раны

Жила вообще в этом районе не ориентируется, но снимает неподалёку обшарпанную однушку принципиально – здесь вероятность встретить брата сводится к нулю, как и возможность слушать очередные его нотации по поводу бандитского образа жизни. В первый же вечер он выбирается наружу, чтобы поскитаться по дворам, почву незнакомой территории прощупать, и набредает на небольшой магазинчик. Неказистый, со старой обшарпанной вывеской, тот работает круглосуточно и, судя по месторасположению, крышуется Железным. Хмыкнув заинтересованно, Жила заходит внутрь. Вместо перелива колокольчиков натужно скрипят несмазанные петли, лампочка в дальнем углу перегорела, но пахнет вкусно – выпечкой, оставшейся с утреннего завоза хлеба, и приторным запахом пластика. Место это такое же, как и большинство магазинчиков их города. Жила медленно к прилавку подходит и поднимает взгляд на облокачивающегося о витрину продавца. Ожидает увидеть настороженность или испуг, которые при появлении его физиономии всё время появляются на лицах собеседников, но достаточно молодой парень, едва ли не младше самого Жилы, смотрит скорее скучающе. Незаинтересованно вздыхает, приподнимает брови вопросительно, мол, «что надо?», и осматривает в ответ также пристально. На нём шапочка смешная и очки глупые, но фигура, обёрнутая в нелепый какой-то фартук, вполне себе ладная. Жила рассматривает, не стесняясь, и пальцы длинные, свисающие расслабленно с края витрины, и шею бледную с расстёгнутым воротником рубашки. Ухмыляется похабно, возвращая взгляд на чужое лицо, и видит ответный интерес в тёмных глазах, скрытых за линзами очков. Понимая, что всё же зашёл сюда не зря, Жила к прилавку ближе подходит и предлагает вкрадчиво: – Поебёмся? Предложение стандартное и нейтральное, Жила проверял, и работает со всеми независимо от пола. Всегда можно пойти на попятную, сказав, что пошутил, а риск получить в морду уменьшается откровенной наглостью, которую обычно-то и всерьёз не воспринимают. Тех, кто полагает, что он неудачно прикалывается, Жила не переубеждает никогда. Продавец же не говорит ничего. Пожимает плечами будто бы говоря «почему нет», и уходит в сторону маленькой двери. Жила пялится ему вслед пару мгновений удивлённо, после чего шустро вывеску на витрине наружной переворачивает и сигает бодро через хлипкую досочку прилавка. Он берёт продавца в тесной полупустой кладовке между полками для консервов и сваленными в кучу мешками круп. Это оказывается весьма удобным – у того уже есть всё необходимое, да и растягивать его долго не приходится, сразу видно опытного человека. Жила делает всё так, как привык – жёстко, быстро и не церемонясь, поэтому уже после, когда они оба натягивают штаны и продавец тянется было к нему за поцелуем, Жила просто легко отпихивает чужое лицо. Говорит прямо: – Эй-эй, я тебе не баба сопливая, усёк? Продавец снова равнодушно плечами жмёт, хоть и есть что-то в этом жесте напряжённое, но Жиле плевать. Он по-быстрому себя в порядок приводит и выходит из магазина на свежий вечерний воздух удивительно воодушевлённым и довольным. Жила понимает, что даже не узнал имени продавца, только когда ночью уже докуривает сигарету у открытой форточки кухни. Думает с долей предвкушения, что спросит об этом в следующий раз. Следующий раз наступает позорно быстро. Жила заявляется в магазин три дня спустя. Приходит днём, как раз, когда дело идёт к обеду. Ходит по небольшому помещению, рассматривает немногочисленные товары и пальцами выстукивает ритм по витринам, пока продавец обслуживает других покупателей. Жила ловит на себе короткие взгляды и, ощущая, как предвкушающе тяжелеет в паху, смотрит в ответ прямо и заинтересованно. В