раны

Васю он раздражает. Подспудно бесит это открытое выражение лица, по которому можно прочитать весь спектр эмоций, и неловкие попытки начать разговор, который всё равно ни к чему не приведёт. Васю выводит из себя одно существование этого странного отпрыска Котла, слишком мягкого, с этим проницательным взглядом тёмных глаз, так не похожих на глаза его родителя. Они оба, и Котёл, и его щенок – глупцы. Борются за мнимую справедливость и прогнившие законы, загоняют сами себя в рамки, из которых не могут выйти, и не дают им с профессором спокойной жизни. В очередной раз обрабатывая Штоллену полученные от тяжёлой руки героя раны, Вася скрипит зубами от бессильной злости и думает, как бы не врезать при следующей встрече по хорошенькой мордашке Котловского отпрыска в знак компенсации. Вася никогда не был сторонником перекладывания вины родителей на их детей, не после собственного отца, но эти двое так похожи друг на друга внешне, что соблазн очень уж велик. – Спасибо, Василий, можешь идти. Профессор, жмурящийся от боли при каждом вдохе, поднимается, накидывая на плечи замызганный белый халат, и Вася кивает, одёргивая себя от инстинктивного желания помочь. Штоллен таких нежностей явно не приемлет, да и кто они друг другу для такого? Всего лишь местный злодей и его верный ассистент. Не то, что Котёл с его кровиночкой. Фыркнув зло от неосознанной зависти, Вася быстро убирает не пригодившиеся бинты в аптечку и отставляет её на место. Выходит из прохладной лаборатории под мелкий накрапывающий дождик, собираясь прогуляться пешком до общежития, но случайно поскальзывается на мокрой от воды ступеньке и едва не падает, больно ударившись головой о холодный камень стены. По виску течёт что-то тёплое, зрение затуманивается, и Вася с расчётливой холодностью осознаёт, что так тупо заработал себе сотрясение. Позорище. Ничего, он сейчас немного полежит прямо здесь, в пролёте удобной железной лестницы, а потом пойдёт дальше. Холодный дождь приятно охлаждает лицо, и Вася проваливается в тяжёлый обморочный сон, ощущая мелкие капельки на своих веках. Просыпается он в мягкой и удобной постели, что после твёрдого железа, оставшегося в памяти, немного дезориентирует. Вася моргает, болезненно морщится от волн горячей боли, путешествующих от затылка к шее, и удивлённо осматривается. Он лежит на широкой двуспальной кровати в уютной комнате с синими обоями. На стенах висят несколько фотографий, окно заботливо зашторено, чтобы лучи не били по чувствительным глазам, а рядом в стареньком кресле сидит профессор. Вася не может понять, что изменилось, но Штоллен выглядит совсем… по-другому. Увидев, что Вася проснулся, профессор вздыхает облегченно и улыбается, проговаривая: – Наконец-то. Ну и напугал ты нас, сынок. Как себя чувствуешь? Штоллен садится на край кровати, тянется прикосновением к голове, наверное, чтобы проверить повязку, и Вася не находит в себе сил отстраниться. В его сознании эхом раздаётся ласковое «сынок». Взяв себя в руки, Вася хрипло и тихо спрашивает: – Где я? – Дома. Макса я в магазин послал, не волнуйся, он скоро будет. Вася хмурится, чуть приподнимаясь на постели. Оглядывается снова, но обстановка вокруг совершенно незнакомая. Какой же это дом? Последним местом, которое он мог бы так назвать, была