раны

Игорь с раннего детства знает, что его мама особенная. Она очень красивая, высокая, с длинными тёмными волосами и чёрными глазами без зрачков. У неё временами кожа будто светится изнутри, речь напоминает то журчание лесного родника, то щебетание птицы, но Игорь всё равно её понимает. Мама может говорить с животными, понимать растения и без капли страха ходить в лес, не боясь ночи и бродящих там хищников. Она очень сильная, её волосы могут танцевать сами по себе без единого порыва ветра, и маленький Игорь ловит длинные пряди, а они ласково щекочут его в ответ. Чуть повзрослев, Катамаранов осознаёт, что истинную сущность его мамы видит только он. Наталья рассказывает о том, кто она, сколько ей лет, и вспоминает, как жила здесь ещё задолго до появления этого города. Как вышла к людям, переняв их облик, и стала помогать строить эти странные каменные дома, знакомиться с обитателями, и тщательно контролировала, чтобы никто не трогал лес и радиоактивные болота – место, где она родилась и откуда брала силу. Наталья спокойно жила среди людей, изучала их повадки, обычаи, характеры, пока не встретила человека, которого полюбила. Папа у Игоря самый обычный. Рабочий, приехавший в дальний городок подальше от прошлой жизни. Уставший, ищущий покоя для исстрадавшейся души, он находит его в своей Наталье. Игорь растёт в их любви, которая проявляется в каждой мелочи. Ласковые касания, улыбка на щебетание вместо человеческой речи, спокойные вечера перед телевизором, долгие походы в лес и никакого страха, одно благоговение и нежность, когда посреди непроглядной чащи Наталья выпускает на свободу свою истинную сущность. Игорь не думает о времени, не считает себя кем-то особенным. Ходит в школу, общается с ребятами, медленно, но верно влюбляясь в одного из них. Становится старше, крепче, выше, и любит теперь зарываться лицом в каштановую копну волос Серёжи, довольно пофыркивая от родного вкусного запаха. Он сжимает Жилина в объятиях, целует, касается и грустит при мысли о скором выпускном. Ведь нужно решать, что делать дальше. Все решения, какие только он мог бы принять, остаются позади, когда взволнованная мама зовёт его на кухню для разговора. Именно в тот вечер Игорь узнаёт всё. Что мама особенная настолько, что живёт столетиями, что им с ней нельзя уезжать далеко от болот, что сам Игорь перенял от неё эту сущность. Когда он начинает отрицать, Наталья просто берёт руку сына в свою и ведёт пальцем по коже. Вслед за прикосновением все вены загораются золотым. Игорь смотрит на это, чувствует, что начинает задыхаться, и выбегает из квартиры. Он бродит по лесу всю ночь, рассматривая светящиеся ладони, и душит застывшие в горле слёзы. Вот почему мама никогда не болеет, не стареет, не испытывает боли. Лесное чудище, вынужденное наблюдать за увяданием всего, что когда-либо могло иметь для него значение, и сам Игорь такой же. Он возвращается домой под утро и решает не идти на выпускной. Когда Серёжа говорит, что уезжает в далёкую Москву, у Катамаранова в груди будто сердце кто-то протыкает раскалёнными иглами. Он кивает с абсолютно пустыми глазами и обещает приехать проводить. Обещает писать письма, отвечать на телеграммы, подходить к телефону. Он не выполняет ни одного своего обещания. Думает, уж лучше Серёжа его забудет и, быть может, Игорь тоже сможет его забыть. Ему становится всё равно. На жизнь, на репутацию, на статус. Игорь экспериментирует с едой, проглатывая буквально всё, до чего может дотянуться, пропадает на болотах и с горечью смотрит, как неотвратимо стареет отец и грустнеет мама. Они трое понимают, к чему всё идёт. Папа умрёт, а они останутся жить ещё много-много