***
Понтиак с бешеной скоростью летел по трассе, ведущей в Саутсайд. Лес около обочины мелькал перед глазами юноши, кудри трепал ветер, а от чувства свободы хотелось кричать. Ушёл не оборачиваясь. Джагхед знал, что если обернётся, то не сможет уехать. А он так этого хотел! Он бы остался, если бы увидел холодный гранит. Он бы не смог оставить отца так, гнить в холодной земле. Только ради отца Джонс оставался в этом доме. Он хотел сбежать от жизни змей, но в итоге начал безумно по ним скучать. Как и по отцу. Ему было стыдно, что он так просто оставил своих друзей два года назад, не попрощался и не интересовался их жизнями. Джаг так им ни разу не позвонил. Это его шанс исправить всё. Уезжая в Италию к матери, хоть и по нужде, он отдыхал в объятьях сицилийского солнца, виски и женщин. Но как только раздался звонок, то сразу же, не раздумывая, собрался в Америку, предварительно расцеловав мать в обе щёки.***
Мотоцикл остановился около старого трейлера, где Джагхед жил раньше. По размеру он напоминал всю его комнату и ванну, но это было то место, куда Джагхед сбегал при любом удобном случае. Дверь со скрипом отворилась. Внутри всё было так, как он и оставил, только покрылось огромным слоем пыли. Пустая банка из-под пива на столике около дивана, пепельница на подоконнике, рубашка на стуле, фотография на телевизоре. На фотографии был он и Эрика, бывшая консильери отца. Когда был сделан снимок, женщина была беременна, и как только она родила его маленькую сестрёнку, отец вышвырнул её из дома. А Джагхед, как верный пёс, встал на сторону отца. Эрика и Джелли даже не были приглашены на похороны. Каким же он был эгоистичным идиотом. Резко захотелось курить. К сигаретам Джагхед пристрастился, как только стал погружаться в теневой бизнес. « Джагхед сидит на крыльце старинного особняка, задумчиво вслушиваясь в звуки дождя, чей мирный ритм отбивал никому не известную мелодию по кованой крыше. ЭфПи сел рядом, кладя руку сыну на плечо. — Джагхед, знаешь, во сколько лет я начал интересоваться делами картеля? — получив отрицательный кивок от сына, мужчина ответил, — В четырнадцать лет. И твой дед тоже в четырнадцать лет. Мы — Джонсы. Династия змеиных королей. Когда-нибудь моё время пройдет, и королём станешь ты, Джаг. Теперь ты будешь обучаться. Мы не просто злые головорезы, убийцы и насильники. Мы семья. Сплоченная, дружная, объединённая одной проблемой семья, сын. Каждый, кто ищет помощь у нас — найдет её. — Пап, но если я не хочу быть Королём? — глаза мальчика пропитала грусть. Мужчине было сложно, заставлять сына не хотелось. Но кто знает, может быть, Джонс младший станет лучшим королём, чем он сам. — Всё приходит со временем, — задумчиво произнёс мужчина, доставая пачку сигарет и предлагая сыну одну. Два одиноких человека, объединённые одной проблемой» Он вспоминал счастливые моменты из прошлого, когда они с братьями ради развлечения врывались в бары, занимаясь рэкетом. До какого-то момента это было весело, но после, стало страшно. Неконтролируемые приступы гнева, агрессия. Джагхед стал просто неуправляемым. Физически подготовленный, со стратегическим складом ума и безумным нравом, тот стал настоящей машиной для убийств. В Сицилии, в первое время, всё было тихо, но после, когда Джонс вошёл во вкус, кровь полилась ручьями. От рук Джагхеда получали ранения все подряд. Провинившиеся, крысы, ложно-обвинённые. Все, не разбирая. Ужасная, совершенно неправильная мысль вдруг заставила кровь в жилах заледенеть. А что, если он может причинить вред близким людям?***