общага. Вычленив из представленной информации самое главное, Вася спрашивает грубовато: – Что за Макс? Лицо профессора, заканчивающего проверять повязку, застывает и чуть бледнеет. Он смотрит на Васю недоверчиво, будто проверяя, не шутит ли он, после чего тихо произносит: – Ты не помн-… – Василёк! – Кто-то, неслышно зашедший в квартиру с собственным ключом, радостно кричит ещё из прихожей, и в следующее мгновение Вася видит, как в комнату залетает парень. Какой-то повзрослевший и возмужавший (что само по себе звучит тупо, они виделись всего неделю назад) отпрыск Котла беспардонно залезает к нему на кровать и обнимает, уткнувшись лицом в чужую шею. Чуть влажноватые ресницы щекочут чувствительную кожу. – Я так скучал по тебе. Как ты? Что болит? Сильно? Вот говорил же тебе сто раз быть аккуратнее в лаборатории… – Не трогай меня. – Щебет парня смолкает, и он отстраняется, чтобы послать недоверчиво удивлённый взгляд. Для пущего эффекта Вася раздражённо отпихивает от себя чужие руки, повторяя. – Ты оглох? Не трогай. Котловский сынок растерянно убирает руки и встаёт с кровати. Чёрное пальто на нём чуть темнее на плечах. Наверное, на улице опять идёт морось. Он смотрит вопросительно на Штоллена, будто ища у него помощи, но Вася опережает с вопросом в сторону профессора: – Что он тут делает? Что это вообще за место? – В-вась… – Я не тебя спросил. Вася огрызается как побитая собака, уставшая от боли и страха. Ему не хочется, что кто-то видел его в таком уязвимом состоянии, и если профессору он доверяет, то щенку Котла – точно нет. Как Штоллен вообще его изначально не выгнал? Голова пульсирует болью, непонятная ситуация давит сверху дополнительным грузом, и Вася сжимает одеяло в кулаках, приподнимаясь на постели. Он не замечает, как дёргается в желании помочь стоящий поблизости человек. Штоллен, взволнованно наблюдающий за ним, поворачивает голову в сторону и проговаривает нехарактерно мягко: – Макс, подожди на кухне. – Но я… – Максим. Парень вздыхает, но из комнаты выходит, шаркая по полу ногами, и Вася отмечает, каким взглядом его провожает Штоллен. Взглядом любящего родителя, каким никто никогда не смотрел на самого Васю, но он не успевает как следует подумать об этом, потому что через секунду профессор снова поворачивается к нему, и в глазах его остаются те же любовь и волнение. Осторожно положив сухую худую ладонь поверх Васиной кисти, Штоллен спрашивает серьёзно: – Что последнее ты помнишь? – Я… – Вася запинается, ощутив прикосновение, но быстро берёт себя в руки. – Как я обрабатывал Вам раны после драки с Котлом. Был дождь, и я хотел пройтись до общежития, но… Он замолкает, не испытывающий никакого желания говорить о своей тупой травме, но профессор продолжает за него: – Ты ударился. Разбил себе висок в кровь. Я нашёл тебя тогда. Вася кивает, уже догадавшийся о том, что он не самостоятельно перебрался из холодной подворотни в уютную незнакомую комнату, и бормочет тихо: – Спасибо. Штоллен будто не слышит. Между бровей его хмурая складка, в изломе губ горькие морщинки. Он выглядит постаревшим, но как будто более… спокойным. Вася чувствует, что следующие слова, которые профессор ему скажет, ему не понравятся, ещё до того, как тот открывает рот. – Сы-… Вася, это было семь лет назад.