нетерпении перебрасывает из ладони в ладонь неказистое яблоко и подгоняет мысленно нерасторопных покупателей. Старушка, покупающая какие-то дешёвые конфеты для внуков, выходит самой последней, и Жила так сильно захлопывает за ней дверь, сразу же переворачивая вывеску на перерыв, что та едва не роняет свою маленькую сумочку на тротуар. Он чуть не сносит прилавок, откидывая доску в сторону, и хватает продавца за запястье, таща его к кладовке, чтобы прижать к стене, как только дверь за ними захлопывается. Сжимает грубо в руках крепкую задницу и разворачивает лицом к стене, сдёргивая чужие штаны. Слюна как смазка не очень, но продавец вроде не жалуется. Голову вниз опускает так, что видны только тёмные завитушки волос, выбивающиеся из-под шапки, и сам назад подаётся, прогибается так, что у Жилы едва искры из глаз не летят. У него было пару раз с парнями и не то, чтобы ему сильно понравилось. Мужики есть мужики – лежали как брёвна, от чего даже желание пропадало, а тут такой отзывчивый, что Жиле даже хочется удовольствие в ответ доставить, и он вперёд руку тянет, чтобы обхватить чужой член. Чувствовать, как дрожит продавец на самом пике, оказывается приятно, но Жила это открытие подальше загоняет и отстраняется сразу же. Поправляет одежду неторопливо, наблюдая, как облокачивается на чуть дрожащих ногах продавец о стену, и спрашивает коротко: – Как звать? – Эдик. Голос у продавца оказывается низким немного, со странной интонацией и звуком таким, будто говорит в нос. Жила фыркает, не удержавшись. Смотрит на него и думает – и впрямь Эдик. С руками ухоженными, движениями плавными и чуть подкрашенными ресницами, которые можно рассмотреть, только если очень близко подойдешь. – Хорошее имя. – Издевательски тянет Жила. – Говорящее. Эдик смотрит неожиданно уязвлённо своими глазищами тёмными. Шапочку поправляет и выходит из кладовки первым. Жила впервые за несколько недель чувствует себя виноватым. Раньше этого одним только взглядом мог добиться лишь Серёжа. Чувство неуютное, и Жила выходит из магазина быстро и не оглядываясь. На следующее утро у него кончаются сигареты и это единственная причина, почему он идёт в магазин. Разочарованно видит за прилавком какую-то женщину средних лет и кисло просит у неё сигарет, начиная быковать, когда она спрашивает паспорт. Ни сигарет, ни удовольствия от похода в магазин он не получает и возвращается домой в паршивом настроении. Пихает раздражённо кучку осенних листьев, заботливо уложенную трудолюбивым дворником, и замечает смутно знакомую фигуру, сидящую на покосившейся лавочке на другом конце улицы. Настроение тут же взлетает до отметки «приемлемо». Жила невзначай подходит ближе, рассматривая Эдика в непривычной одежде – куртка какая-то старая, доходящая стройному продавцу до середины бедра, и штаны узкие, явно ушитые вручную. Сдерживает фырканье и садится рядом, закинув беспардонно щиколотку левой ноги на правое колено. Эдик сидит, в книжку уткнувшись, на коленях раскрыта тетрадь, и ветер шелестит шумно её страницами. Жила успевает рассмотреть изображение человеческого скелета, прежде чем замечает кое-что другое – яркий синяк, кольцом опоясывающий левое запястье продавца. Сползший широкий рукав куртки обнажает почерневшую кожу, и Жила вспоминает, как сжимал вчера чужую руку, затаскивая Эдика в подсобку. Видать, было не очень приятно, но тот и словом не обмолвился. Каким бы козлом Жила ни был, вреда специально или для удовольствия он никогда не причинял и причинять не хотел. Но способность извиняться в базовые характеристики у него входит, поэтому единственное, что он говорит непринужденным тоном, это: – Здарова. Эдик вздрагивает едва