***
Они заканчивают дело спустя два месяца. Голос Коли, выносящий обвинительный приговор, лучится довольством и торжествующей усталостью, стук молотка раздаётся в тишине зала оглушительно громко. Спустя мгновение бурный взрыв голосов разрывает молчание. Вопросы журналистов, торжествующие вздохи пострадавших, судорожный бубнёж адвоката, шестого на памяти Макса, – всё это сливается в единый гул. Волков особо в это не вслушивается. Собирает документы в ожидании, когда толпу выпроводят из зала, и смотрит, как Коля выходит из-за тумбы, чтобы подойти к нему поближе. На похудевшем бледном лице друга застыло облегчение и довольство, которые Макс полностью разделяет. Они смогли. – Ну что, Максюм, отмечать будем? Если бы не приставы с адвокатом, Лисица бы обязательно сейчас закинул руку на его плечо, а так субординация не позволяет, и он ограничивается подмигиванием. Макс фыркает в ответ, чуть ослабляя галстук. – Сегодня не могу. Последний день выставки, на которую я обещал Аню сводить. – Ну конечно. Конечно, картины какие-то гораздо интереснее историй старого доброго дяди Коли…Конечно, я понимаю… Коля притворно обиженно надувает губы, и Волков тыкает его пальцем в бок. – Не бухти, завтра встретимся. – Тебе штрафной. – Договорились. Приставы, сопроводившие гостей заседания, подходят к решётке, чтобы доставить теперь уже осуждённого в ждущую его машину. Тот, удивительно молчаливый, лишённый своего обычного язвительного поведения, спокойно выходит из камеры. Ждёт, пока на него наденут наручники, и неожиданно поднимает взгляд на всё ещё стоящих у трибуны прокурора и судью. Говорит низким и ровным голосом: – Вам конец. Вас закопают. Макс хмурится, отворачиваясь. Отвечать на такие заявления нельзя, да и смысла никакого. Сколько таких угроз они с Колей услышали за годы работы? Не счесть. Поэтому он просто смотрит в окно, где виднеется зацветающая акация, и тяжело вздыхает. Волков понимает, что они в зале остались одни, когда Коля свободно обнимает его, похлопывая по плечу. – Не дрейфь, Максон, и не такое слышали. Это он ещё вежливо. – Ага. – Передавай Ане привет. Я приду к ней на днях. – Ты хотел сказать к нам? Коля фыркает, ерошит чужие волосы под недовольное ворчание и раздражённо ослабляет воротник мантии. Выпив, Лисица рассказывает, что с каждым годом этот ворот начинает душить его всё сильнее и сильнее. – Да сдались вы мне, голубки. Всё то у вас в одной поре. То ли дело творческая личность… – Если ты опять попросил её нарисовать портрет одной из своих… особ, я тебя стукну. Не эксплуатируй ребёнка. – Она сама вызвалась. Макс замахивается на друга, метя дать подзатыльник, но Коля делает шаг назад и показывает язык. Направляется прочь из зала, и Волков следует за ним со вздохом облегчения. Будто по гире с каждого плеча упало. Он впервые за долгое время приходит домой пораньше. Заходит в квартиру, ожидая услышать тишину, но в глубине одной из комнат играет музыка, и Макс улыбается, проходя туда. Стучит коротко, приоткрывает дверь и видит рисующую что-то на мольберте дочь. Это странные витиеватые синие линии, которые пока ещё не сложились воедино. – Выйдет очень красиво. Аня улыбается, опуская кисточку в стакан, и подскакивает, чтобы обняться. Заправляет тёмно-русую прядь волос за ухо и чуть краснеет, как и всегда на похвалу. – Это для деды Вали. – Он попросил? – Нет, я … Я сама. Скоро годовщина смерти его Ани, и я … просто… – Я понимаю. – Макс коротко касается губами её виска. Их дочери всегда было проще выражать эмоции красками. – Он будет рад. – Ты так думаешь? – Конечно. Напрягшаяся было Аня расслабляется, начинает прибирать на