раны

Стылая поздняя осень, растерявшая золотые краски, холодная и серая. Голые ветви деревьев, пронизывающий ветер и тишина, не нарушаемая ни пением птиц, ни шумом гуляющей по улицам детворы. Спину холодит кирпичная стена, о которую он опирается, а левая рука объята влажным теплом. Скосив взгляд вниз, Рома смотрит на окровавленную ладонь, прижимающуюся к животу, и вздыхает. А ведь всего-то хотел хоть разок прийти к Кеше сам, не напрягая парней своих и не вызывая Водилу зазря. Расслабился, не успел среагировать, когда три неадекватных бугая со зрачками огромными и шальным взглядом заволокли в переулок. Может, и не сделали б ничего, если бы стоял смирно и не дёргался. Но Рома ж спокойно не умеет, ему нужно показать, кто тут гроза всего города. Вот показал, и что теперь? Умереть от шальной наркоманской заточки в живот – вот уж не та кончина, о которой может мечтать бывший глава преступной группировки. Даже какой-то позор. Мрачно ухмыльнувшись уголком рта, Рома правой непослушной рукой забирается в широкий карман пиджака. С трудом вытаскивает запутавшийся в ткани телефон и на колени кладёт. Пару мгновений поглаживает кончиками пальцев тёмный экран и кнопки, вспоминая, как с сожалением сын говорил, что сегодня пойти с ним не может, и благодарит вселенную за то, что пассия загадочная уберегла Юрку от этого вечера. Видимо, попыткам Стрельникова выяснить, к кому сын может бегать на свидания, суждено закончиться неудачно. Ну ничего, журить шутливо Кешу за то, что знает, но не говорит, и прижимать к кровати, всё равно было приятно. На улицу опускается темень, и Рома, едва попадая на нужные кнопки, набирает выученный наизусть номер. Чувствует, как начинает тело сползать потихоньку всё ниже по стене, и заставляет себя глаза открыть. Взгляд цепляется за утопающие в сумраке хлипкие голые кустики на клумбе и каменные стены многоэтажки. Он сидит у полуразрушенного старого крыльца с заколоченными разрисованными дверьми. Ноги, будто опущенные в ледяную воду, неприятно немеют и не хотят слушаться, когда Рома пытается хоть чуть-чуть сместиться в сторону. С неба сыпется мерзкое дождливое крошево. Ему холодно, и единственный источник тепла – текущая сквозь пальцы жизнь. Рома знает, что с такой кровопотерей ему осталось недолго. После стольких лет бандитских заварушек не может не знать. Сколько раз он видел, как стремительно гасли глаза и его, и чужих парней, слушал последний вздох, закрывал застывшие глаза? Сосчитать сложно. Логично, что рано или поздно кто-то закроет глаза ему самому. Он готов уже давно. Поэтому решает, что лучше напоследок услышать любимый голос, чем недовольные интонации диспетчера скорой, которая всё равно не поможет. Логика хлипкая, но Стрельникову она кажется надёжной. Приложив телефон к уху, Рома наваливается плечом на стену, чтобы аппарат не упал, и мысленно просит у сына прощения за то, что позвонил не ему. Трубку снимают после третьего гудка: – Алло? – Родной голос с чуть неуверенными нотками посылает такую волну тепла в груди, что на несколько мгновений боль отступает. Стрельников молчит, не зная, что сказать, но Кеша узнаёт. Он всегда узнаёт, когда Рома звонит. – Р-рома, это ты? А ты чего молчишь-то? – Привет. Кеша замолкает на пару мгновений, и Стрельников улыбается, представляя, как озадаченно тот сейчас выглядит. Обычно Рома в шутливой манере приветствует его привычным "здорово, отец". Он не знает, почему сейчас решил этого не делать. – П-привет… Ром, ну ты придёшь же, да? Я тебя жду, салатик твой готовлю тот...