***

Вася не может поверить. То, что рассказывает Штоллен, больше похоже на сказку, чем на реальность. Вражда, перетекшая в любовь? Такие сюжеты достойны мелодраматичных пьес, а не обычной жизни. Вася слушает о Куполе, даче, пропавшем годе его жизни и, что бесит больше всего, о великой любви. Любви, из-за которой Вася был готов на всё. Всепоглощающей, всепрощающей и всё в таком духе. Нет, он никогда не называл себя бесчувственной мразью, считая само явление любви и привязанности лишь химической реакцией, возникающей в телах людей. Да, в теории он мог бы полюбить, но лишь с оглядкой на логику и адекватность. Но чтобы вот так, да и ещё и с вот этим темноглазым чувствительным недоразумением? Не может быть. Каждый раз, вспоминая рассказ Штоллена, Вася содрогается. И вот это он выбрал? Спокойное семейное гнёздышко с Котловским отпрыском и походами на работу пять дней в неделю? Вася старается не чувствовать разочарование в самом себе, но выходит не очень. Он узнаёт, что получил травму в лаборатории, после которой пару дней провалялся в отключке. Как часто и бывает с неожиданными амнезиями, врачи не могут сказать, долго ли она продержится. Они просто разводят руками, говоря о положительных триггерах в виде фотографий и знакомых мест. Первые пару дней Вася не говорит ни с кем, кроме профессора. Игнорирует бродящего по квартире у двери в спальню Макса и ждёт, когда ему станет лучше, чтобы свалить. Куда угодно, но не здесь. Не в этой маленькой квартирке, полной воспоминаний, которых он не помнит. Он уверен, знает, что каждая вещь здесь наполнена смыслом, но узнавать этот смысл у него нет ни малейшего желания. Он решает уйти на четвёртый день, когда голова перестаёт кружиться при резких движениях и приступы тошноты не накатывают по несколько раз на дню. Пихает в найденный под кроватью пакетик то немногое, что способен идентифицировать как свои вещи, и размышляет, куда будет двигаться дальше. Именно за этим его и застаёт Макс, вошедший, чтобы, наверное, позвать его на ужин. Убедившись, что Вася с ним есть не хочет, Волков продолжает упрямо готовить для него и оставлять еду на столе, выходя из кухни. Васю эта самоотверженная забота бесит. – Вася, ты ид-… Что ты делаешь? Вася вздыхает тяжело и заставляет себя ответить. – Ухожу. – Куда? – Куда-нибудь. Вася раздражённо пихает в пакетик какую-то футболку, чуть не порвав его, и, резко развернувшись, едва не врезается в подошедшего ближе Макса. Тот смотрит почти что испуганно и хватается рукой почему-то за пакетик, а не за Васю. Наверное, знает, что он не любит прикосновений малознакомых людей в таком состоянии. – Подожди, ну куда ты пойдёшь? Оставайся здесь. – Я не хочу жить в твоём доме. – Он наш. – Нет. – Вася поднимает руку, указывая на ближайшую фотографию на стене. На снимке чужой человек с его лицом обнимает Макса, закрыв глаза. – Это ваш дом. Твой и этого Васи. Не мой. Макс сглатывает, не смотря на фотографию, и рыщет взглядом по сторонам, будто пытаясь отыскать какой-то аргумент. Указывает неожиданно в пакетик на последнюю брошенную Васей вещь, очень тихо проговаривая: – Это моя. – Ты что, ещё и жадный? Вася цыкает, выбрасывая футболку из пакета, и чувствует укол совести, когда Макс щурится, явно сдерживая эмоции. – Нет, я не… Она просто… будет мала… Неважно, стой. Тебе ещё рано перенапрягаться. – Я не младенец. – Я знаю, но… Просто воспринимай это, как общежитие. Делить комнату с кем-то, тебе же это знакомо. – Макс выдыхает, опуская голову, и несмело касается кончиком большого пальца Васиного запястья. – Я понимаю, как тебе сложно, но