раны

Рома не испытывает желания доминировать в постели столько, сколько себя помнит. Быть обязательно сверху и диктовать свои условия кажется ему чем-то неправильным и непривлекательным. Но, воспитанный в семье истинного мужчины – жёсткого и властного, Рома всю жизнь слушает наставления. Константин Стрельников учит сыновей не показывать эмоций и быть максимально отстранёнными. И в жизни, и в супружеской постели быть главным, жёстким управляющим, контролирующим всё от и до. Рома слова отца впитывает в себя, не находя внутри отклика, и поэтому свой первый раз, не особо удачный, предпочитает не вспоминать до самой смерти. Какая-то симпатичная девчонка из другой школы только сочувственно треплет его тогда по плечу и обещает никому не рассказывать, как у Ромы банально ничего не встало. Позор и стыд Стрельников носит в себе ещё несколько месяцев. Думает, что с ним что-то не так, места себе не находит, а потом влюбляется в Натку. Она красивая. Статная, высокая, с язвительным чувством юмора и независимым характером. Натэлла является, по сути, полной противоположностью того образа прилежной жены, который рисует ему с детства отец, но Рома не может отвести от неё глаз. Улыбается, как идиот, вьётся за ней хвостом и ухаживает, с рвением подстраиваясь под каждое её желание. Натка знает, чего хочет, и не стесняется это говорить. Она решает, куда они пойдут гулять вечером, и первая благосклонно тянет его поближе за воротник рубашки для поцелуя. После нескольких месяцев прогулок наступает момент первой близости и жутко волнующийся Рома боится снова опозориться. Мнётся у кровати, на которой уже развалилась полуобнажённая Натэлла, и неловко пытается нависнуть над ней в неумелом жесте доминирования. Та только хмыкает в ответ и опрокидывает его на спину. Садится на бёдра, седлая, и склоняется ниже для поцелуя. Рому ведёт от этого ощущения. Он подставляется с готовностью под её острые ногти и лёгкие укусы. Вздыхает довольно, когда она прижимает его за плечи к кровати и улыбается хищно. Роме хорошо, и он шепчет в темноте спальни слова признания, слушая её тихий смех в ответ. На следующее утро Стрельников уверен, что хочет жениться на Натэлле. Они играют свадьбу через три года, сразу после возвращения Ромы из армии. Когда ещё год спустя рождается сын, он чувствует себя самым счастливым человеком во вселенной. Рома вертится, как белка в колесе. Пролезает в криминальные дебри в поисках лучшей жизни для себя и своей семьи. Зарабатывает деньги на квартиры, поездки, дорогие вещи. В ежедневной суматохе не замечает, как уходит постепенно блеск из глаз жены, как зло она смотрит на него временами и как не любит подрастающий сын оставаться с мамой наедине. Рома устаёт, переживает, взваливает на себя непомерно много, и потому начинает позволять Натэлле больше. Отдаёт ей весь контроль в постели, не останавливает, когда становится действительно больно, и искренне считает, что так она проявляет свою любовь. Что в засосах, больше похожих на маленькие гематомы, в укусах кровоточащих и алых широких царапинах на спине заключены чувства сильные. Что исполнять все её приказы и прихоти, забывая о себе, правильно. Что так и нужно, так хорошо. После ночей бурных, вымотанный и уставший, Рома просит надёжного и немногословного Пашу обработать порезы на спине. Видит в чужих глазах шок и непонимание, и в следующие разы справляется сам. Натэлла экспериментирует, уговаривает воркующе каждый раз на что-то новое, и Рома не может ей отказать. Он забывает, что в сексе хорошо и приятно должно быть двоим, и поэтому терпит. Легкие, не такие уж и болезненные ожоги от сигарет на груди, продольные синяки от хлёстких тонких палок и шрамы от глубоких прокусов на коже она называет следами своей любви. Улыбается предвкушающе, показывая Роме верёвки, и тянет за собой в постель. В тот раз Натэлла привязывает его крепко к кровати и затягивает на шее взятый из ниоткуда ошейник. Целует напрягшегося Рому в губы, мокро и напористо, не давая ничего сказать, и начинает затягивать полоску кожи туже. Прижимает к простыням, едва ли не усевшись на грудь, и медленно душит, то ослабляя, то натягивая удавку. Смотрит пристально, и у Ромы от недостатка кислорода всё плывет перед глазами и погружается во тьму. Он выплывает из вязкого состояния резко, когда чувствует проникающие прикосновения. Что-то холодное грубо толкается между его ног, и до Ромы с ужасающим ощущением паники доходит, почему Натэлла сегодня решила привязать его именно так. Он сжимается, вскидывается