лет. Однажды отец подзывает его, пытающегося незаметно протащить бутылку скипидара в комнату, и рассматривает серьёзным тяжёлым взглядом. – Жизнь – это жизнь, сынок, какой бы она не была. Короткая, длинная, с хорошим концом или плохим. Главное, чтобы не пустая, понимаешь меня? – Игорь кивает, ощущая, как подступают к глазам слёзы, и чувствует, как ложится на шею чуть трясущаяся худая рука папы. В последние месяцы тот сильно похудел. Игорь поднимает взгляд, чтобы увидеть в чужих глазах такие же слёзы, как и у него самого. – Я счастлив, что встретил твою маму, я счастлив, что у нас есть ты. Любое счастье стоит боли. И лучше испытывать боль от того, что счастье было, чем от пустоты на месте, где оно могло бы быть. Я люблю тебя. – Я тебя тоже, пап. В тот вечер Наталья застаёт их заснувшими на диване в обнимку. Через четыре месяца папа умирает. Наталья организует похороны и прощание. Спокойно отвечает на все соболезнования, задумчиво моет посуду после застолья, после чего снимает с головы платок, распускает безжизненно повисшие волосы – больше никаких танцев прядями – и уходит, поцеловав Игоря в лоб на прощание. Больше в город она не возвращается. Бродит среди деревьев в первые дни, печально завывая вместе с выпями на болотах, и ласково касается лица сына, когда он приходит навестить её. Она медленно сливается с природой, всё меньше и меньше напоминая человека. Спустя несколько месяцев Игорь различает её силуэт среди стволов деревьев и видит мелькающие в толще болот чёрные глаза. Мамина тоска лёгкая и ненавязчивая. Она давно хотела обратно, и больше среди людей ей делать нечего. Все они напоминают ей отца. Оказавшись в квартире в одиночестве, Игорь не знает, что делать. Прибирается от скуки, складывая вещи отца в коробки, съедает старый радиоприёмник и половину чайного сервиза, закупается скипидаром, нравящимся ему за вкусный запах и особое действие, ввергающего его в эйфорию, и устраивается на работу. Оранжевая каска забавная и яркая, экскаватор шумный и пахнет машинной смазкой. Игорю нравится. Он работает днём, ночью заливает воспоминания о карих глазах и мягком смехе терпким скипидаром, и не может заставить себя выбросить письма, написанные аккуратным знакомым почерком. Последнее пришло двадцать девять месяцев назад – упёртый Серёжа не сдавался два года, и Игорь знает каждое наизусть. Будто назло себе читает, вскрывая надрывно воющую в груди тоску, и залпом пьёт прямо из горла – на чашки он никогда не мелочился. В скипидарном угаре жизнь течёт быстрее. Обрывками остаются лишь воспоминания – куча механизмов, машин, коридоры НИИ, знакомое лицо в очках и смешной шапочке, какая-то женщина, которая целует его, а он только недоумённо смотрит в ответ. Всё это происходит быстро и как-то мимолётно, словно в карусели, на которой тошнит. Карусель резко останавливается, когда в поле зрения попадает знакомое лицо. Стоит напротив, улыбаясь легонько, в кителе новеньком, с усами и окрепшими плечами. Под фуражкой форменной острый карий взгляд с затаённой обидой. Игорь рассматривает Серёжу жадно и кропотливо, не осознавая, что делает это слишком долго. Лейтенантские погоны и проносящиеся в голове выученные тексты из затасканных бережливыми пальцами писем. – Ну здравствуй, Игорь. У Игоря при звуке этого голоса к горлу подступает весь выпитый с утра скипидар. Он взгляд отводит, откашливается и каркает хрипло в ответ: – Здр-рово… Серёжа щурится в ответ немного лукаво. Голову вбок наклоняет, рассматривает бесстыдно, губы поджимает. – Что же ты это, голубчик? Жалоба на тебя поступила. – Ч-чего?.. – Жалоба, говорю. Жа-ло-ба. Ты бы это, переставал-то с утра самого употреблять. – Жилин