Бетти несколько дней совершенно не подавала признаков жизни. Сидя на кровати и смотря в одну точку, девушка ощущала лишь пронизывающий холод растворяющегося в венах диазепама. Постоянные приступы паники сковывали тело, будто на грудь положили десятикилограммовую гирю. На третий день девушка всё-таки нашла в себе силы встать с постели, надеть на глаза чёрные очки и похоронное платье, всё же выйдя на улицу в нулевую температуру без пальто. В какой-то момент Бетти всерьёз подумала, что сходит с ума. За всё время, пока она сидела в доме, к ней никто не приходил. В перерывах между приступами безудержных слёз, девушка даже начала говорить с фотографией на стене. С неё на Бетти смотрела Элис, прожигая своим будто укоризненным взглядом. — Знаешь, мама. Я отпустила тебя, — голос охрип до неузнаваемости, — Ты не видела смысла в жизни без семьи, и пыталась найти его в другом. Истина в вине и теле, религии и постели, а я нашла в нём, — на секунду показалось, что Элис с фотографии ухмыльнулась, — Не смотри на меня так. Да-да, я знаю, о чём ты думаешь. Я тупая дура, потаскуха, которая думает, что переспать с парнем это уже любовь. Но… Джагхед не такой, я уверена. Мне кажется, я люблю его, нет, я уверена, что люблю его. Мне хочется быть с ним, просыпаться с ним в одной постели, есть завтраки, провожать закатное солнце. Наши отношения с ним это что-то важное, не тронутое, близкое, родное. Я запуталась, мама. Что мне делать со всем дерьмом, в которое я упорно влезаю? Но фотография на стене молчала. Молчала, прожигая Бетти уже разочарованным взглядом. В какой-то момент Бетти показалось, что луч солнца упал так, будто это была слеза, которая скатилась по щеке матери. Бетти чувствует, что проваливается всё глубже, с каждой секундой все мысли её отпускают, время, как песок сквозь пальцы, утекает сквозь её затуманенную голову. Нить с реальностью уже не потеряна, она отрезана и разрезана на мелкие кусочки. Она летит, вниз или вверх, неважно. Она находится в полной темноте, которая будто поглощает её снаружи, просачиваясь под кожу. Бетти ощущает это, видит в своем сне себя со стороны. Неестественно худую, сломленную, разбитую. Не хочется верить, что девушка, которую она видит и есть Элизабет Купер. Хочется кричать. Громко.***
Электронные часы показывают время «23:23». Джагхед сидит на кресле и медленно клацает кнопками печатной машинки. Он медленно обводит глазами комнату, хоть на минуту отвлекаясь от работы. В этой комнате он прожил практически всю жизнь, не считая моментов, когда он сбегал, мечтая о лучшем, именно в этом тёмном помещении он переживал все трудные, лёгкие, счастливые и грустные моменты. Именно здесь Джагхед сейчас сидит и пишет свой роман, милый и тихий, но в голове бесы пляшут и умоляют добавить ещё одного злодея, чтобы он ворвался и убил всех к чертям. Голова уже гудит от постоянных просьб и голосов, и Джагхед чувствует, что она вот-вот взорвется. — Пора ложиться спать, ты же не можешь не спать сутки напролёт, — говорит в пустоту Джагхед, не боясь быть услышанным. Всё равно некому. Он ещё раз обводит комнату взглядом и опять задерживает глаза на часах, но его глаза не слушаются его, всё мутнеет, и он проваливается в сон, прямо на диване. Он летит в пропасть из мыслей, мельком видит моменты своей жизни. Первый поход в комнатный тир, первая драка с поножовщиной. Но потом картины в голове начинают меняться, видимо детские воспоминания закончились. Сейчас он видит не лучшие моменты своей жизни. Вот мать бьёт посуду и кричит, какой папа козёл, вот они с братьями кидают от шкафчика к шкафчику в школе какую-то девочку, за то, что та носила дурацкую повязку на глазу. Видите ли, все подростки злые. Если ты отличаешься, то тебя съедят живьём. Но со временем всё это утихло, все привыкли