ты можешь доверять мне. В комнате на несколько мгновений повисает гнетущая тишина. Вася смотрит на каштановые пряди растрёпанных волос, чувствует робкое прикосновение и не может заставить себя отпихнуть или нагрубить так, как делал это в первые дни. Всё его существо противится этому, и он просто медленно отстраняется, бросая пакет на кровать. Говорит тихо: – Хорошо. Вздыхает громко, отворачиваясь, и будто назло себе начинает рассматривать фотографии, на которые до этого момента принципиально не обращал внимания. На одной из них куча людей с собакой на фоне какого-то дома. Наверное, дача, про которую рассказывал профессор. Вася натыкается взглядом на Котла – теперь уже Костю – в обычной одежде, обнимающего легко Штоллена за спину, и кривится. Хорошо, что хоть этот не приходил сюда ни разу. На остальных фото практически везде лишь они с Максом, кое-где разбавляемые то псом, то родителями. Довольные, счастливые, приторно нежные. Вася морщится, не в силах поверить в такую искренность и чувствует, как Макс останавливается рядом, наблюдая за ним. Заметив незнакомое лицо среди фотографий, Вася указывает на него рукой, спрашивая: – А это кто? – Наш друг. Вася фыркает, рассматривая высокого кудрявого парня, обнимающего Макса на фото, и говорит жёстко: – Дружбы не существует, как и любви, Максим. Есть лишь кратковременные отношения ради страсти или выгоды. – А что тогда было у нас? – У Макса напряжённый голос, и Вася отворачивается от фотографий, чтобы посмотреть на него. – Никакой выгоды ты от меня не получал, а страсть так долго не держится. Вася чуть щурится, разглядывая человека перед собой. Раздумывает над ответом, смотря, как немного краснеют щёки Макса от столь пристального внимания, и решает, что, в принципе, это выглядит довольно мило. Возможно, он может понять, в чём тут дело. Вздохнув, Вася проговаривает негромко и безжалостно: – Могу предположить, что мне было весьма удобно иметь в постоянном доступе симпатичное лицо и неплохую задницу. Макс вылетает из комнаты, едва не перевернув старый торшер в углу, и Вася недоумённо смотрит ему вслед. Да что такого он сказал? Это же почти комплимент.

***

С того дня его неудавшегося ухода и странного разговора, Макс действительно становится тише. Не пытается начать разговор о прошлом, не лезет в душу, не слоняется всегда неподалёку. Вася не может сказать точно, нравится ли ему это, но он старательно пытается убедить себя в том, что да. Он игнорирует чужеродные всплески беспокойства, возникающие в груди каждый раз, когда Макс исчезает из квартиры, ничего не сказав, или, когда тот продолжает исправно готовить для Васи, но сам почти не ест. Лёжа в большой кровати по ночам, Вася не может заснуть, ощущая рядом пустоту, которая должна быть заполнена другим человеком, а по утрам ловит себя на том, что готовит завтрак на двоих, и, раздражаясь, убирает вторую кружку на место. Внутри постоянно свербит что-то надоедливо, тянет и ноет, поэтому предложение профессора сходить в лабораторию он принимает с радостью. Врачи утверждают, что знакомые места способствуют возвращению воспоминаний, но Вася идёт на работу только для того, чтобы глотнуть свежего воздуха без молчаливого присутствия Макса рядом. Лаборатория просторная и современная. Штоллен рассказывает, как Вася сам выбивал для неё гранты на оборудование и новое освещение, как в такие короткие сроки и в таком молодом возрасте стал заместителем главы лаборатории, и в голосе его слышна гордость. – Я тебя пару раз приглашал к себе на лекции. – Профессор улыбается, облокачиваясь о шкаф, и указывает