заметно, выныривает из книги своей и смотрит на Жилу немного дезориентировано. Моргает пару раз и отвечает настороженно: – Здравствуй. О, как цивильно. Жила едва не прыскает в ответ, но сдерживается. В конце концов, не должны же Серёжины уроки по нормальному взаимодействию с окружающими даром пройти. – Чё читаешь? – Анатомию. – А… Нафига? Эдик вздыхает коротко и книжку закрывает. Тетрадь захлопывает тоже, суёт между книжными листами и разворачивается лицом к Жиле. В свете дня, без шапочки этой дурацкой, он выглядит гораздо симпатичнее. Тёмные волосы ветром ерошатся забавно, и Жила обрубает себя жёстко, когда ловит где-то в глубине желание коснуться взъерошенной причёски. – Я сегодня не смогу. И не хочу. Ты же поэтому пришёл? – Да я случайно тебя увидел, ваще то. То, что он совершенно случайно Эдика увидел после того, как целенаправленно шёл к нему в магазин, Жила благополучно опускает. Продавец щурится недоверчиво в ответ. – Случайно? – Ага. – Отлично. Приятно было увидеться. Пока. Эдик встаёт, уйти собирается, и Жила рефлекторно ловит его за запястье. Снова попадается левое, и продавец болезненно губы поджимает. Жила тут же руку чужую отпускает. – Да подожди, чё ты шугаешься-то от меня? – Ты чего хочешь? Жила растерянно моргает. Да ничего он не хочет, просто поговорить или хотя бы посидеть рядом. Сказать то, что на уме, Жила не может – тупо как-то и слащаво, поэтому отвечает просто: – Имя тебе сказать. – Чьё? – Моё. Эдик хмыкает как-то разочарованно и немного равнодушно, прямо как в первую встречу, и у Жилы от этого как-то нехорошо начинает бурлить в груди злость. Уж лучше бы не подходил или дальше продолжал трахать молча и быстро. Вот к чему приводят чувства и нежности телячьи, ебать их в рот. – Ну так говори. – Жила. – Хорошее имя. – Невыразительно проговаривает Эдик. – Говорящее. И уходит походкой быстрой в направлении дворов. Жила смотрит ему вслед со странным ощущением пустоты внутри.

***

Жила честно выдерживает две недели. Сначала удерживает гордость, потом – стыд и неловкое ощущение неуверенности. Он пытается забыть продавца, которого едва знает и который готов подставляться каждому желающему, судя по всему, и пробует с несколькими девчонками. Каждый раз дело доводит до конца, но чувствует, что всё не то. И стонут они наигранно, и выгибаются чересчур похабно и неискренне, да и тела у них слишком мягкие и вообще не те. До глупости слащаво – хотеть кого-то определённого, которого даже узнать не успел, но Жила хочет, и хочет не просто удовлетворить либидо своё. Желание заиметь что-то большее прорезается ноющей болью в грудине, и Жила сам себя материт, спрашивая, почему судьба выбрала ему именно вот это шапочное недоразумение в фартуке смешном, а не какую-нибудь девчонку в короткой юбке и с тонкими ногами. Мысли грызут, съедают изнутри, и поэтому он добровольно идёт туда, куда сам пару недель назад даже смотреть не хотел. Дверь открывает Серёжа – в майке старой и широких серых трениках. Смотрит удивлённо, после чего радостно улыбается, затягивая внутрь квартиры. У Жилы в груди становится тепло и немного больно. – Явился, всё-таки! Ты где ж пропадаешь, балда, я тебя всё жду, ищу, все ноги уже оттоптал и… – Квартиру снял. Серёжа сдувается сразу, плечи расстроенно опускает, и Жила инстинктивно начинает тянуться к нему, чтобы хлопнуть привычно по плечу, но сдерживается. – О как. Надоел я тебе? – Да не в этом дело. Один пожить хочу. – Один это хорошо, но плохо. Одному быть нельзя, Витюш, вот прям совсем. Закатив раздражённо глаза на собственное имя, Жила бормочущего брата перебивает: – У меня вопрос к тебе. – О, и какой же? – Ты если обидишь лешего своего… – Вить, ну