столе, сортирует краски строго по своим местам – черта Васи, у которого тоже всё вечно по полочкам – и раскладывает кисточки. Макс смотрит на неё, ощущая, как привычно щемит в груди любовь и нежность, после чего проговаривает: – На выставку идём? На лице Ани надежда и воодушевление, когда она оборачивается, едва не снося рукой мольберт. – Правда? А ты разве не устал? – Не настолько. – Пааааап, спасибо! Аня налетает, чтобы обнять, целует звонко в щёку и аккуратно выталкивает за дверь, чтобы начать одеваться. Макс только фыркает в ответ, тоже направляясь в их с Васей спальню. В форме посещать художественные выставки он не готов. Представленные картины оказываются… интересными. Не все из них Макс понимает (по правде говоря, он не особо понимает выставку целиком), но видеть, как воодушевлённо бродит среди полотен дочь, останавливаясь и рассматривая каждую – лучшее времяпровождение после всей этой мрачной и тяжёлой истории. Они не виделись нормально несколько недель, ставших самыми напряжёнными в этом деле, и теперь, слушая, как Аня рассказывает о своих впечатлениях и видении, Макс по-настоящему расслабляется. Вася звонит после девяти вечера. Спрашивает, куда подевались его птички, и говорит, что пойдёт им навстречу, чтобы завершить вечер прогулкой до дома. Макс улыбается как довольный кот, объевшийся сметаны. Выйдя из здания галереи, они не особо торопятся. Бредут медленно в весенней прохладе по узким улочкам города, и говорят обо всём. Аня, держащаяся за локоть папы, довольно рассказывает о выставке и о том, что теперь у неё куча идей, как закончить картину для дедушки. Макс слушает её, в который раз убеждаясь, что то решение, которое они приняли вместе с Васей двенадцать лет назад, было лучшим, что они могли сделать со своей жизнью. Это происходит неожиданно. Огромная чёрная машина резко тормозит перед ними, преграждая путь, и из открывшихся дверей выходят несколько человек. Макс, успевший только толкнуть дочь за свою спину, негласно приказывая бежать, чувствует, как его грубо хватают чужие руки, начиная подталкивать к автомобилю. Он дёргается, готовый дать отпор, но к животу тут же прижимается что-то холодное и острое. Один из мужиков проговаривает низким грудным голосом: – Не дёргайся. Я бы прямо сейчас пришил, но у нас ещё на тебя планы. – Он смотрит на что-то позади Макса, ухмыляется довольно. Волков с ужасом слышит за спиной какую-то возню и испуганные всхлипы Ани. – Чё, догнал? Молодец. Шустрая она у тебя, мусор. Ничё, нам такие нравятся, с огоньком. У Макса перед глазами тут же мелькают кадры измученных детей, их испуганные глаза, страх, беспомощность. От мысли, что его ребёнку могут причинить вред, у него тут же отключаются все тормоза. Становится плевать на прижатый к телу нож и на очевидное чужое преимущество в силе. Макс выворачивается из удерживающих рук, бьёт куда придётся, рвётся обернуться, добраться до Ани, помочь, спасти. У него почти получается. Острая горячая боль неожиданно прошивает правый бок, колени подкашиваются, и он падает, как сквозь вату слыша чьи-то крики и звуки шагов. Тянется слепо в нужную сторону, ощущая лишь бьющее набатом в голове «защитить». И расслабляется, когда лица касаются маленькие ладони и слышится успокаивающий знакомый голос.***