на рабочее место Васи. Это небольшой стол с бумагами на нём и маленькой шкатулкой. – Ты молодец, Вась, и добьёшься много. – Спасибо, пап. – Васина улыбка тает, как только он понимает, что сказал. – Ой, то есть, я… – Вася. – Штоллен подходит ближе, касается чужих плеч тёплыми ладонями. – Всё хорошо. Мы навсегда останемся близкими людьми, даже если ты не вспомнишь, и называть тебя сыном лучшая из привилегий, которыми наградила меня жизнь. Как и слышать, что ты называешь меня папой. Вася, так некстати ощутивший сдавливающий в горле комок, просто кивает. Тянется ближе, чувствуя, как в ответ профессор обхватывает его руками, прижимая к себе, и понимает, что это уже было раньше. Тёплые объятия, важные разговоры, нужная поддержка. Всё это было, и не один раз. Судорожно выдохнув, он проговаривает тихо: – Я боюсь вспоминать. Рука профессора мягко проходится по спине и чуть ерошит волосы. – Мы все будем рядом столько, сколько понадобится. Сынок, ты только… будь с ним помягче, ладно? Тяжело вздохнув, Вася отстраняется. Они оба знают, о ком идёт речь. Рассеянно кивнув, Вася переводит взгляд на стол. Пробегается глазами по бумагам, задерживается на шкатулке, которая совершенно не вписывается в здешний интерьер, и открывает её. Внутри – обручальное кольцо. Вася тупо смотрит на него, берёт в руки, надевает. Вспоминает, что да – кольцо принадлежит ему. Слишком ценное, оно в лаборатории всегда снималось, чтобы не испортить реактивами, а после смены надевалось обратно. Травму Вася получил в лаборатории, и кольцо оставалось лежать здесь всё это время. Мотнув головой, Вася быстро снимает его с себя, будто оно обжигает, и поднимает взгляд на профессора. – Мы?.. – Год назад, да. – И никто мне об этом не сказал? Штоллен смотрит в ответ осторожно. Так, будто Вася дикое напуганное животное, и это взгляд, который на него бросают буквально все вокруг, выводит из себя. – Ты и так настроен очень негативно, а если бы узнал ещё и об этом… – На нём кольца тоже нет. – Он снял. Вася хмыкает, захлопывая шкатулку с громким лязгом, и сжимает кольцо в руке. Он не знает, почему его настолько разозлило то, что от него скрыли такой факт, но злость есть, нескончаемая и глубокая. Просто чувство неизвестности, чьих-то ожиданий, чужих чувств и вида того счастливого Васи с фотографий смешиваются в один горький ком. У этого изломанного, не излечившегося ещё от прошлого Васи никогда не было любви и семьи, а когда появилась, жизнь решила отнять её. Он не имеет даже воспоминаний, только грустные глаза тех, кого он когда-то любил, и Вася идёт домой с таким противоречивым фонтаном чувств внутри, что только тронь – и взорвётся. Залетает в квартиру, не осматриваясь и не обращая внимания, есть ли кто-то в ней ещё, и быстрым шагом подходит к Максу, который заваривает чай у кухонного стола. Кольцо звенит, прокручиваясь по гладкой поверхности, когда Вася бросает его, и Волков бережно ловит вещь ладонью, поднимая настороженный взгляд и проговаривая: – Тебе не понравилось, когда ты узнал, что мы встречаемся. Если бы ты узнал о свадьбе… – Ты врал. Чего ещё я не знаю? Может, у нас уже и дети есть? – Вась, всё не так… – Теперь можно говорить мне только то, что нужно, ведь я никак не проверю, что правда, а что нет. Удобно, да? Поверить не могу, что мог когда-то любить такого… Вася запинается, когда слышит позади какое-то движение, и через мгновение между ним и Максом встаёт человек, загораживая Волкова. Высокий и плечистый, он давит собой, наступая, и Вася инстинктивно делает шаг назад. Тот друг с фотографии. Макс не говорил ему, но Вася