раны

Лошало подобные мероприятия не любит. Не нравится ему эта атмосфера опасной враждебности, завёрнутая в пафосную упаковку показного дружелюбия и взаимоуважения. Но быть главарём одной из авторитетных банд города — значит часто делать то, чего тебе делать совершенно не хочется. Крупные сходки лидеров ОПГ со всего региона устраиваются нечасто. Алик говорит, что и существуют подобные мероприятия только лишь по прихоти нескольких ведущих группировок, которые высматривают образовавшееся слабое звено среди остальных или же укрепляют ненадёжные связи с сильными конкурентами. Их катамарановская троица всегда появляется вместе и держится на протяжении всего действа неподалёку друг от друга. Малина так и вообще от Алика практически не отлипает, следует массивной тенью, старательно делая вид, что каждый раз просто совершенно случайно оказывается неподалёку. Лошало это жутко веселит и становится темой для шуточек на неделю вперёд, хотя в глубине души он Мишу очень даже понимает. Будь Тончик здесь, он бы его тоже ни на шаг от себя не отпустил. Но мелкого шалопая здесь нет, слава несуществующим богам. Молодой ещё и неопытный для подобного, наверняка сейчас сидит на хате со своими пацанами и дуется обижено в бутылку пива. Ну ничего, зато в безопасности, подальше от зубастых улыбок матёрых бандитов и завуалированных речей за небольшими столиками. Лошало, успокоенный этим фактом, вальяжно разваливается на своём диванчике, затягиваясь сладким дымом кальяна. Закрытый клуб, в котором на этот раз назначена сходка, больше напоминает бордель. Затемнённый общий зал с многочисленными нишами в стенах, разбросанные по кучкам и тихо беседующие за небольшими столами главари, тискающие сидящих на их коленях проституток. Свою даму развлечений Лало отсылает движением руки сразу же, подавив тоскливую мысль о Тончике. Нестерпимо хочется к нему на продавленный диван, ощущать несильные игривые укусы на плечах и чувствовать под пальцами тёплую бледную кожу. Но он далеко, в чужом городе уже пару дней, и задержится ещё как минимум на несколько часов, поэтому Лошало снова оглядывает лениво собравшихся в зале людей, отвлекаясь. Он помнит практически всех ещё с прошлой сходки, но парочка новых лиц всё же мелькает. Лошало успевает мазнуть взглядом по устроившимся за соседним столиком Малине и Алику, когда замечает, как кто-то направляется к нему. Узнаёт моментально, но остаётся сидеть в той же позе, расслабленно и вальяжно. Мужчина садится рядом, улыбается так, что шрам, тянущийся по всей правой щеке, некрасиво натягивает кожу. – Ну здорово. Лошало выдыхает пар, смотрит, как на мгновение теряет очертания картинка перед глазами, растворяясь в белом мареве. Отвечает нейтрально: – Привет, Ярик. Сердце в груди начинает колотиться настойчивее. Напряжение сковывает мышцы, и Лало приказывает себе сосредоточиться. Ярик много лет назад крышевал ту территорию, которая сейчас под Серебряными шортами. Удивительно жестокий даже по меркам криминального мира, он держал районы под таким концентрированным страхом, что от него мечтали избавиться, наверное, даже бездомные собаки, живущие за мусорными баками. Так уж вышло, что избавился Лошало. Не один, конечно, встающие на ноги Малина с Аликом помогли, тоже уставшие от диктатуры Ярика, но в ту злополучную ночь на курок нажал именно Лало. Он не гордится этим, никогда не мог испытывать к беспричинному насилию хоть что-то, кроме отвращения, но всё же прекрасно осознаёт, что в тот момент по-другому было никак. Такие, как Ярик никогда не успокаиваются. – Ну что, удался сюрприз? Небось думал, что я сдох? – Думал. – Лало отвечает спокойно, не видя смысла в показной лжи, и продумывает, смогут ли Малина с Аликом дать отпор за их город, если его убьют. Наверняка, смогут. Вопрос в другом: сможет ли не сорваться Точник? – Так где ты пропадал столько лет? Ярик хмыкает, явно позабавленный его небрежным тоном. Садится рядом, тянет из похолодевших пальцев мундштук, затягивается. Лало видит, как напрягается спина сидящего справа от них Малины, и