сколько раз… – …ты как извиняешься потом? Серёжа замолкает. Смотрит взглядом цепким и внимательным, и Жила осознаёт в который раз, что брат теперь мент. – Ты влюбился, что ли? Жила цыкает в ответ, разворачивается, чтобы уйти, но добродушно посмеивающийся Серёжа мягко ловит за локоть. Говорит раздражающе ласково: – Извиниться-то просто, Вить. Главное уметь слово одно сказать. Перед уходом Жила терпит пару секунд крепкие объятия довольного Серёжи, не показывая, как они ему были необходимы, и сразу направляется в магазин. Вечереет, и Эдик уже должен был заступить на смену. Он и вправду там – стоит, чуть ссутулившись, за прилавком, и прикладывает невесть откуда взявшуюся подкову ко лбу. Впрочем, едва завидев Жилу, он её куда-то бросает, и лязг металлический слышен по всему небольшому помещению. Эдик смотрит настороженно, как Жила меняет вывеску на «закрыто». Выглядит он равнодушным и немного помятым, то ли не выспался, то ли просто устал. В шапочке этой снова и фартуке. Жила подходит к самому прилавку. Говорит ровно, смотря прямо в тёмные глаза: – Ты это, прости, короче. И имя у тебя нормальное, и сам ты ничего. Эдик смотрит в ответ устало и немного печально. Вздыхает глубоко и разворачивается, в подсобку идёт. Спина у него сгорблена, а ноги немного шаркают по полу. Жила взволнованно идёт следом. Дверь тихо прикрывает за ними, и смотрит в полумраке, как Эдик становится в позу привычную лицом к стене. Ноги разводит нешироко, утыкается лбом в сложенные руки и замирает. Ждёт, пока Жила подойдёт и за дело примется, но тот не спешит приближаться. Смотрит удивлённо и понимает, как неправильно всё это выглядит. И покорность эта сломанная, и молчание, и ожидание того, что Жила пришёл только за одним. Да, так и было, но сейчас отчего-то не ощущается внутри ни острого желания, ни похоти. Только волнение какое-то странное. Жила подходит ближе, ладонь на спину похудевшую кладёт, и Эдик голову ниже опускает. Смотрит куда-то вниз, дышит тихо и немного поверхностно. Жила аккуратно, будто сломать может, Эдика распрямляет. Смотрит в лицо невыразительное и ладонь на щёку бледную кладёт, поглаживает нехарактерно мягко и хмурится, когда на пальцах остаётся какой-то крем оранжевый. В месте соприкосновения виднеются тёмные следы, и Жила беспардонно рукавом вытирает щёки, лоб и шею, не давая дёрнувшемуся Эдику отвернуться. То, что он чувствует, рассматривая заживающие синяки на бледной коже, словами описать трудно. Злость, волнение, ярость жгучую и отчего-то взявшуюся непонятно откуда нежность. – Чё это за хрень? Эдик выдыхает, глаза прикрывает устало, и Жила аккуратно касается ладонью его рёбер. Тот вздрагивает болезненно, отстраняется, сутулясь ещё больше. – Ну, не тебе одному моё имя показалось чудесной метафорой. К тому же, многие знают обо мне. Я особо не скрываюсь. У него голос тихий, неживой какой-то, и Жила не выдерживает – касается мягко губами брови, скулы и губ. Целует неспешно, так, как никогда ни одну девчонку не целовал, и Эдик, ответивший поначалу с рвением голодающего, вдруг отстраняется. Пихает слабо в грудь и опять спиной поворачивается. – Нет. Не надо. Просто сделай то, зачем пришёл. – Эди… – Нет! Давай, трахни меня и проваливай. – Я не хочу. – Тогда просто уходи. Жила руки опускает и смотрит болезненно. Подходит ближе, притягивает обратно в объятия и не обращает внимания на слабые попытки уставшего Эдика вырваться. – Я не уйду. – Уйдешь. – Нет. – Все уходят. – Ну я не все, понял? Приебусь к тебе так, что хуй отделаешься. Спустя несколько мгновений прохладные руки обнимают его в ответ. Жила улыбается едва-едва и целует неловко в макушку, прикрытую глупой, но такой милой шапочкой.