вдруг совершенно чётко вспоминает его имя. Синие глаза Коли горят угрозой и злостью, когда он проговаривает чётко: – Ты, сволочь, совесть поимей. Понимаешь же прекрасно, что он тебе как следует ответить не может, а всё равно ведёшь себя как обиженная пятилетка. Не помнит он, пф. – Лисица фыркает, чувствительно тычет пальцем в грудь, и Вася злым шлепком отбрасывает его ладонь, чувствуя, как разгорается внутри бутон ярости. Наконец-то кто-то отвечает не жалостью и не волнением. Наконец-то злость в ответ на злость. – Ты даже не пытаешься вспомнить. – Я помню, что ты меня бесишь. – Ну хоть на что-то твои опилки вместо мозгов годятся. Вася раздражённо пихает его в грудь, отталкивая, и уже видит, как готов Лисица ударить в ответ, но тут между ними быстро вклинивается Макс. – Вы с ума посходили? Коля тут же отходит, примирительно поднимая руки ладонями вверх и натягивая на лицо улыбку. – Ну а что, Максюм, может, клин клином? Хорошенько приложить его об стенку, чтобы винтики на место встали. Вася хищно ухмыляется, ощущая в кончиках пальцев зуд от несостоявшейся драки. – Мне даже помнить тебя не надо, чтобы захотеть забыть. – Как пафосно, Василиса. Пойду в блокнотик запишу. – В качестве предсмертной записки? – Прекратите! Макс неожиданно всхлипывает, пряча лицо в ладонях, и весь настрой Васи мигом улетучивается. До этого он никогда не плакал при нём. Да, Вася видел покрасневшие глаза и веки, слышал хрипловатый голос, но до сегодняшнего момента Макс не делал это непосредственно рядом с ним. Вася осознаёт, что ему не нравится видеть его таким. Что ему хочется подойти, утешить, обнять, поглаживая по волосам, и наговорить всяких успокаивающих глупостей. Вася убегает из квартиры, испугавшись этих желаний, и возвращается поздней ночью. Проскальзывает осторожно, стараясь не шуметь, и замирает, когда видит, что кровать в спальне занята с одной стороны. Макс не спит, переворачивается лицом к лёгшему на своё место Васе и молчит. Тишина ночи давит, обволакивает, и через несколько минут Вася проговаривает тихо: – Прости. Не знаю, почему я разозлился. – Я должен был сказать тебе…. – Нет, ты верно всё сделал. Я… – Вася глубоко вздыхает. – Я застрял. Я вижу, что стал старше, слушаю о своих достижениях, смотрю на все эти фотографии и понимаю, что… я остался девятнадцатилетним парнем, когда все вокруг меня выросли. Вы ждёте взрослого меня, но его нет. Макс тихо дышит и шуршит тканью одеяла, протягивая руку вперёд. Касается пальцами чужой тёплой щеки и отвечает едва слышно: – Я жду любого тебя. Вася позволяет себе поддаться навстречу касанию и, плюнув на всё, придвигается ближе. В слабом отсвете фонаря видны только очертания предметов, и он касается в ответ ладонью чужого лица и склоняется к губам. Поцелуй медленный и осторожный, словно они заново узнают друг друга через него, и Вася прижимается ближе, обхватывая Макса крепче. Прерывает поцелуй, чтобы уткнуться лицом в его грудь и говорит тихо и полувопросительно: – Я звал тебя Воробушком. Голос Макса сдавленный и низкий, когда он отвечает коротко: – Да. В инстинктивном желании утешить его Вася сжимает объятия сильнее. – Я сегодня вспомнил, как профессор стал мне папой. И что Коля конь в пальто. Макс смеётся тихо, зарываясь ладонью в русые волосы, и Вася понимает, что ему нравится слышать этот звук и чувствовать эти прикосновения. – Конь в пальто не он, а ты. – С чего это? Расскажи. Макс начинает рассказывать, и впервые за этот месяц, полный непримиримой тревоги, злости, ожидания и страха, Васе становится легче. Нужно было всего лишь захотеть выслушать.