посылает Алику предупреждающий взгляд. Не хватало ещё, чтоб тот полез, куда не надо. – Раны зализывал, бизнес налаживал. Представляешь, я теперь даже законопослушный гражданин. – Ярик выдыхает в сторону, паскудно ухмыляется. – Ну, почти. – Значит, живёшь полной жизнью. – Ага. Вот решил, наконец, старые долги отдать. В чужом голосе мелькает неприкрытая угроза. Мутная, интимная раньше атмосфера клуба мигом становится угрожающей и неприятной. – Ты же знаешь. – Начинает Лало осторожно. – Это были дела и ничего личного. Ярик посмеивается глухо, цыкает языком, руку свою на плечо чужое кладёт, сжимает сильно, склоняясь непозволительно близко. Лало машинально сжимает спрятанный в рукаве нож. – Для меня это всегда было личным, цыган, и для тебя скоро станет. – О чём ты? Рука неожиданно отпускает плечо. Ярик поднимается с дивана, спиной отходит от столика, улыбается резко и остро. Лошало следит за ним, не моргая, ощущая, как напрягается каждая мышца в теле, готовый вскочить, ударить так, чтобы уже наверняка. Но он сдерживается. Нельзя, здесь нельзя. – Ты животных любишь, Лало? – спрашивает Ярик неожиданно не к месту. Останавливается, говорит тихо так, чтобы слышали только они вдвоём. Ухмыляется зло. – А то я тут нашёл щенка одного недавно. Случаем не твой? Диван опрокидывается на спину, когда Лошало подрывается с места. Ощущает тут же крепкую руку непонятно откуда взявшегося Малины, упёршуюся в грудь, останавливающую от опрометчивых поступков, и слышит знакомый голос, призывающий успокоиться. Повстававшие со своих мест люди, возбуждённо перешёптываясь, окружают их кольцом в попытке выяснить, что произошло. Со многих тут же слетают маски беспечности, в руках отточенными движениями мелькает оружие. Чья-то спина загораживает обзор буквально на секунду, и Ярик пропадает из поля зрения, чтобы в следующий момент исчезнуть. Его нигде нет, и Лошало судорожно оглядывает всё помещение. Чувствует, как начинает долбить в груди сердце, и вцепляется ладонью в лацкан малинового пиджака как утопающий. Хрипит не своим голосом тихо: – Позвонить надо. Малина смотрит серьёзно, не убирая своей мощной ладони с чужой груди. Отвечает удивительно ровно и спокойно. Лошало на периферии слышит, как что-то объясняет остальным Алик, но не может разобрать, что именно. – Здесь телефоны запрещены, сам знаешь. Он буквально рычит в ответ: – Значит, нужно уйти отсюда. Мне надо позвонить, понимаешь? – Успокойся. Раз надо, сейчас свалим. Просто постой здесь одну блядскую минуту. Малина куда-то отходит, небрежным тоном забалтывая всё ещё напряжённых мужиков и испуганных девушек, и Лало отходит в самый угол зала. Поднимает по пути брошенный диванчик, ставит его на место и никак не может унять возрастающую внутри панику. Угроза Ярика настолько явная и неприкрытая, настолько очевидная, что руки начинает потряхивать. Чтобы успокоить дрожь, Лошало оглаживает кончиками пальцев лежащую в кармане штанов небольшую вещицу. Кожа ощущает прохладный металл от пивной крышки – поплывший от выпивки Тончик пару месяцев назад надел её Лало на палец, глупо улыбаясь. Забыл об этом наутро, а у Лошало рука не поднялась выбросить, вот и таскает теперь с собой. Услышать недовольный родной голос хочется невыносимо, до искр перед глазами и выворачивающей боли в животе. Убедиться, что всё в порядке, предупредить, обезопасить. Думать о том, что сам подставил под удар собственным прошлым, думать не хочется вообще. – Пошли. Алик вырастает неожиданно перед лицом со стоящим позади Малиной, толкает несильно в плечо в направлении выхода, и Лошало тут же едва ли не бежит в сторону двери. С наслаждением покидает душное мрачное помещение, вдыхает полной грудью свежий воздух и ищет взглядом припаркованную машину со своими ребятами, которые должны ждать внутри. В таких больших городах он ориентироваться не привык, поэтому взгляд мечется, соскальзывает, подгоняемый волнением, и Лошало вертится на месте, пока не ощущает, как останавливает его привычное прикосновение к плечу. У Малины голос требовательный и