цыкает неодобрительно, морщится, открывает папку какую-то. – Рифрежиратор не так установил, водол-… Женеров Иннокентий указал, что привело это к последствиям. Кого-то куда-то засосало. – Не я это. Серёжа улыбается искусственно, смотрит исподлобья и хмыкает. – Честно не ты? – Слово даю. Жилин морщится. – Не дорого-то стоит слово твоё, Игорь. Проверили уже. Катамаранов молчит в ответ. Сжимает зубы до скрипа, зная, что это правда, и смотрит в сторону. Серёжа рядом вздыхает, суёт под руки какой-то документ, и Игорь подписывает его, не глядя. Отворачивается тут же, бредёт куда-то, ощущая неистовое желание напиться в хлам, и думает, когда успел Жилин вернуться. Неужели давно? Как он мог не заметить, не почувствовать? То дикое существо внутри надрывно воет меж рёбрами. Спало себе столько лет, убаюканное скипидаром, а теперь проснулось от одного знакомого голоса. Игорь убегает в болота на месяц. Бродит среди деревьев, спит в прохладных объятиях мамы, ощущая успокаивающие прикосновения ветра в волосах, и чувствует, как его ломает. Не видел столько лет, а сердце всё ещё помнит и касания тёплые, и нежные поцелуи, и влюблённый взгляд. Мягкость волос, кожи, чувствительные точки на теле, запах, голос, смех. Серёжа, может, человек уже другой, и даром ему Игорь не сдался, но Катамаранова ломает так сильно, что на исходе месяца он поломанной больной псиной приползает под дверь чужой квартиры. Скребётся тихо, молча смотрит покрасневшими глазами на сонного открывшего Серёжу и выдыхает тихое «прости». Одно слово не решит месяцы ожидания, боли, злости и разочарования. Не сотрёт воспоминания о неудачной попытке забыться с другим человеком, хорошим, верным человеком, единственный недостаток которого лишь в том, что он не тот. Не сотрёт из головы извечный вопрос «почему?». Одно слово не исправит ничего, Игорь это знает. Поэтому стоит и ждёт, когда Серёжа вытолкнет его за порог и захлопнет дверь, отрезая все пути и надежды ещё хоть раз коснуться, посмотреть, поцеловать. Он ждёт удара, проклятий, гнетущей осуждающей тишины. Но Жилин просто протягивает вперёд руку, касается пальцами измазанной в земле щеки и говорит тихо «горе моё». Тянет к себе, и Игорю большего не нужно. Он рвётся вперёд, обхватывает руками, зарывается лицом в волосы, и сжимает, касается, целует заполошно куда придётся. Ему больно и одновременно хорошо от этой боли, потому что он знает, что их ждёт впереди. Но вот в голове звучат слова отца, и Игорь осознаёт, что тот был прав. Постепенно, медленно, не сразу, но Серёжа оттаивает. Строгий поначалу, недоверчивый, он с каждым разом позволяет всё больше, и Игорь готов ждать хоть вечность. Грудь режет осознание, что вечности этой у Серёжи нет, но Катамаранов себя осекает. Старается жить одним днём, одним вечером, одним моментом. Запечатлевает каждую секунду в памяти, каждую улыбку, каждый стон, каждый сонный вздох просыпающегося ранним утром Жилина. Через пару лет Игорь отводит Серёжу в лес знакомить с мамой, и на осторожное удивление и возглас «но твоя мама умерла» отрицательно качает головой. В тот день Жилин узнаёт об истинной природе возлюбленного. О причине, почему тот отдалился, обо всём, и видит его другую форму. В глазах Серёжи, как и в глазах отца когда-то – нежность и никакого страха. Той же ночью, беря его медленно и плавно, Игорь шепчет слова любви и сцеловывает каждый стон с покрасневших губ. Они живут. Не идеально: с ссорами и примирениями, в болезнях и радости, нежности и страстных укусах по всему телу. Просто живут и любят. Жилину пятьдесят, когда он говорит, что хочет посадить дерево в любимом лесном месте Игоря. Спрашивает, можно ли, и смотрит так