ну, любимый, вот только горошка нет, ты по дороге возьми. Сможешь? В груди тянет тяжело, и Стрельников сглатывает вязкую слюну с медным привкусом крови. Почему-то от осознания того, что Кеша его сегодня не дождётся, становится гораздо паршивее, чем от разливающейся по всему животу острой боли. Он чувствует, как течёт тепло между пальцами, и говорит, стараясь звучать максимально обыденно: – Сегодня не приду, Кеш, дела. Прости. – Ой... ну ничего, Ром-мочка. Я же слышу, что ты не-…уставший очень, голос такой, ну… не очень. –Инженер, пытающийся сделать вид, что не расстроен, звучит очаровательно, и Стрельников улыбается онемевшими губами. Чувствует, как от обиды в уголках глаз собираются жгучие слёзы. Ну что за паскуда жизнь, у него только-только всё начало налаживаться. – Ты отдыхать не забывай. И Юрку там не загоняй, слышишь? У него же теперь особь-ба…есть. – Ага. – Ром. – Особь, значит. – Ну Ром. Не сдержавшись, Стрельников фыркает от виновато-просящей интонации Инженера, и тут же губу закусывает от вспышки боли так, что ощущает, как бежит струйка крови по подбородку из прокусанной плоти. Голова начинает немного кружиться. Кеша, всё же услышав что-то, взволнованно интересуется: – Ром, ты чего? Нормально всё? – Да. Бедро схватило. Не переживай. – Стрельников быстро тему переводит в безопасное русло. – Не понимаю, зачем это было от меня-то скрывать? Конспираторы. – Ну Юра меня попросил. Я мальчика этого знаю, нормаль-…ну, хороший он. – Инженер говорит торопливо, звучит взволнованно. – Я ветер слышу в трубке, Ром, ты где? Стрельников не отвечает. Глаза прикрывает, ощущая, как слабеет медленно тело. Съезжает вбок ладонь, переставая зажимать рану, и он с усилием возвращает её на место. Начинает осознавать, что времени совсем мало. Голос слабый, но ему уже всё равно. – Я тебе доверяю, Кеш. Ты же присмотришь за ним, да? – Ну конечн-… Так, подожди, что это за вопросики странные пошли? Ты чего? Подозрительный голос Кеши врезается в ускользающее сознание, и Рома неуловимо, едва-едва уголок губ приподнимает. Представляет, как недоверчиво Инженер хмурится сейчас на трубку, брови заламывая. Стоит сейчас, наверное, на кухне в фартуке смешном, и огромные прихватки лежат уютно на подоконнике, ждущие часа, когда Кеша с полки достанет пакет с мукой и яйца. Прийти бы сейчас к нему, обнять мягко со спины, сцепив руки на тёплом животе, и не отпускать. Но Рома здесь, медленно ускользает в холодное никуда, и слушает любимый голос, надеясь, что он же встретит его там, на другой стороне. Сил говорить, не то, что притворяться, будто всё хорошо, почти не осталось, и он шепчет тихо, перебивая что-то взволнованно спрашивающего Кешу: – Я люблю тебя. – Р-рома! – Так сильно. – Ты где? Алло? Ну Р-ромочка, ты чего, так же нельзя, ну…где ты… В динамиках слышится шум какой-то, возня и хлопок двери, но Стрельников не вслушивается. Телефон соскальзывает с плеча, с грохотом отскакивает куда-то в сумрак переулка, и Рома ускользает в темноту вслед за ним.

***

Первое, что он с облегчением осознаёт – у него ничего не болит. Тело невесомое и лёгкое, ощущается просто замечательно. Ни горячей боли, ни противного онемения, ни пронизывающего холода. Ему тепло, мягко и очень уютно. Если это рай, то Стрельников действительно счастливчик, он и не надеялся, на самом деле. Если и существуют загробные царства, Рома расчётливо полагал, что отправится вниз, а не наверх. Глубоко и с удовольствием вздохнув, он решается открыть глаза. Моргает несколько раз, фокусируя зрение, и с удивлением обнаруживает себя в знакомой спальне. Со старенькой кроватью, матрацем огромным и пушистым одеялом, купленным им самим взамен старой тряпки, от которой и Рома, и Кеша безбожно чихали каждый раз. Он хмурится, тупо рассматривая светлый потолок и обои в уютный цветочек, и замечает, что лежит в кровати не один, только когда Кеша садится рядом и руку вперёд протягивает, чтоб ласково провести прохладными пальцами по лбу, убирая мешающие волосы в сторону. Кеша растрёпанный, одетый в старый Ромин свитер, лучится весь в утренней серости комнаты, выделяется, словно выпавший из другого набора паззл. Рома смотрит на него, не моргая, будто он сейчас испарится. Сюрреалистичность картинки бьёт по глазам, и Стрельников спрашивает голосом сиплым неуверенно: – Я в раю? – Ещё немного, и ты окажешься в аду! Голос сына раздаётся откуда-то сбоку, и Рома голову поворачивает, тут же ощущая, как та начинает кружиться. Тошнота подкатывает к горлу, и