сердитый. – Что там произошло? – Мне нужн-… – Да хрена с два! Из-за тебя там все друг друга чуть не перестреляли! Малина закипает, повышает голос, явно настроенный орать дальше. Обычно спокойно относящийся к его вспышкам Лошало сейчас это терпеть не намерен. Он уже собирается начать кричать в ответ, когда Алик цыкает громко и несильно хлопает их ладонями по груди. – Тихо. Лало, кто это был? – Ярик. Малина, тут же растерявший весь свой запал, неуверенно проговаривает: – Он же сдох. – Ну как видишь нет. Он угрожал Анатолю. Так что могу я теперь, с вашего позволения, позвонить ему, чтобы убедиться, что он всё ещё, блять, жив? Не дождавшись ответа, Лошало разворачивается к стройным рядам припаркованных машин. Но долго искать ему не приходится – с противоположной стороны улицы навстречу бежит Харман, бледный и растрёпанный, с судорожно сжатым в ладони телефоном. Тёмные глаза ярко выделяются на его смуглом лице, и Лало чувствует, как падает вниз сердце, ещё до того, как тот начинает говорить. – Баро Лошало, на Алюминиевых напали. – Когда? – Утром ещё. Я хотел сообщить, но никого из нас не пускали, и… – Все живы? Харман мнётся, и от паузы этой горло пересыхает так, что Лошало даже сказать ничего не может. Ждёт, краем уха слыша, как подходят сзади Малина с Аликом. – Пашка в реанимации, пулю словил, а остальных поломали серьёзно, но… – Анатоль? Голос сипит и ломается, и Лошало застывает, каменеет в ожидании одного слова. Слова, которое может разрушить всё, что когда-то было важно и имело для него смысл. – Его забрали. Облегчение затапливает сознание так резко, что Лошало едва не теряет равновесие. Ощущает тут же крепкую руку, поддерживающую за спину, и выдыхает. Ещё не поздно, ещё можно что-то сделать. Главное, что не смерть, не окончательная и бесповоротная, а со всем остальным можно разобраться, можно вылечить и можно жить. Ублюдок Ярик вечно делает всё исподтишка, и липовая могила его не исправила. – Вот же сучья паскуда. Голос Малины выдёргивает Лошало из ступора, и он поднимает голову. Встречается взглядами с Аликом и Мишей, и видит в их глазах ту же решимость, которую чувствует в самом себе. Смотрит на дверь, из которой они вышли буквально пару минут назад и осознаёт, что должен снова войти туда. Им нужна информация, которую сейчас можно получить только там. Отдав указания своим парням, они снова направляются в душный и неприветливый полумрак.

***

Узнать место удаётся только спустя несколько мучительно долгих часов. Солнце успевает сесть и начать всходить, а сердце Лошало – остановиться и вновь завестись несколько сотен раз. Невероятно сложно заставить голову работать, отстраниться от чувств, чтобы суметь говорить, убеждать так, как умеет только он, но Лало пересиливает себя. Переговаривает с несколькими местными авторитетами, узнаёт, что Ярик сумел нагадить и на новом месте. Убедить их выдать адреса, которые конечно же у них есть, удаётся не сразу. Приходится искать обходные пути, придумывать причины и заискивающе обещать ответную услугу в любое время. Лошало плевать, что они могут попросить. Даже если кто-то из них скажет встать на колени и пустить себе пулю в лоб, он это сделает, убедившись, что Анатоль в порядке. Старый приятель Малины, такой же бугай, покрытый шрамами, с хриплым голосом и тремя огромными псинами, гуляющими по дому, помогает им сориентироваться. Он был на территории Ярика, объясняет всё коротко и весомо. Лошало может представить, как этот Гена с Мишей по молодости бедокурили. Один потом переехал в большой город, а второй остался в родном Катамарановске. – Не нравится он мне. – Кривится недовольно Геннадий, почёсывая за ухом матёрого мастифа с милым розовым ошейником. Молодой ротвейлер тычется в ладонь Лошало мокрым носом, повиливая приветливо хвостом, и Лало осторожно гладит его за ухом, с глухим отчаянием думая, что Тончику, ярому любителю всякой живности, явно бы тут понравилось. – Отмороженный какой-то. По ебалу видно, что мутиловки любит устраивать. Я только рад буду, если вы его порешаете, тем более за