Из дома навстречу семье Вася выходит почти сразу после их разговора. Идёт широким шагом, чтобы встретить побыстрее, и представляет, как они втроём будут брести по тихим ночным улочкам города. Ладонь Макса в его руке, что-то увлечённо рассказывающая Аня и это семейное чувство единения, по которому Вася уже успел соскучиться. Да, они время от времени выходили на прогулки, сидели вместе перед телевизором, но было всегда в Максе напряжение, тяжёлые мысли об этом проклятом деле. Сейчас оно должно уйти, и Вася, уже соскучившийся по расслабленному шутливому мужу, только ускоряет шаг. Всматривается в темнеющий горизонт дороги, надеясь увидеть знакомые силуэты, и неосознанно начинает волноваться, когда их всё нет и нет. Вася приказывает себе успокоиться и выдохнуть. Наверное, они просто задержались на выставке или зашли в какой-нибудь магазин за красками, которые Аня любит у них выпрашивать. Вот только ноги не слушают доводов разума, и чем дальше он проходит, тем сильнее ускоряется его шаг. Вася уже почти бежит, когда слышит это. Замирает на мгновение, прислушиваясь к чьим-то крикам за поворотом, и срывается с места, когда осознаёт, что кричащий голос принадлежит его дочери. От представшей картины кровь яростно застывает в жилах. Два мужика затаскивают упирающуюся Аню в машину, пока третий беспардонно тянет слабо шевелящего Макса к багажнику. От всепоглощающей злости на глаза будто падают шоры. Вася подлетает к ним так быстро, что первый урод, которому он сворачивает шею, даже не успевает ничего понять. Второй пытается достать из кармана пистолет, и Вася ломает ему руку, выкручивая её до громкого истошного крика, оставляя лежать на земле. Третий, видимо, осознавший, что к чему, успевает запрыгнуть в авто, намереваясь сбежать. Вася вышвыривает его из салона начавшей движение машины и методично бьёт в лицо, пока тот не перестаёт шевелиться. Водитель удрал, но ничего, они с папой его найдут, глаз наверняка зафиксировал номера. Вася осознаёт себя, только когда слышит рядом заплаканный голос Ани. Будто выныривает из-под глубины ярости и злости, и тут же оборачивается, подлетает к ним, чтобы увидеть, как дочь пытается зажать глубокую рану на боку Макса. Тот хрипит что-то невнятно, тянет к ней руку. – Тише-тише, пап, всё хорошо, я в порядке, в порядке. Не д-двигайся. У Ани голос сорван, трясутся ладони, и Вася заменяет её руки своими, давя на рану сильнее. Просит твёрдо и спокойно вызвать скорую, укладывает мужа в нужное для предотвращения сильной потери крови положение и принимается ждать. Голос разума говорит, что нужно делать, и он просто чётко следует этим инструкциям, сразу же глуша любые проявляющиеся эмоции, которые будут сейчас лишними. Когда Аня вжимается в него в машине скорой, пряча лицо на груди, Вася обнимает её в ответ. Не отрывает взгляда от бледного Макса, уже потерявшего сознание, и твердит себе, что всё будет хорошо. В ярком свете больничных ламп кровь на руках кажется ярче. Вася позволяет себе смыть её только после нужных звонков Жидину, Лисице и отцам. Мягко отмывает ладони дочери под тёплой водой, смывает красные разводы со щёк и ласково касается кожи у наливающегося синяка на запястье. – Больно? Аня отрицательно качает головой и тихо всхлипывает, начиная плакать. Трясётся в запоздалой истерике, и Вася прижимает её к себе, успокаивающе проводя по волосам. Он знает, что нужно делать. За столько лет Вася не раз успокаивал её, но нужные слова он находить не умеет. Обычно у них Макс – тот, кто вселяет надежду и уверенность одними словами и жестами. Но сейчас Макс борется за свою жизнь на операционном столе, и Вася должен надеяться на лучшее за них троих. Костя с Валей приезжают в рекордно быстрые сроки. Забегают в холл, одетые в домашнюю одежду, и Вася даже не находит в себе сил позабавиться с милых штанов с узором из утят, в которые одет Котёл. Он просто просит папу забрать Аню домой, взглядом умоляя сделать это, и замявшийся было Валя, не желающий оставлять мужа, всё-таки увозит