раны

Поздняя весна Жиле нравится. Ещё с самого детства он любит это таинство просыпающейся ото сна природы, с распускающимися ярко-зелёными листьями и ранними цветами, высаженными заботливыми хозяйками в клумбах у подъездов. Одной из таких хозяюшек является и его брат, над чем Жила не перестаёт посмеиваться, втихаря любуясь зацветающими гиацинтами и ирисами. Буйство красок после грязной серости марта освежает улицы. Проходя мимо одной из таких клумб, Витя оглядывается мимоходом и, не увидев поблизости ворчащих старушек или предупреждающе охраняющую конкретный кустик ярко-жёлтых крокусов рыжую каску, он срывает быстренько один худенький цветок. Под куртку расстёгнутую прячет, аккуратно чуть примяв нежные лепестки, и, как ни в чём не бывало, продолжает идти. Улыбается слабо, поправляя сползшую на лоб шапку, и, завидев вдалеке знакомый силуэт, одиноко сидящий на лавочке в самом конце парка, ускоряет шаг. Эдик, укутавшийся в шарф по самый нос, чуть приподнимает в улыбке уголки губ, когда Жила садится рядом. Приветствует коротко, зябко плечами ведёт, и Витя хмурится, бесцеремонно прикладывая свою ладонь к чужому лбу. Кожа даже прохладная немного. Эдик рассеянно его руку отстраняет, чуть задерживая прикосновение к запястью, и тяжело вздыхает. Бледный какой-то и задумчивый. Жила неуютно ёрзает на жёсткой лавочке. – Случилось чего? – Нет, всё хорошо. Витя хмурится. Хмыкает, почёсывая щёку с отросшей немного щетиной, касается пальцами кромки шапки у уха и кладёт ладонь на щиколотку закинутой на собственное колено ноги. Выстукивает пальцами нервный ритм, не зная, что говорить. Обычно в их паре больше болтает Эдик. Рассказывает о прошедшей смене, о странных покупателях, об очередной серии сериала, да даже о погоде. Болтушка редкостная, но Жиле это нравится, потому что сам он поддерживать разговор не мастак. Сейчас же Эдик молчит, и Витя нервно жуёт нижнюю губу, старательно пытаясь придумать, что сказать. О погоде? Хорошая погода, ранний май, солнце с завитушками облаков, запах недавно прошедшего дождя, редкие лужицы с отражающимися в них зелёными ветвями молодых побегов. Только вот Жила не умеет вот так – ни о чём. Он вздыхает опять, а потом вспоминает. Руку тянет к куртке и вытаскивает наружу цветок. Молодой нарцисс на тонкой ножке. Вите хочется сказать что-нибудь красивое и пафосное. Что-то, похожее на «этот цветок напомнил мне тебя», потому что так и есть. Тонкий, непритязательно красивый и с приятным таким ароматом, вон вся подкладка пропиталась запахом. Вот только после куртки лепестки примялись, сам цветок поник на подломившемся стебельке. Что Жила, вручит Эдику дохлый какой-то цветок и скажет «это ты»? Нет уж. Витя видит, что Эдик, сидящий рядом, растение заметил, а потому незаметно выкинуть не получится. Сжимает губы недовольно, протягивает цветок вперёд и говорит уверенно и грубовато: – Тебе. Эдик слабо улыбается бледными губами. Руки сжимает в кулаки, зажав их между коленями, и просто смотрит. Жила придвигается к нему ближе. Руку кладёт на спинку лавочки позади, склоняется ближе и ладонь с зажатым нарциссом протягивает вперёд. Лепестки касаются мягко носа Эдика и щеки, щекоча бархатными прикосновениями, и он будто в себя приходит. Моргает пару раз, руку свою худую тянет и обхватывает тонкий стебелёк, забирая цветок. Кладёт его на свои колени, поглаживает пальцами. Говорит тихо: – Спасибо. Красивый. Жила проглатывает готовое сорваться с губ «как и ты», вместо этого спрашивая негромко: – Что такое, Эдь? Эдик молчит. Вздыхает, рассматривая лежащий на коленях цветок, чуть сжимает плечи и распрямляет складочки на своих штанах. Жила его не торопит. – Сегодня… годовщина смерти папы. – Ох, еб-… – Витя запинается от неожиданности и, наплевав на всё, руку осторожно кладёт на чужое бедро, немного