты не пускаешь. Лало недоумённо хмурится. Кладёт ладонь на чужую щёку, возвращая взгляд к себе, после чего показательно поднимает руки вверх. Улыбается краешком губ, щуря довольно глаза. – Я ж тебя не держу. Тончик фыркает в ответ, закатывает глаза. Склоняется порывисто ниже, целует напористо и глубоко, и быстро отстраняется. Утыкается носом в щёку, тихо шепчет: – Нет, держишь. Поднимается с кровати с порозовевшими ушами, начиная искать вещи. Матерится на разбросанный по всему шатру хлам, пытается причесать волосы пальцами и тырит со низкого кофейного стола яблоко, вгрызаясь в него. Ищет вечную свою олимпийку, и наблюдающий за ним Лошало чувствует, как разъезжаются в глупой улыбке собственные губы. – Под синтезатором, Анатоль. – Точно. И что она там… Погодь, а на кой тебе синтезатор?