судорожно на постели, дёргает затёкшими руками в бесполезной попытке освободиться. Смотрит на сидящую перед ним жену, с холодным удовлетворением наблюдающую за ним, и сглатывает. – Н-нат… – Ммм? – Я не хочу так. Она улыбается жёстко и наклоняется к его лицу. Руку свою кладёт поверх всё ещё надетого ошейника и обрубает веским: – Так хочу я. – Но з-зачем? – Мне любопытно. – Натэлла плечами пожимает обыденно и приподнимает зажатый в руке предмет. По очертаниям тот большой, крупнее гораздо, чем у самого Ромы. Она улыбается и говорит светски спокойно. – Проверим, влезет ли он в тебя. – Нат… – Заткнись. И Рома затыкается. Терпит неприятные ощущения, прячет скатывающиеся из уголков глаз слёзы в подушке и испытывает болезненное возбуждение, когда двигающийся в нём предмет всё же проходится по нужной точке. Той ночью Ната развязывает его и уходит спать в комнату сына, оставляя мужа лежать на постели в одиночестве. Рома убеждает себя, что ему понравилось, но всё равно не может сдержать дрожь каждый раз, когда хищно облизывающаяся Натэлла ведёт его в спальню. Для него физическая близость становится актом подчинения, и Рома вспоминает стыдливо каждый завет покойного уже отца, ни один из которых он не выполнил. Ната уходит от них, когда сыну исполняется шесть. Просто в один летний день исчезают все вещи, а на тумбочке появляется записка с просьбой не искать. Рома не поддаётся желанию напиться и не может выпустить сына из объятий, засыпая рядом с ним на небольшом диване. Время проходит, и Рома старается забыть обо всём. Растит сына, взращивает свой криминальный авторитет и просто живёт, довольствуясь редким вызовом ночных бабочек, которые дают ему то, что он хочет, не задавая вопросов. Рома просто живёт, не считает, что ему кто-то нужен и никого не ищет. А потом встречает взволнованно заикающегося ханурика в вагоне поезда, и встреча эта меняет его жизнь. Спустя несколько недель погонь, попыток убийства и спасений, неловких первых разговоров и объятий Рома осознаёт себя сидящим в уютной небольшой квартирке на продавленном местами диване. Тёплое тело рядом, играющий фоном телевизор и робкое прикосновение чужой руки к своей ладони без перчатки. Пальцы у Инженера сухие, чуть шершавые, и Рома сжимает их своими, поворачивается, чтобы взглянуть на его лицо, но натыкается сразу на приблизившиеся тёплые губы. Кеша целует осторожно, едва касаясь, будто разрешения спрашивает, и Стрельников отвечает, обхватывает его лицо руками. В кудряшки растрёпанные ладонью зарывается, притягивая к себе ближе, и улыбается довольно, когда поцелуй кончается. Смущённые, словно дети, они продолжают смотреть телевизор, не вглядываясь в мелькающие там картинки. С Кешей хорошо. Он заботливый, неловко ласковый и тактильный до одури. То прижмётся к боку, обхватывая своими длинными руками, то в макушку поцелует, то начнёт играться лениво с чужой ладонью, сжимая её мягко и поднося к лицу. Через какое-то время Инженер предлагает Роме переночевать у него и пальцами пробирается под чёрную водолазку, скользя прикосновениями по животу. Склоняется, чтобы поцеловать в шею, на кровать тянет, и напрягшийся немного Рома поддаётся лёгкому напору. На поцелуй отвечает и тянется к лампе, чтобы выключить её, погружая комнату в темноту. Он не хочет рассказывать Кеше о происхождении мелких шрамов, покрывающих кожу, а врать тем более. Рома ласкает своего Инженера до дрожи и исступлённых вздохов, вслушивается с удовольствием в тихие полустоны, смешанные с собственным именем, и подставляется под приятные прикосновения сам. Кеша аккуратный, ласковый, и Рома сжимается, напрягается в ожидании боли, к которой привык. Но её нет, ни одного щипка или звонкого удара, и Стрельников не спит полночи в прострации, не в силах понять, почему. Следующие их разы точно такие же, безболезненные в темноте спальни, и к Роме в голову закрадываются подозрения. Что, если Кеша его просто не любит? Он молчит, конечно, сомнений своих не высказывает. Отказывается от близости, когда в выходные они валяются днём на диване, не заходя дальше поцелуев. Мягко руку Кеши, пробирающуюся под водолазку, останавливает, и ждёт. Ждёт, когда тот воспротивится, пойдёт дальше напролом, с силой и напором, но Инженер послушно ладонь убирает и кладёт поверх одежды на чужую грудь, будто отслеживая сердцебиение. Не злится, не бросается обвинениями, и просто обнимает крепче, прижимаясь тепло к боку. Рома знает, что ведёт себя глупо. В конце то концов, рано или поздно шрамы эти Кеша всё равно увидит, но