блаженное состояние уже становится не таким уж и блаженным. Юрка, сидящий, наверное, до этого момента на придвинутом к окну кресле, притащенном из зала, стоит над отцом. За спиной у него маячит новая деталь интерьера – стойка для капельницы – и до Стрельникова начинает доходить, что произошло. – Ты вообще понимаешь, насколько тупо поступил? Кеша рядом вздыхает тяжело. – Юра… Взгляд сына смягчается немного, на мгновение метнувшись Роме за спину, но спустя секунду снова возвращается обратно. Глядя в злые, с плещущимся остаточным испугом где-то на глубине глаза, Стрельников понимает, что видит сына таким разъярённым впервые. Иронично, что поводом для этого стал он сам. – Нет, дядь Кеш, ему нужно мозги на место вправить. – Ну не сейчас же. Лучше станет – будешь хоть до посинения вправлять. Голос Кеши уставший, тусклый какой-то. Он говорит тихо, не частит, не заикается, и Рома тут же поворачивается к нему лицом. Смотрит на незамеченные поначалу глубокие синие тени под глазами, похудевшие щёки и веки покрасневшие и опухшие. Весь Инженер, укутавшийся в свитер, как в броню, выглядит разбитым, и у Ромы больно тянет в груди чувство вины. Он зрением периферийным отмечает, как выходит Юрка из спальни, дверь за собой прикрывая, и понимает, что экзекуция от сына пока отменяется. Это неважно, потому что Кеша – надломленный и замученный страхом и ожиданием – сейчас сидит перед ним и не смотрит в лицо, взглядом скользя по окну, стенам и одеялу. Поправляет заботливо подушки, теребит пальцами край наволочки, и Рома накрывает его руки своей ладонью. Пытается было встать, но дремавшая боль в районе живота тут же просыпается, оповещает о себе вспышкой, и Стрельников дыхание задерживает, чтобы переждать приступ. – Тих-… тише ты, Ром, тебе лежать нужно. Отдыхать, сил набираться. – Кеш… – Мне доктор сказал, после потери крови сладкое хорошо. Я что-нибудь тебе принесу. Чай хочешь? Могу молока с мёдом или суп… Хотя суп же не сладкий, но вкусный всё равно… Кеша суетится вяло, подрывается с кровати, но Рома ловит его за запястье, не давая уйти. Тянет к себе обратно, в глаза пытается заглянуть и чувствует, как ноет сердце, когда Кеша смотреть на него не хочет, бегает взглядом по одеялу, стенам, собственным рукам. – Кеша? Прости. Эй, посмотри на меня? Кеша, пожалуйста. Инженер замирает, горбится на кровати. Плечи сжимает в защитном жесте и голову опускает. – Я…я просто не понимаю. Ты звонишь, разговариваешь странно, прощаешься как будто, а мне-… А я бегаю и ищу тебя по дворам. Я же когда… когда нашёл теб-… А там кр-рови столько, и ты лежишь весь холодный и не дышишь почти, а мн- … а я где, что? В голосе Кеши слёзы, и Рома тянет его к себе мягко за руку. Вздыхает облегчённо, когда Инжнер подаётся вперёд, ложится рядом, уткнувшись лицом мокрым аккуратно в плечо, чтобы не задеть перебинтованный живот. Стрельников рукой зарывается в спутанные кудряшки, вдыхает запах гречневого супа и мыла, и целует коротко сухую кожу худого бледного запястья. Замечает мелькнувшие в русых волосах седые пряди и сглатывает судорожно. – Я был уверен, что умираю. Не хотел тратить последнюю минуту на бесполезные звонки. Кеша выдыхает, согревая чужую шею дыханием. – Т-ты умер. По дороге в больницу. Просто я… у меня составчик есть один, он у меня случайно в кармане остался. Выл-ложить забыл. Вот я и… Точнее не я, а Юрка. У меня бы точно рука… ну, дрогнула. – А у него, значит, нет? – Он сильный. В тебя. – Не только в меня. – Бормочет рассеянно Рома, ведя пальцами по плечу Инженера. – Так ты, выходит, снова спас мне жизнь? Спасибо. – Просто больше так не делай. – Никакого желания умирать у меня не возникает. Ну сейчас, по крайней мере. Кеша отстраняется, смотрит сурово, и Роме тут же стыдно становится за неудачные свои каламбуры. Он представляет, что пережили Кеша и Юра за эти дни, и содрогается внутренне. Окажись он на их месте, наверное, и не выдержал бы. Инженер головой качает отрицательно, бормочет утвердительно: – Дурак. И снова ложится рядом.