сжимая. – Соболезную. Эдик горько улыбается, смотрит чуть повлажневшими глазами и быстро отворачивается, прочищая горло. Теребит кончик шарфа, шмыгает носом и говорит немного дрожащим голосом: – Я обычно этот день дома провожу, но это… не очень хороший день получается. Я думал, может, с тобой будет легче. Прости, я не подумал, что тебе не нужны чужие проблемы и… – Так-так, ну ка притормози. – Жила перебивает переходящего в невнятное бормотание Эдика и вздыхает. Думает буквально пару секунд и встаёт. Тянет Эдика мягко за руку за собой. – Пошли. – Куда? – Пошли, говорю. Эдик поднимается послушно, бредёт рядом, рассматривая крохотные лужи и влажный асфальт. Обычно бы он уже выспросил у Жилы всё: и куда идут, и зачем, и сколько времени идти, и как далеко. Сейчас же молчит, и у Вити тянет больно в груди от того, что он теперь знает причину. Жила прекрасно понимает эту потерю – их с Серёжей родителей нет уже несколько лет. Они приходят к припаркованной машине. С чуть подбитой после вчерашнего фарой и помятым крылом, она стоит сиротливо у подъезда, и Жила быстро указывает Эдику залазить внутрь, хоть тот и вряд ли в таком состоянии будет разглядывать тачку. Эдик садится, откидывает голову, цветок кладёт на приборную панель, заботливо очистив ему место среди разбросанных бумаг и фантиков, и Жила машинально его пристёгивает, потому что замок на пассажирском заедает постоянно. Себя, конечно, он ремнём обделяет, как всегда. Там, куда они приезжают, простирается красивое поле, заросшее цветущими мать-и-мачехами. Жёлтое, напоминающее почему-то цыплят и солнце. Жила выходит, хлопая дверью, и слышит, как точно также выбирается из машины Эдик. Подходит ближе, рассматривая яркое поле впереди, и во взгляде его даже проскальзывает живое выражение любопытства. Жила, уже не опасающийся ничьих взглядов, мягко его к себе привлекает и целует в висок. Эдик льнёт чуть ближе и выдыхает: – Тут красиво. – Да, немного. – Цыплят напоминает маленьких. Жила фыркает и чуть отстраняется. Волосы чужие ерошит, дёргает легонько за болтающийся кончик шарфа. – Ага. Маленьких и пушистых. Отходит к багажнику и открывает его, копаясь в хламе. Слышит приближающиеся шаги. – А что ты делаешь? – Бутылки ищу. – Зачем? Жила, пихающий пятую пустую бутылку под мышку, оборачивается. Подмигивает и протягивает Эдику ещё две. Тот, недоумённо нахмурившись, берёт их в руки. Жила багажник захлопывает с громким звуком и довольно поясняет: – Буду учить тебя стрелять. – Я не хочу. – Это очень важный навык. Эдик фыркает, уже больше похожий на самого себя, но вслед за направляющимся к торчащим из-под земли пенькам Жилиным идёт. Смотрит, как начинает Витя расставлять бутылки на прибитой к пенькам горизонтальной доске. – Этот навык полезный, если у тебя пистолет есть. – Я тебе подарю. – Мне не надо. Мы ж говорили об этом, Вить. Жила забирает у него из рук последние бутылки и расставляет по местам. Довольно смотрит на результат своей работы и поворачивается к немного напряжённому Эдику. Руками его лицо обхватывает и целует коротко в нос. – Говорили, я помню. Так я не боевой тебе дам, а травмат. Травматом убить сложно. Только если пальнуть в глаз. Ты же не собираешься стрелять кому-то в глаз? – Нет! – Вот и чудно. – Витя… В голосе Эдика всё ещё напряжение, и Жила вздыхает. К себе притягивает, успокаивающе поглаживая талию, и чувствует, как тот немного расслабляется. – Ну слушай. Я же не собираюсь тебя на мокруху натаскивать. Просто хотя бы будешь знать основы. Это может тебе пригодиться, а может и нет. Но лучше быть подготовленным. Ой, да брось, неужели тебе не хочется просто пострелять? – Ну… немного хочется. – Ты ж мой маленький бандит. – Витя! Жила посмеивается, игриво щипая Эдика за бок, и отводит подальше. Останавливается метрах в восьми и разворачивается. Пистолет из-за