внучку. Вася, которому больше не нужно держать себя в руках при дочери, длинно выдыхает, опуская плечи. Трёт устало глаза и чувствует, как рядом садится Костя. В чёрных волосах бывшего героя уже явственно проглядывает седина. Вася не выдерживает тишины, тихо проговаривая: – Я должен был идти быстрее. Костя поворачивает в его сторону голову. Уставшее лицо с морщинами и горькими складками у рта, в этом освещении он кажется совсем стариком. – Что? – Я шёл им навстречу. Надо было бежать, тогда я бы успел предотвратить это. – Ну чё уж так слабо? Надо было лететь. Вася хмурится в непонимании. Смотрит в разноцветные жёсткие глаза и тут же чувствует, как привычно под этим суровым взглядом подбираются все внутренности, которые готовы были развалиться в чувстве вины и боли. – Ч-чего? – Ну раз ты у нас будущее предсказываешь, то взлететь просто пустяк. – Я не понима-…. – Ты не мог знать, что случится. Никто не мог. Обвинять себя в том, что не предотвратил – это всё равно, что обвинять рыбу в том, что она не полетела. – Существуют виды летающих рыб. – Не нуди, ты меня понял. Вася вздыхает, упираясь затылком в стену. Смотрит в потолок, прямиком на яркие лампы, и чувствует, как начинают слезиться глаза. Сидеть так невозможно, и спустя несколько минут Вася встаёт, чтобы начать ходить по коридору. Подходит к двери операционной, чтобы вслушаться в копошение и писк приборов, и вычленяет среди них стойкий и ритмичный звук аппарата, отсчитывающего пульс. Становится немного спокойнее. Они молчат. Костя сидит, сцепив ладони в замок. Напряжённый и холодный, застыл как статуя, даже не видно, дышит ли он. Вася до сих пор удивляется, что эта его способность не ослабла с годами мирной и счастливой жизни. Хотя что тут говорить, он и сам такой же. Время течёт медленно, словно патока, вязнет, перекатывается через секундную стрелку висящих на стене часов. Вася бродит по тесному коридору как загнанный в клетку зверь, и то и дело прислушивается к звукам в операционной. Когда он в очередной раз подходит к двери, чтобы успокоиться от мерного стука родного сердцебиения, с той стороны слышен только длинный монотонный писк с грохотом и громким голосом врача. Внутри все холодеет от осознания, что это значит, и Вася, не осознавая самого себя, рвётся открыть двери, чтобы ворваться в операционную. Он не знает, зачем – ему просто нужно быть там. Сильные ладони перехватывают его руки, отталкивают от дверей, прижимают к стене. Пытаясь вырваться, Вася утробно рычит и угрожающе просит: – Пусти. Невпечатлённый Костя смотрит на него прямым взглядом, не разжимая рук. Всё ещё в хорошей форме, ему удаётся удерживать Васю, и тот тяжело дышит, прислушиваясь к возне за дверями. – Возьми себя в руки. Ты с ума сошёл? Куда ты пойдёшь, там врачи и они лучше знают, что делать. – Мне надо к нему. – Ты там сейчас не нужен. – Я ему нужен! – Ему нужно выжить! – Костя повышает голос, кричит в ответ, сильнее сжимая руками чужие запястья, и Вася выдыхает через нос, стараясь успокоиться. Стараясь воззвать к разуму, который так часто спасал и его, и его семью. – Тихо. Слышишь? Вася прислушивается, вновь различая в суматохе двигающихся по операционной врачей ритмичный медленный звук пульса. От облегчения подкашиваются колени, и он опирается о Костю, уже не пытаясь вырваться. Утыкается лбом в чужое плечо, выдыхая, и чувствует, как скупо его похлопывают по спине в успокаивающем жесте. Врач выходит спустя полтора часа. Устало снимает маску, подходя к ним, и Вася подрывается с места так резко, что темнеет в глазах. Чувствует, как Костя крепко поддерживает его за спину, не давая покачнуться, и