***
Уилсон шёл по почти родному коридору, смотря на совершенно ясные картины. Вернее сказать, стараясь не смотреть на картины, изображающие ужасные вещи. Ужасные вещи, которые совершал сам Уилсон. Он не верил картинам. Не хотел верить. Зал с семью мраморными чашами. В двух из них горел огонь неправильно правильной формы. Как обычно, один огонь погас, оставляя пламя только в одной центральной чаше. Уилсон уже был готов снова падать в пустоту. Или не совсем падать. В любом случае — он был готов проснуться. Но этого не произошло. Учёный осмотрелся, не понимая в чём дело. И тут он посмотрел на огонь в чаше. Да, его форма определённо была в виде головы. Головы Уилсона. И эта огненная голова смотрела на самого Уилсона. Тот попятился назад, когда голова из огня начала становиться больше, пока не заняла треть всего помещения. Голова странно улыбнулась, смотря на человека. А затем огонь рассмеялся, изливая из себя искры. Уилсон побежал прочь от этого сюрреалистического действа. И тут он наконец-то упал в темноту.***
Уилсон распахнул глаза, увидев над собой неизменное серое небо. До сих пор Уилсон не понимал, почему это небо всегда серое. У него просто такой цвет? Или оно постоянно затянуто облаками? Учёный не знал ответа. Да и не думает он, что вообще когда-нибудь узнает. Человек поднялся на ноги и начал разминать затёкшие руки. В кончиках пальцев неприятно покалывало. Затем Уилсон осмотрелся. Он увидел второй сгоревший лес, пепел, уголь и обожжённые внутренности, оставшиеся от дерева-монстра. Неприятная тошнота кольнула живот, а тихая дрожь отозвалась по всему телу. — Не стоит об этом думать. Сейчас не стоит, — бормотал Уилсон, подобрав два копья с земли. — Сейчас… стоит думать о другом. Сейчас… Уилсон остановился и взглянул на карту. Да, ему некуда идти. Ничего не осталось. Ни одной метки. Уилсон убрал уже бесполезную карту и пошёл вперёд. За пределы рисунка карты. Может быть, там будет что-то.***
Уилсон бросил изувеченное тело в яму с кучей дров, бумаги и масла. Он зажёг спичу и бросил её в ту же яму. Огонь начал расти и поглощать остатки человеческой плоти. Учёный упал на колени рядом с горящей ямой. Он начал плакать. Плакать так, как он никогда раньше не плакал. Он жалел, что принял это проклятое предложение.***
Уилсон не прошёл и пяти метров, как он упал, врезавшись во что-то. Вернее, в кого-то. — Ну что же ты, приятель? Совсем не смотришь, куда идёшь? — раздался искажённый голос сквозь смех демона. — Опять ты? — меланхолично спросил учёный. — Во всём своём великолепии, — демон развёл руками. — Так… и зачем ты здесь? — Ну, видишь ли, я заметил, что тебе больше некуда идти. Всё, что ты мог сделать, ты уже сделал, — демон отошёл в сторону и показал на странный шевелящийся бугор на земле. — Поэтому я предлагаю тебе пройти последнее испытание на пути из этого мира. Уилсон посмотрел в глаза демона. В них читалась насмешка и будто бы сожаление. — Ну и ладно, — выдохнул Уилсон. — Хуже уже не будет. Демон покачал пальцем, цокая языком. — Запомни, приятель, одну важную вещь. Всегда может быть лучше и всегда может быть хуже, — демон положил руку на плечо учёного. — Будь готов ко всему. Всегда. — Приму это за дружеский совет, — Уилсон сбросил руку со своего плеча. Он подошёл к бугру на земле и тот, издав кашляющий звук, раскрылся, обнажая неизмеримо глубокую пасть. — Просто прыгни и червоточина переместит тебя в другое место. — Это… похоже на пасть какого-то червя, — с сомнением произнёс учёный. — В целом, так и есть: ты прыгнешь здесь, пройдёшь длинный путь секунд за десять и тебя выбросит с другой стороны, — объяснил демон, сложив руки в замок. — То есть… меня проглотит огромный червь, я пройду по его пищеварительной системе и выступлю в роли «отходов». — Ну-у… я никогда не думал об этом в подобном ключе, но примерно так это и будет, — демон наиграно улыбнулся и потёр затылок. — Что ж, а вот и «хуже», — пробормотал человек, готовясь прыгнуть в червоточину. Он собирался с духом, как тут его подло толкнул демон, и Уилсон был проглочен червоточиной. Последняя же кашлянула и растворилась в земле. Демон перестал улыбаться. Он глубоко вздохнул, потёр руками затёкшие и почти сведённые скулы. После этого он повернулся к останками дерева-монстра. — Какая жалость, а?