дело. Ты, Михань, не кипишуй, я с остальными-то побазарю, суть изложу. Вряд ли кто-то за него впряжётся. На прощание Лошало крепко жмёт ему руку, говорит серьёзно и задирает подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза: – Спасибо. Геннадий отвечает ёмко и просто: – Сочтёмся. Лошало быстро садится в машину, слушая, как отдаляется позади нетерпеливый лай собак. Смотрит, как рассвет окрашивает небо в нежный персиковый оттенок и старается заглушить в себе внутренний голос. Но тот не затыкается. Вспоминает все зверства, которые творил Ярик в юности, всю злобу, которую вымещал на первом встречном. Что может такой человек сделать с Тончиком в желании отомстить? Да что угодно. Они ищут слишком долго, теряют так много времени. Сутки, почти сутки прошли с того момента, как Тончик оказался в руках этого ублюдка. Лошало не верит, что найдёт его целым и здоровым, он лишь молится всем, кому только можно, чтобы он был жив. Вспоминает, как любил Ярик делать всё медленно и со вкусом, растягивая процесс, и надеется, что тот не стал изменять своим привычкам. Участок, который им нужен, находится на окраине города. Окружённый лесопарком с одной стороны, он больше похож на какой-то средневековый терем, огороженный двухметровым забором с воротами и крепкой калиткой. Для Лошало, который искал своего Анатоля с отчаянием утопающего и, наконец, нашёл, это несущественная преграда. Он выскакивает из машины с решимостью, которая могла бы свернуть горы, и неожиданно оказывается впечатанным спиной в шершавый ствол сосны. Малина держит крепко, склоняется низко, нависая, и смотрит прямо в глаза. – Не подставляйся. Не теряй голову. Всё выйдет, только если мы будем действовать сообща. Ты слышишь? – Да. Может, вам не нужн-… – Заткнись. Пацан уже свой, тема закрыта. Малина отстраняется, оборачивается к Алику, протягивая тому заряжённые магазины, пока остальные сосредоточенно готовятся, осматривая дом. Лошало давал каждому из них шанс отказаться идти. Все остались. Шурик, подручный Алика, пронырливый и гибкий, подрывает калитку, и всё сливается в единый шум выстрелов и криков под звон разбитого стекла. Людей у Ярика удивительно немного, многие убегают, услышав грохот от пуль, другие же отстреливаются, чтобы вскоре запачкать своей кровью красиво выложенную на дворе плитку. Лошало звуков и не слышит будто. Упрямо направляется к дому, уничтожая любого, кто встаёт на пути, и, толкая входную дверь в образовавшейся тишине своей головы, сразу же идёт в подвал. Ярик, конечно же там. Прячется, как крыса, оставив умирать своих людей. Ему страшно, он явно не ожидал, что Лошало сможет найти его и осмелится прийти. Изуродованное шрамом лицо искажено гримасой презрения и угрозы, но Лошало на него плевать. Он не отрываясь смотрит на человека, которым Ярик прикрывается, прячась от направленных на него пистолетов. У Тончика вместо лица сплошной окровавленный синяк. Пробитая бровь, сломанный нос и длинный глубокий порез на щеке, идентичный шраму Ярика, кровоточат до сих пор, и внутри Лало поднимается волна жгучей ненависти. Тончик еле на ногах стоит, держится только из-за того, что его крепко прижимают за горло, не давая нормально вздохнуть, и смотрит мутными глазами куда-то в потолок, уронив затылок на плечо Ярика. На нём нет олимпийки, и тонкая просторная майка не скрывает багровых, чёрных синяков на коже, редких порезов и ожогов. Лошало опускает взгляд ниже и едва сдерживает слёзы, замечая разбитые в мясо костяшки рук – Тончик дрался, ну конечно дрался, он не мог сдаться, не давая отпор. Сопротивлялся наверняка до последнего. Глупый мальчишка. Лошало смотрит, как Тончик медленно моргает, явно не воспринимая происходящее трезво, и испытывает тревогу при мысли о том, сколько раз и с какой силой его могли приложить по голове. Переводит яростный взгляд на лицо Ярика, говорит медленно, стараясь удержать себя от резких движений. Потому что к голове Тончика приставлен пистолет, и Лошало не для того проделал весь этот путь к нему, чтобы увидеть его смерть. – Отпусти его. Ярик