спрашивает коротко: – Ну что? – Мы его стабилизировали, но состояние всё ещё критическое. Будет лежать в реанимации, пока не нормализуется давление. – Но он выживет? Доктор вздыхает, потирает кончиками пальцев веки, и Вася едва сдерживает себя, чтобы не начать его трясти, чтобы быстрее отвечал. «Этот человек спас его», говорит он сам себе, «он устал, дай ему время, нетерпеливая скотина». – Думаю, да, основной кризис позади. Нужно понаблюдать, чтобы не началось воспаление. – Сколько это займёт? – Пару дней. А сейчас вы можете пойти домой, отдох-… – Можно к нему? Вася перебивает, смотрит сверху вниз в усталые серые глаза врача со всем чувством, на которое только способен. – В реанимацию нельз-… – Пожалуйста. Хоть чуть-чуть. Я ничего не буду трогать, просто постою, пожалуйста. Доктор вздыхает тяжело, явно привыкший к таким просьбам, и прищуривается, глядя на них обоих. – Только одного. Толпы водить не буду. Вася, уже готовый вырваться, сказать, пойти вперёд, с усилием себя останавливает и смотрит на Костю. Кто он такой, чтобы не дать отцу увидеть собственного ребёнка. Но Костя кивает ему коротко, указывая на операционную, и снова садится на стул. Вася с облегчением следует за доктором, запоминая, что нужно поблагодарить Котла потом. Потому что сидеть ещё несколько дней без возможности увидеть Макса он бы не смог. Вася на ватных ногах проходит следом за врачом и едва сдерживает себя от бега, когда видит вдалеке нужную койку. Подходит осторожно и сжимает ладони в кулаки, чтобы не протянуть руку вперёд. – У вас пять минут. Приду за вами. Слова врача раздаются где-то на периферии сознания. Всё существо Васи сейчас сосредоточено на неподвижно лежащем на кушетке Максе. У него кожа бледная, белая почти, волосы кажутся чёрными на её фоне. К предплечью тянется капельница с кровью, к груди прикреплены датчики, отсчитывающие пульс и дыхание. Вася замечает на чужой грудной клетке небольшие ожоги от дефибриллятора, и судорожно сглатывает. Теперь всё хорошо, его запустили и чёрта с два оно остановится опять. Хочется протянуть руку, коснуться бледной кожи, провести по волосам, но Вася себя сдерживает. Нельзя, пока нельзя, ему надо быть благодарным хотя бы за то, что он сейчас смотрит на него. Доктор приходит за ним спустя семь минут и Вася благодарен ему за лишние две минуты рядом с Максом. В коридоре Костя ждёт его и встаёт, когда он подходит ближе. Вася слабо улыбается и поднимает руку, чтобы ободряюще сжать его плечо. – Всё будет хорошо. Костя кивает, чуть расслабляясь, и они вместе идут на выход. Ночевать решено в их с Максом квартире. Вася успокаивает Валю с Аней, рассказывая о врачебных прогнозах, и умалчивает о своём приступе неадекватного страха, чувствуя спиной взгляд Кости. Никому кусок еды в горло не лезет, да и спать никто не может тоже. Устав лежать в пустой постели, Вася поднимается и идёт на кухню. Видит краем глаза, как сидят на разложенном диване родители, тоже не спят, и с глубоким вдохом направляется к окну, чтобы проветрить. В момент, когда оконная рама открывается, впуская весеннюю свежесть в квартиру, из комнаты Ани доносится грохот и короткий отрывистый крик. Вася подрывается так резко, что едва не сносит плечом шкаф. Залетает в комнату, едва не ломая дверь, готовый защищать от любой опасности, но внутри только опрокинутый мольберт, разбросанные по полу кисточки и сгорбившаяся Аня, спрятавшая лицо в ладонях. Худые плечи подёргиваются от рыданий, и Вася аккуратно обнимает её, прижимая к груди. Слышит, как подходят сзади отцы, и оборачивается на них, взглядом прося помощи. Валя обходит их, чтобы стать с другой стороны, и ласково