***

Воспоминания не возвращаются как по волшебству. Иногда это вспышки коротких сцен, подробных и очень ярких, иногда – всего лишь образы и чувства. Порой они снятся Васе: тёплые сны об их с Максом свадьбе и ужасные кошмары о чудовищах Купола. Он старается принимать каждое воспоминание с благодарностью, будь оно плохим или хорошим. В ночь, когда ему снится их расставание по его собственной инициативе, Вася просыпается с влажными глазами и судорожно обнимает сонного Макса, прося у него прощения. – Ну что ты? Всё хорошо. – Ужасно. – Это было давно. – Прости. Вася заново знакомится с Котлом, преодолевая в себе все негативные чувства, с Ваней и Лизард. Старый Овсянка принимает его как своего давно потерявшегося, но нашедшегося друга, и не отстаёт весь вечер, раз за разом прося почесать живот. Коля же, впрочем, до сих пор подозрительно посматривает на то, как он общается с Максом, и Вася, вспомнив рассказ об их первом знакомстве, шутит, что по нормальному встретиться им в этой жизни, похоже, не суждено. Это происходит спустя семь месяцев после травмы. Память, возвращающаяся выборочно и частично, делает это очень медленно, и многие вещи Вася узнаёт из рассказов. Они уже не ждут, что она вернётся полностью. Всем скопом приезжают помогать Ване перекрывать крышу, и несколько дней на даче кипит работа. Котёл, несущий очередную тяжёлую балку для основания крыши, оборачивается на оклик Вали и смачно ударяет концом палки стоящего в стороне Васю по голове. Шишка на затылке заживает неделю. Все воспоминания возвращаются той же ночью.

***

Вася открывает глаза с полным осознанием того, что воспоминания вернулись. Смотрит в светлый потолок несколько секунд, прокручивая в голове последние месяцы, а затем поворачивает голову в сторону едва слышного чужого дыхания. Макс спит на животе, обхватив подушку руками. Растрёпанные волосы на светлой наволочке, линия тёмных ресниц на бледной коже и расслабленное выражение лица. Вася осторожно подползает ближе и кладёт голову на обнажённую спину. Утыкается носом между лопаток, вдыхая запах, и сжимает ладонью расслабленно лежащую поверх подушки руку. Хочет сжать посильнее, вплавить в себя, прижать до сбитого дыхания, но Макс не проснулся ещё толком, и пугать его с утра не входит в планы Васи. Впрочем, в его планы не входило и обижать любимого злыми колкими словами, поступками, взглядами. Видимо, исполнять планы он умеет хреново, потому что разбуженный прикосновениями Макс вздыхает глубоко, сжимает его руку в ответ и что-то сонно бормочет. Вася проводит пальцами по выступающему крылу лопатки. Снова сильно похудел. И снова из-за него. – Ммм… Вась… ну ты чего такой тяжелый… Вася улыбается, чувствуя, как распирает в груди нежностью от такого сонного и тёплого, родного Макса, и тихо отвечает: – Голова от воспоминаний потяжелела. Волков едва не заезжает ему локтем в челюсть от той скорости, с которой он переворачивается, чтобы они лежали лицом к лицу. В тёмных глазах ни следа сонливости – только надежда и немой вопрос. – Ты?.. – Да. Я такой ублюдок, воробушек, прости, я не-… – Боже мой. – Макс врезается в него, хватается так, будто их сейчас собираются разлучить навсегда, и, не стесняясь, облегченно плачет. – Я уже не думал… не надеялся… – Всё хорошо. Вася поглаживает его по спине, ощущая чужое учащенное сердцебиение грудью, и чувствует, как скапливаются под веками слёзы. Сколько ещё раз он будет становиться причиной его слёз? Сколько можно причинять ему боль? Почему единственное, чего он бы не хотел совершать никогда в своей жизни, он совершает со странным, никому не нужным постоянством? Макс шмыгает носом и начинает покрывать мокрыми поцелуями чужие грудь, ключицы и шею. Вася берёт его лицо в ладони, вытирая дорожки слёз, и прислоняется своим лбом к его, касаясь носом тёплой влажной щеки. – Прости, любимый. – Ты не виноват. – Это не-… – Я так скучал. К чёрту разговоры, поцелуй меня. Поцелуй, как раньше целовал. Вася не может не выполнить эту просьбу. Этот поцелуй со вкусом слёз и облегчения.