смеётся в ответ резко и зло. Приставляет пистолет в ответ ещё сильнее, буквально вдавливая в чужой висок, и Тончик болезненно выдыхает. Моргает чаще, пытается прийти в себя, услышав знакомый голос, и приподнимает голову с чужого плеча. Взгляд пытается сфокусировать, смотрит на Лало, и у того дыхание перехватывает, когда он видит, что весь его правый глаз красный от полопавшихся сосудов. – Ты считаешь меня идиотом? Вы пристрелите меня, как только я это сделаю. – Ты не можешь стоять так вечно, Ярик. – Не могу, да. Но перед смертью могу забрать его с собой. Знаешь, как трофей. Лошало слышит, как глубоко вдыхает стоящий позади Малина, явно тоже пытающийся успокоиться, и сжимает зубы до противного скрежета. Он не знает, что делать. Единственный выход – диалог, но Ярик явно не из тех, кто будет слушать. Лошало на мгновение переводит взгляд на Тончика и неожиданно понимает, что тот пытается что-то сказать. Разлепляет сухие разбитые губы, но тут рука Ярика грубо стискивает его под подбородком, не позволяя. Тончик хрипит, цепляется слабыми непослушными пальцами за руку, но почему-то не ту, что его удерживает, а ту, что сжимает пистолет. Сжимает странно, так, чтобы прикрывать магазин. Лало присматривается внимательнее и осознаёт – магазина просто нет. Наверное, в панике Ярик просто схватил первое попавшееся оружие и даже не посмотрел, какое. Фантастический идиот. Лошало не церемонится – стреляет в неприкрытый тощим тончиковым телом бок и рвётся вперёд, когда Ярик с болезненным криком падает. Успевает поймать шатающегося Тончика под плечи, прежде, чем у того подламываются колени. Прижимает к себе, вдыхает запах крови и боли, и подхватывает на руки, чтобы унести из этого поганого дома. Оставляет орущего что-то Ярика с Малиной и Аликом, и выходит из подвала на свежий утренний воздух. Садится на крыльце, устроив Тончика на своих коленях, и смотрит. На окровавленное лицо, побитые плечи и грудь. Приподнимает пришедшую в негодность майку, чтобы убедиться – раны есть и на животе, уходят даже за кромку мягких серых штанов. Прижимается носом к волосам, нащупывая в них засохшую кровь, целует заполошно, с таким облегчением, что голова начинает кружиться. Живой. Вынесший сутки боли и унижений из-за Лало. С ресниц срывается несколько горячих капель. Падают на чужую щёку, и Тончик вздрагивает. Шипит тихо от попавшей в рану соли, голову поднимает, смотрит взглядом больным и уставшим. – … Ляль? От тихого надтреснутого голоса что-то внутри Лало ломается. – Да, Анатоль. Прости. Скоро всё будет хорошо. Тончик не отвечает. Смотрит куда-то в пространство, поверхностно и неглубоко дышит, и Лошало с тревогой косится на его рёбра. Неизвестно, сколько внутренних повреждений получено, а Лало сидит здесь, как идиот, и ничего не делает. Он подхватывает аккуратно под колени и плечи, поднимает, прижимая некрепко к груди. Тончик от движений постанывает коротко и болезненно, снова смотрит на Лало так, будто впервые увидел. Снова спрашивает немного удивлённо и с той же интонацией: – … Ляль? У Лошало в животе сворачивается тугой комок тревоги. Он сглатывает, направляясь к машине, и неосознанно сжимает руки сильнее. Тончик тут же шипит, утыкается лбом Лало в щёку и бормочет тихо: – Ло, мне хуёво. Это больше похоже на привычного Тончика, и Лошало хватается за эту реплику в попытке вывести его на диалог. Понять, сможет ли он ответить внятно. – Где болит? – Везде. – Ох, слава богу… Тончик фыркает возмущённо, расслабляется постепенно, и Лало чуть встряхивает его в своих руках. Расслабляться нельзя. – Что, бля? – Тончик шипит, дышит быстро. Волосы на висках влажные, от боли он закусывает губу так сильно, что та снова начинает кровоточить. – Какое слава богу, ты охуел? Лошало издаёт нервный смешок. Устраивает Тончика в машине и садится за руль. Он уверен, что Малина с Аликом разберутся и оставят ему удовольствие уничтожить подонка самому. В этот раз – окончательно. А пока Лошало готов слушать родные сердцу ругательства по пути в больницу. Главное, чтобы их было, кому говорить.