кладёт свою ладонь на спину внучки. – Ну что ты, Анют? Всё хорошо. Она машет отрицательно головой, обнимает отца крепче и тихо, срывающимся голосом бормочет в домашнюю футболку: – П-почему всё т-так ужасно? Мы же просто…просто шли, никого не т-трогали. А папа… папа теперь… – Он поправится. – Точно? – Точно. Нам нужно быть сильными, чтобы помочь ему выздороветь. Аня всхлипывает, тянется слепо к дедушкам, и они втроём обнимают её, молчаливо поддерживая. Чуть отстранившись, Вася косится в сторону откинутого мольберта – сплошная чернота с красными всполохами. В ту ночь он спит рядом с ней, охраняя её сон от кошмаров, чего не делал уже несколько лет.***
Макса переводят в общую палату четыре дня спустя. Едва узнав об этом с самого утра, Вася без завтрака мчится в больницу. Оплачивает тут же отдельную палату, куда можно приходить безо всякого страха напороться на родственников других пациентов, и опять меряет шагами коридор в ожидании, когда всё подготовят. Макса привозят на каталке и, когда санитары готовятся переложить его в кровать, Вася ледяным тоном благодарит и говорит, что справится дальше сам. Те жмут плечами, выходя из палаты, и закрывают за собой дверь. В опустившейся тишине комнаты Вася склоняется над всё ещё спящим мужем и утыкается лицом в его шею, вдыхая запахи лекарств и бинтов. Касается осторожно чужих плеч, целует в холодную щёку и не может заставить себя оторваться. Вася взъерошивает тёмные волосы, смотрит на спокойное лицо и чувствует, как больно щемит в груди от любви и страха. – Любимый мой, я соскучился. Едва слышный шёпот, который не услышит никто, даже тот, к кому он предназначался, но Васе всё равно. Он вздыхает ровно, касается губами напоследок чужого виска и идёт расстилать постель. Осторожно подхватывает на руки, стараясь избегать прикосновений к раненому боку, но Макс всё равно глухо стонет от боли сквозь сон, и Вася чувствует, как сжимается снова в нём водоворот гнева и беспомощности. Он укладывает Макса на постели, укрывая одеялом, и целует в лоб, прежде чем выйти на поиски врача с болеутоляющими. Следующие несколько часов Вася сидит в удобном кресле у кровати, нанося правки в сданный подчинёнными отчёт и время от времени поглядывая на мужа. Врач сказал, что он может очнуться как сегодня, так и через несколько дней – организм сам решит. Организм решает проснуться именно в тот момент, когда Вася отходит в буфет. Он даже недолго там был – всего несколько минут, но, когда возвращается в палату, застаёт Макса, который безуспешно пытается встать. Даже одеяло откинуть не смог нормально из-за слабости, он тянется подрагивающей рукой к капельнице в предплечье, намереваясь, наверное, выдернуть её, и Вася мигом подлетает к нему, останавливая. – Эй, тихо, всё хорошо, я здесь. Макс, напрягшийся было от касания, поднимает взгляд и тут же расслабляется, узнавая. Шепчет тихо: – Вась. – Да. – Аня… – Она в порядке. Придёт после школы, не волнуйся. Макс кивает, откидываясь на подушку, облизывает пересохшие губы, кладёт свою ладонь поверх Васиной и снова начинает вырубаться. Вася расправляет на нём одеяло, улыбается, наблюдая, как медленно и сонно он моргает, и склоняется, чтобы поцеловать в нос. – Спи, я буду здесь. – Хрошо…Стой! Поджди, там… угрожли… не тольк мне…там Коля… Речь у Макса невнятная, путанная, не совсем осознанная. Он борется с сонливостью, пытается открыть глаза, и Вася накрывает его щёку ладонью. – Его предупредили, в порядке твой собутыльник. Максим улыбается слабо бледными губами, шепчет из вредности: – Нмой, а наш. – Наш-наш, всё, засыпай. На этот раз Макс слушается, сразу же вырубаясь, и Вася