он этот момент оттягивает как может. Видимо, ненадолго, потому что, когда Стрельников тянется в очередной раз выключить свет, его руку мягко перехватывают. Кеша сидит на постели в рубашке расстёгнутой и с растрёпанными волосами, смотрит озадаченно и спрашивает: – Р-ром, ты стесняешься? Или тебе... ну, меня видеть не хочется? Инженер выглядит расстроенным немного, и Рома тут же тянется к нему, ладонью щёку накрывает, поглаживая большим пальцем. – Ну ты даёшь, отец, что за мысли? Всё мне хочется. – Я ж не дур-…ну, не глупый совсем, Ром. Я же вижу, что тебе неприятно. Ты напряжённый такой, когда мы… ну, как сейчас. Рома глубоко вздыхает. Глаза прикрывает ненадолго и думает, в какой момент он прокололся. Перестал контролировать себя, переключился, сделал что-то не так. В голове набатом звучит: «нельзя, нельзя показывать, что тебе чего-то не хватает или что-то не нравится». Кеша, не услышав ответа, придвигается чуть ближе. Худое колено, обтянутое тканью домашних штанов, касается Роминого бедра. Голос у Инженера мягкий и тихий. – Это из-за шрамов, да? – Ты увидел? – Нет, я не… Я чувствую их. – Кеша проскальзывает аккуратно ладонью под водолазку и обводит пальцами небольшой след от ожога на боку. – Они шершавые немного. Рома кисло усмехается. Головой качает, думая, какой же он идиот, и ловит выскользнувшую из-под ткани ладонь Инженера своей рукой. Сжимает немного, собираясь с духом, и снимает водолазку. Поднимает осторожно взгляд на Кешу, ожидая с опасением увидеть на любимом лице отвращение или, что хуже, жалость, но в глазах чужих только волнение и обречённая нежность. – Это… это после разбор-…ну, дел твоих бандитских? У Стрельникова от стыда в уголках глаз собираются слёзы, и он качает отрицательно головой. Плечи сжимает в защитном жесте, будто ему холодно, и Кеша тут же тянет с кровати одеяло. Накидывает на спину, поглаживая ласково, и Рома представляет, как отдёрнутся от него эти руки, когда он расскажет о себе позорную правду. Что он не мужик никакой, извращенец и слабак. – Они остались от Натэллы. Я… мне нравится, когда… – Рома запинается, прочищая горло, и даёт себе мысленную пощёчину. Он взрослый человек, основавший авторитетную криминальную группировку, а не юный мальчишка на первом свидании, в конце-то концов. – Мне нравится подчиняться в постели, а она любила командовать. Поначалу всё было хорошо, но чем дальше… Становилось хуже. Но я продолжал соглашаться и ничего не делал. Она так проявляла свою любовь. – Это не любовь. – Но… – Рома, это ужасно. Голос Кеши сиплый и шокированный. Глаза, увеличенные линзами очков, кажутся огромными, а руки так и застыли неподвижно на чужой спине. Стрельников голову опускает, смотрит на прижимающееся к своему бедру колено и сглатывает. В голове на повторе звучит чужое «ужасно», и Рома кивает самому себе. Он и не ожидал другого. Такой, как Кеша, достоин иметь нормального человека рядом с собой. – Я понимаю, что ты теперь не хочешь быть со мной, но только… – Ч-чего? Ты чего такое говоришь? Рома взгляд на лицо Инженера поднимает и хмурится недоумённо. – Я ненормальный, Кеш, слабак и … – А ну прекрати! Ты что, совс-… ты с ума сошёл? Ты нормальный, и хороший, и вообще прям совсем, понял? Эта женщина была ужасна, а не ты. – Я сам хотел, Кеша, позволял ей. – Нет, Ром. Ромочка, как ты не понимаешь? – Инженер придвигается ближе, руками обхватывает чужое лицо, чтобы заглянуть пристально в глаза. – Ты хотел отдавать часть себя, а она брала всё сразу. Это неправильно. Кеша приближается, целует мягко в щёку, нос, губы, и Рома выдыхает. Льнёт облегчённо к шершавым ладоням, прижимается теснее и на спину укладывается, тянет Инженера на себя. Ему нужно, так нужно почувствовать это, но на то, чтобы сказать сейчас простую просьбу не хватает ни смелости, ни сил. Он зарывается пальцами в мягкие кудряшки, дышит учащённо и замирает, когда чувствует тёплую руку на груди. Кеша отстраняется, садится на чужие бёдра, опираясь на колени, и рассматривает взглядом тёмным многочисленные небольшие отметины на коже. Обводит некоторые пальцами, медленно и изучающе. Рома смотрит завороженно, как плавно склоняется над ним Инженер, и затаивает дыхание, вслушиваясь в ставший чуть ниже голос: – Я люблю тебя, Рома, и не позволю призраку той женщины встать между нами. Кеша целует глубоко и медленно, приподнимает лицо за подбородок, чтобы опуститься мокрыми поцелуями на шею, и Рома расслабляется под мягкими тёплыми прикосновениями. Той ночью они начинают узнавать друг друга по-настоящему.