пояса достаёт и показывает Эдику. – Смотри. Предохранитель снимается вниз, вот так. Если снял, дуло на себя не направляй. Палец на спусковой крючок не клади, если не собираешься стрелять. Затвор и курок не трогай. Магазин снять не пытайся, не вставишь потом, я себе все пальцы по первости отщемил. – Жила чисто из желания покрасоваться магазин вынимает, показывает пули и вставляет обратно. – Здесь восемь патронов. Бутылок семь, одна на промах пойдёт. Витя смотрит, как любопытно Эдик разглядывает оружие, и протягивает его ему, поставив на предохранитель. Хмыкает, наблюдая, как осторожно тот берёт пистолет в руки. Взвешивает, рассматривает, пальцами отслеживает гладкий ствол и резьбу на магазине. Жила его не торопит – сам помнит собственные ощущения от первого взятого в руки оружия. Наконец, Эдик вздыхает и взгляд на Витю поднимает. Смотрит немного скептично то на него, то на нестройный ряд бутылок вдалеке. – Ты действительно думаешь, что я попаду хоть в одну? – Конечно, попадёшь. Давай. Эдик вздыхает. Пистолет поднимает, снимает с предохранителя. Руку поднимает и не целясь почти стреляет. Эхо громкого выстрела пугает сидящего на ветке берёзы сокола, и тот взлетает вверх, хлопая крыльями. Пуля врезается в землю метрах в десяти от ближайшего пенька. Эдик оборачивается недовольно: – Ну видишь? – Вижу. Ты пальнул наобум. – Я просто не умею… – Ты просто не хочешь. Жила подходит вплотную. Эдика разворачивает к себе спиной и становится сзади. Прижимается грудью, руку с зажатым пистолетом берёт в свою. – Ноги на ширине плеч. Спина ровная… да не так, еба, мы тут не гимн страны слушаем. Расслабься, дыши. Вот так. – Витя подстраивается под ритм чужого дыхания и успокаивающе проводит свободной ладонью по тёплому боку. – Видишь выемку и бугорок на стволе? Нужно их соединить на цели, иначе не попадёшь никуда. Смотри двумя глазами. Ты чего застыл? Дышать кто будет? Вот, хорошо. Давай. Выстрель вновь сотрясает мирную тишину поля. Пуля чиркает по горлышку крайней бутылки. Эдик недовольно вздыхает и Жила фыркает, бодая его лбом в плечо. – А ты что хотел? Сразу Робинзоном Крузо стать? – Может, Робин Гудом? – Ну бля, кем-то из них там. Витя фыркает, отходя в сторону, и приглашающе взмахивает рукой. Эхо выстрелов периодично сотрясает воздух. Целыми остаются четыре бутылки. После каждого попадания Эдик довольно сияет и чуть разминает затёкшие от тяжёлого оружия руки. Витя зорко наблюдает, чтобы тот каждый раз ставил пистолет на предохранитель. Он усаживается на капот машины, прихватив из бардачка какие-то шоколадки и полупустую бутылку лимонада, и ждёт. Смотрит, как подходит к нему Эдик и приглашающе похлопывает по месту рядом. – И что же ты принёс к нашему столу? Дичи? – Боюсь, что ничего. Жила вздыхает картинно разочарованно и протягивает Эдику шоколадку в шуршащей упаковке. – Всё на мне, никакой помощи в этом доме. Эдик смеётся в ответ, усаживаясь рядом, и тянется за поцелуем. Они лежат на капоте, тихо переговариваясь, пока солнце не начинает тускнеть, уступая место вечерним сумеркам. Витя вздыхает, сжимая ладонь Эдика в своей руке, и слышит тихое: – Он был хороший. – Твой папа? – Да. Любил меня. Даже когда… когда понял, что девчонку я в дом вряд ли приведу. Шутил только, что без внуков останется. Маму останавливал, когда она… Эдик замолкает, судорожно выдыхая, и Жила тянет его к себе ближе. Обнимает, целуя в волосы. – Ты б ему понравился. – Это вряд ли. Я мало кому нравлюсь. – Ты нравишься мне. Ему бы этого было достаточно. Витя мычит что-то согласное, и пальцами приподнимает Эдика за подбородок, чтобы поцеловать. Медленно и нежно. Весенний ветер ласково ерошит их волосы, где-то вдалеке кричит согнанный с ветки сокол в поисках добычи. В воздухе витает горько-сладкий аромат мать-и-мачехи. У них губы – с привкусом лимонада.