раны

Поздний летний вечер наполняется звуками: сверчки стрекочут о чём-то своём, во дворе шумно переговаривающаяся компания время от времени взрывается смехом. Закрыть бы окно, чтобы не отвлекаться, но прохладный лёгкий ветерок приятно ползёт по кабинету, охлаждая уставшую голову, ерошит собранные в небрежный хвост волосы, и Альберт просто сосредотачивается. Абстрагироваться пытается, чтобы доделать то, что успел себе наметить утром, и поправляет сползшие немного на кончик носа очки. Цифры скачут перед глазами, разбегаются, не хотят сходиться суммы со счетов, будто назло уходя то в минус, то в безбожно огромный плюс, и Алик чувствует, как от раздражения начинает чесаться местечко под лопаткой. Вздыхает коротко, успокаиваясь, и мельком смотрит на часы. Те показывают второй час ночи. Поздно уже, Миша, наверное, десятый сон досматривает. Откинувшись на спинку кресла, Альберт прикрывает устало глаза. Вслушивается в успокаивающие звуки ночи, в тиканье часов настенных, висящих в зале, и касается пальцами гудящих висков. Последняя неделя месяца всегда получается напряжённой, и решивший попробовать в этот раз разобраться во всем побыстрее Алик выматывается до тяжести во всём теле и болящей головы. Приходится со скрипом признаться самому себе, что сегодня он уже вряд ли сможет что-то сделать. Алик сидит так пару минут и удивлённо взгляд поднимает, когда слышит тихие приближающиеся шаги. Миша, одетый в застиранные домашние штаны, стоит у двери. Облокачивается расслабленно о косяк, смотрит взглядом текучим и плавленым, от которого всегда в груди просыпается кот – довольный и сыто потягивающийся внутри, задевающий стены рёбер острыми коготками. Они смотрят друг на друга в тишине, и Алик непроизвольно разглядывает шрамы, виднеющиеся на обнажённой широкой груди. На левом боку, у нижней границы рёбер, виднеется самый свежий – розоватый от широкого лезвия ножа, который предназначался не Мише и на который Малиновский нарвался сам, по глупости. Подставился нарочно, зная, куда этот нож полетит, а потом выслушивал нотации, подкрепляемые аккуратными прикосновениями и выдохами судорожными куда-то в шею. Видимо, что-то мелькает на лице Алика, потому что Миша подходит ближе, становится рядом совсем и тянет руку вперёд, чтобы снять очки с чужого лица. Мимолётно пальцами проходится за ухом, по скуле, и прислоняется к столу, отодвинув документы от края. Алик подбородок вверх поднимает, чтобы всё разглядеть – ракурс получается очень уж удачным. – А я тебе ванну набрал. Алик, отвлечённый маячащим перед лицом полуобнажённым телом, сначала не понимает. Хмурится недоумённо, спрашивает: – Что? – Ванну. Это такое углубление в камне, в которое можно воду набир… – Миша. Малиновский смеётся родным хрипловатым смехом. Склоняется ниже и касается мягко губами лба, переносицы, уголка глаза. – Сидишь тут весь день. Так и одуреть можно. Я решил, что тебе расслабиться надо. – Ванна помогает расслабиться? Алик выдыхает довольно, когда Миша резинку с волос стягивает, пальцами пряди за уши убирает и целует в губы медленно и дразняще. Малиновский тихо воркует в поцелуй: – Обычная, может, и не помогает. А та, которую я подготовил, очень даже. – И что же в ней такого особенного? – Я. Альберт мычит заинтересованно и с кресла встаёт. Руками оглаживает плечи тёплые, снова в поцелуй тянется и идёт вслед за пятящимся из кабинета Мишей. В ванной жарко, пар оседает на зеркале, а рубашка тут же прилипает к телу. Алик снимает её, наблюдая, как избавляется от штанов Малиновский. Вода обжигающе горячая, и Алик опускается в неё с довольным вздохом, с весельем тихим наблюдая, как морщится и ойкает Миша. Малиновский, не любящий высокие температуры в душе, всё равно воды набрал горячей, судя по запаху, даже добавил что-то, и у Алика от этой маленькой заботы сводит что-то под рёбрами. Ванна большая, купленная специально вот для таких случаев, и они с лёгкостью помещаются в ней вдвоём. Алик заваливается немного на плечо Миши, вздыхает умиротворённо и наблюдает, как скачут блики от лампочек на колыхающейся глади воды. Хочется лежать вот так, чувствуя присутствие любимого человека рядом, и ничего не делать. А ещё очень хочется спать, и он зевает коротко, не сдержавшись. Малиновский приобнимает, водит легонько кончиками пальцев по влажной коже, почёсывает затылок и отстраняется немного. Алик хочет было возмутиться, куда тот собрался, но тут широкие ладони касаются плеч напряжённых, разминают, проходятся вдоль спины, за кромку воды опускаются и легонько по бокам проводят. Миша возится с чем-то позади, втирает что-то приятно пахнущее в кожу, поливает аккуратно голову из ковшика, положив руку на чужую шею, и разомлевший Алик просто позволяет ему делать с собой, что вздумается, доверчиво начиная дремать в остывающей воде. Стоит смирно, когда Малиновский его большим полотенцем оборачивает, и не ворчит даже, когда Миша легко на руки подхватывает, направляясь в сторону спальни. Только щекой прислоняется к влажной коже и чувствует, что начинает засыпать. На периферии сознания мелькают мысли о неловком стыде, что его как ребёнка по дому носят. О том, что, может быть, Миша рассчитывал на что-то, устраивая совместные поплескушки в ванной, а уставший Алик тупо заснул. Но все мысли гаснут, когда кто-то накрывает одеялом и целует едва ощутимо в висок.