проникновенно, что Катамаранов не может отказать. Они приносят молодой саженец дуба на небольшую поляну, расположенную недалеко от болот, и Серёжа сам садит его, отказываясь от помощи. Разравнивает землю руками, кряхтит, поднимаясь и держась за спину, но на саженец смотрит довольно. Игорь подходит к нему сзади, обнимает, потеревшись носом о затылок, и спрашивает тихо: – Зачем тебе это? Жилин свои испачканные ладони кладёт поверх обнимающих его рук и подаётся назад, прижимаясь крепче к чужой груди. Уставший немного и расслабленный. Игорь проводит пальцами по его боку и ныряет под футболку, чтобы коснуться голой кожи. – Хочу, чтобы у тебя осталось что-то от меня. Я читал, что дуб может расти веками. Катамаранов замирает. Чувствует внутри неожиданно злость и шипит: – Никакая деревяшка не заменит мне тебя. Серёжа вздыхает тяжело. Разворачивается в напряжённых объятиях, смотрит грустно, обхватывая ладонями ни на день не постаревшее любимое лицо, и поглаживает щёки пальцами, оставляя на них слабые грязные разводы. – Я знаю, хороший мой. Конечно, не заменит. Я просто…я так хочу, чтобы ты не был одинок. Чтобы у тебя было хоть что-то. Я ведь… я ведь умр-… – Я знаю. Игорь перебивает, не в силах дослушать слово до конца, и пытается отстраниться. Серёжа в ответ только сжимает руки крепче, не позволяя, и смотрит снизу-вверх блестящими глазами. У него вокруг глаз и губ морщинки-солнышки от частой улыбки, несколько родинок на правом виске и начавшие седеть волосы. Следы смертности, следы жизни, которые у Игоря если и появятся, то точно не в ближайшем будущем. В груди становится жарко и больно. – Игорь. Я люблю тебя. – И я тебя. – Всё хорошо. Это просто частичка меня, которая останется здесь, когда я уйду. Обещаешь заботиться о нём? – Обещаю. Жилин кивает, тянется за поцелуем, и Игорь наклоняется к его губам, судорожно стискивая в своих объятиях, будто кто-то собирается вырвать Серёжу из его рук прямо сейчас. Они частенько сюда приходят. Присматривают за дубом, смотрят, как он растёт, валяются на покрывале, постеленном среди высоких цветущих трав. С каждым годом дерево становится пышнее и красивее, а Серёжа – слабее и старше. Ему тяжело ходить на далёкие расстояния, и Игорь часто носит его в любимое место то на спине, то на руках, совершенно не уставая. Растирает ноющие суставы, следит за приёмом лекарств, не употребляет скипидар вот уже много лет. Варит лёгкие супы, потому что другой еды желудок Жилина уже не воспринимает, и обнимает его ночами, не засыпая, чтобы своими силами снимать боль. Дубу восемнадцать лет, когда Серёжа умирает. Тихо, незаметно, просто перестаёт дышать во сне, и заснувший от усталости Игорь осознаёт это только утром. Он не чувствует ничего. Организовывает похороны, устраивает поминки, спокойно принимает соболезнования. Игорь моет посуду после гостей, отдаёт все Серёжины цветы соседке, а ключ от квартиры просит через знакомых передать Тане – пусть достанется племянникам Жилина. Катамаранов оставляет оранжевую каску в коридоре на тумбочке и уходит в лес. В город он больше не возвращается. Он воет под разросшимся дубом всю ночь, ощущая ласково успокаивающие прикосновения мамы на спине, и чувствует, как прорывается наружу его вторая сущность, изменяя хрупкое человеческое тело. Утром, лежа головой на твёрдой кочке, Игорь касается ладонью шершавой коры и плачет, ощутив в монотонном гуле жизненной энергии дерева отголосок воспоминания о руках, бережно принёсших дуб сюда. Через десятки лет дуб станет поистине огромным. С толстым стволом, огромными ветвями и пышной кроной. Среди зелени то и дело будет мелькать худой гибкий силуэт со светящимися огнём глазами.