чисто на всякий случай проверяет, не успел ли он повредить катетер на руке. Убеждается, что всё хорошо, и снова возвращается к правкам. После того, как он увидел любимые глаза, стало легче дышать. Значит, всё действительно будет хорошо. В следующий раз Макс приходит в себя как только Аня с дедушками заходят в палату. Улыбается всем, хрипло говорит несколько фраз и снова засыпает. Продолжается это на протяжении нескольких дней, и каждый раз при пробуждении кто-то находится возле него. После своеобразного «дежурства» Коли они каким-то образом договариваются на очередную пьянку, и Вася награждает Лисицу суровым взглядом. – Ему пить нельзя. – Ой, правда? А я только вискаря принёс, думал ему в капельницу подлить. – Коля… – Я не дурак какой, Васют, отстань. Аня предательски фыркает над ними, тут же делая вид, что это не она, и Вася повержено закатывает глаза, выпроваживая их погулять где-нибудь на улице. Время перевязки, и он не хочет, чтобы дочь видела рану. К счастью, Коля это его это желание разделяет, тут же предлагая ей сгонять за вредной едой. Две недели спустя врач разрешает Максу ходить, но только под присмотром кого-либо. Вася, отошедший поговорить с лаборантом по поводу одного из экспериментов, застаёт мужа сползающим по стенке в направлении туалета. Чертыхается, подхватывая, не давая упасть, и ворчит раздражённо: – Нет, ну ты головой думаешь или нет? А если швы разойдутся, рана откроется? Тебе мало лежать? Так срока прибавится. Макс морщится, отводя взгляд. – Мне надоело, что все за мной ухаживают. Я и сам могу. – Никто не сомневается, Макс. Просто подожди, нужно окрепнуть. – Вася садит его на кровать, проверяет бинты и ловит расстроенное выражение чужого лица. – Что такое? – Ничего. – Макс. Тот взгляд отводит, губы сжимает и щурится. Явно сдерживает слёзы, и Вася взволнованно касается его щеки ладонью, поворачивая лицо к себе. Макс судорожно выдыхает. – Прости. – За чт-.. – Да за всё! За всё вот это! Вы из-за меня проходите через эту обязанность, постоянно здесь, рядом, а я просто… Прости, ещё и ты страдаешь из-за этого… Вася непонимающе моргает, смотря на него. Вот вроде бы столько лет вместе, а каждый раз в этой голове рождаются идеи и мысли, от которых Васе хоть стой, хоть падай. – А я-то как страдаю, позволь спросить? – Ну… столько времени уже у нас не было, и я … – Макс, да ради бога! Ты едва не умер, и моя сексуальная неудовлетворённость, которой, кстати, нет, последняя причина для моих страданий! – Вася выдыхает, успокаиваясь, и наклоняется, чтобы поцеловать мужа в мягкие губы. – Тебе совершенно не за что извиняться, родной, ладно? Это не твоя вина. И какая ещё обязанность? Мы все любим тебя и просто не хотим, чтобы ты лежал тут в одиночестве. Ни для кого из нас это не в тягость. Ты понимаешь? – … понимаю. – Ну и всё. Успокаивайся и не делай больше глупостей. Мне совсем не хочется обнаружить тебя валяющимся на полу в луже крови. Макс фыркает, укладываясь поудобнее, и тянет Васю к себе. Как хорошо, что в оплачиваемых палатах есть большие кровати. Вася обнимает его, аккуратно положив горячую ладонь на повязку, и чувствует, как постепенно муж расслабляется, засыпая, в объятиях. Два месяца спустя Макс вернётся домой. Еще через полгода они вместе с Колей переведутся на административное право, устав от бесконечной черноты уголовных дел. Дело четырнадцатилетнего Анатолия Киселёва станет последним, по которому Лисица вынесет приговор в этой сфере. Через несколько лет, уча Толю метать ножи во дворе дачи, Макс будет смеяться, что Коле было суждено тоже забрать что-то с работы домой. Точно также, как он когда-то забрал Аню.