***

Алик просыпается, когда солнце уже взошло над пыльными дворами пятиэтажек. Вздыхает довольно, щурится и глаза открывает, чтобы осознать – Миша окна зашторил ночью, и не разбуженный лучами организм с радостью восполнил дефицит сна, накопленный за последние пару дней. Правый бок опаляется жаром лежащего рядом тела, и Алик поворачивается лицом к Малиновскому. Рассматривает спокойные, расслабленные черты лица, грудь, движущуюся в такт дыханию, и испытывает привычный уже наплыв нежности и приятного чувства принадлежности. Вспоминает сквозь дымку вчерашней усталости, как заботливо Миша возился с ним – с сорокалетним взрослым мужиком – как с ребёнком, и не сдерживается. На подушке приподнимается немного, чтобы возвышаться над спящим Малиновским, и касается легонько чуть колючей щеки. Гладит мягко переносицу, лоб, губы приоткрытые, и Миша во сне утыкается лицом в подушку, избегая щекочущих прикосновений. Алик фыркает позабавлено. На душе хорошо и спокойно. Миша рядом тёплый, сонный совсем, и так хочется заласкать его с самого утра, чтобы весь день потом ходил довольный и рассеянный, собирая мощными плечами углы дома, что, мгновение подумав, Альберт с кровати поднимается, чтобы подойти к шкафу. Берёт всё необходимое и ныряет снова под одеяло. Малиновский на спине растянулся, и Алик удобно устраивается на его бёдрах. Ведёт ладонями по коже горячей, проходится пальцами по шершавым шрамам, и склоняется низко, чтобы лизнуть коротко под кадыком. Миша просыпается в мгновение ока. Алик чувствует, как ложатся широкие ладони на бока, поглаживая, и потому продолжает лениво расцеловывать шею и линию челюсти. Ёрзает невзначай по чужим бёдрам, привстав на коленях, и задевает, трётся легко об утреннее наливающееся возбуждение. Миша выдыхает бурно, тянется было ладонью к штанам, но Алик его руку перехватывает. Сжимает несильно, укладывая на постель рядом с головой, и Малиновский вжимается затылком в подушку, принимая правила. Они оба знают, кто здесь сильнее физически, но Миша никогда своей силой против Алика не пользуется. Ни в обыденной жизни, ни тем более в постели. Попробуй он хоть разок, и с Альбертом бы у них ничего не вышло. Растрёпанный со сна, с краснеющей постепенно шеей и горящим взглядом, Миша выглядит чертовски желанно, и Алик руку опускает вниз, чтобы коснуться кончиками пальцев призывно приоткрытых губ. Улыбается довольно, когда Малиновский целует коротко фаланги и зубами несильно прикусывает. Напоследок проводит ладонью по колючей щеке и тянется к лежащему на краю кровати тюбику. Выдавливает немного, за спину руку заводит, и видит, как мелькает в глазах Миши какая-то детская обида, как подрагивают сдерживаемые руки, продолжающие покорно лежать на покрывале. – Бля, ну малыш… Алик отрицательно головой качает на прозвучавшую в возгласе просьбу. Знает, как любит Малиновский растягивать его сам, медленно, изредка нашёптывая что-то своим хриплым голосом, но отчего-то сегодня всё хочет сделать сам. Миша молчит, смотрит только жадно, сжимает в пальцах уголок подушки и явно сдерживает себя, чтобы не начать ёрзать. Алик чувствует, как упирается ему в бедро упруго поднявшийся член, натягивающий ткань не снятых домашних штанов, и выдыхает, добавляя третий палец. Звук, который издаёт Миша, когда Алик стягивает с него одежду, напоминает что-то среднее между стоном и выдохом облегчения. Малиновский покрасневший весь, с дыханием тяжёлым и поплывшим взглядом, вскидывает немного бёдра навстречу ласкающей руке, но ладони свои не поднимает, и Алик склоняется над ним, целует коротко в уголок губ поощряюще и направляет член в себя, ловя взглядом малейшие изменения в Мишином лице. Двигается медленно, дразняще, прижимая своими бледными руками широкие ладони к простыням, переплетая пальцы, и раздражённо откидывает с лица мешающие пряди волос движением головы. Чувствует, как покрывается спина мурашками и как сбивается куда-то вниз мешающее одеяло. Он знает, насколько чувствительный Миша по утрам, и потому не удивляется, когда вскоре тот вздрагивает крупно. Голову назад откидывает, смотрит дезориентировано несколько секунд в потолок и переводит взгляд на Алика. Тянется вперёд, касаясь правильно и так, как нужно, и Альберту хватает несколько движений, чтобы последовать вслед за Мишей, ощущая ласковые прикосновения к спине. Он ложится прямиком на Малиновского, утыкаясь лицом во влажную кожу ключицы, и глаза закрывает, медленно восстанавливая дыхание. Миша, кажется, никакого дискомфорта от лежащего на нём человека не испытывает. Поглаживает лениво пальцами чужую спину, дышит ровно, и Алик чувствует щекой его успокаивающееся сердцебиение. Оба грязные, липкие, но не предпринимающие никаких действий, чтобы встать. Это всё успеется – столько времени впереди. – Люблю тебя, Аль. Алик, прочувствовавший эту фразу не сбившимся пульсом в широкой груди, улыбается. Вздыхает коротко и трётся щекой о тёплую кожу. Шепчет, всё ещё не в силах иногда говорить такие слова в полный голос: – Люблю тоже. Утро плавно перетекает в день, они молча греются в присутствии друг друга.