к тому, что люди не одинаковые, но всё равно классовое превосходство осталось проблемой молодёжи на года вперёд. Теперь Джагхед видит первую сигарету, первое своё убийство, закрывает глаза, потому что больше не может смотреть на себя прежнего. И тут, в глаза бьет очень яркий свет, как будто солнце начало светить только для него, и этот мягкий и пропитанный счастьем свет усиливается, меня разворачивает на 180 градусов, и он видит её. Он падает около неё и оказывается на зелёной траве, на непонятно откуда взявшейся опушке. Мне так хорошо рядом с ней, я не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Но всё хорошее быстро кончается. В глаза всё так же бьет свет, только от того мягкого, теплого, счастливого и умиротворяющего света ничего не осталось, личное солнце погасло, и загорелось обычное, тоже ничего, но уже не такое приветливое. Сегодня Джагхед весь день должен торчать в кабинете с этим демоном, который живёт внутри. С этими постоянно не унимающимися бесами в голове. Как обычно. Как говорила моя мама, перед тем как забрать у нас с отцом всё и сбежать: «Держи выше не нос, и всё получится». Как только Джонс поднялся с кровати, и в голову бьют молотком. Чёрт. Как это надоело. Ну, ничего, сегодня ты, Форсайт, потерпи, разберёшься с этим в другой раз, а сейчас не трави организм с утра обезболом, а просто возьми его с собой. Печень у тебя не безлимитная. Ну, а далее обычная рутина, поесть, помыться, одеться. Вечные, уже стабильные недосыпы дают о себе знать. Джагхед боялся спать, потому что боялся ЭфПи. Ему казалось, что как только он сомкнёт глаза, перед ним появится отец с тремя сквозными выстрелами в груди, завоет страшным голосом и начнёт душить костлявыми, омертвевшими ладонями. Но проблема оказалась совсем не отце. Как только он хоть чуть-чуть засыпал, то перед ним появлялась фигура с завитыми золотыми волосами, с художественно потёкшей тушью и слезами в глазах. Дела клана Джагхед спихнул на молодую помощницу отца — Пенни Пибоди. Мерзкая особа, хотя руководит сносно. Больше не требуется. Пока сидел с братьями на крыльце около школы, неосознанно искал взглядом Купер. Но та не появилась. Не сегодня, не завтра, не через неделю. Откуда же ему было знать, что пока он жил обычной жизнью, блондинка сидела на одном месте, разговаривала с портретом матери, не высовывала носа из дому, стабильно голодая? Топаз тоже ничего об этом не знала. Добивало Джонса ещё то, что по школе начали гулять листовки, на которых Бетти сидит поверх Эндрюса на кровати и целует его в шею. Гулкая ревность подсказывала, что блондинка ушла во все тяжкие, отрываясь с кем попало, но разум твердил факты, плавающие на поверхности. На фото девушка все ещё в желтом пиджаке.***
Стук в дверь вывел девушку из транса, но не заставил прервать разговора с фотографией матери. Она тихо шептала слова, не находя в себе силы говорить громче, или хотя бы думать, что говорит. Стук повторился, но девушка даже не подумала открыть. Света во всём доме нет, звенящая тишина резала уши. Все подумают, что никого нет и уйдут. Всем резко стало наплевать на неё. Даже если кто-то ломится в дом, то этот кто-то верно свидетели Иеговы, либо люди, продающие пылесосы. В груди даже не тлела надежда на то, что это кто-то знакомый. Десять дней на неё всем было наплевать, так пусть и подавятся. Шум окна даже не заставил блондинку повернуть головы. Подумаешь, сквозняк. Но внезапный свет люстры заставил Бетти в шоке ахнуть, щуриться от яркого света и не верить своим глазам. Перед ней в комнате стоял сам Джагхед Джонс. И он был очень зол. — Уходишь в отрыв, Купер? — его голос дрожал. Все слова из головы пропали, как только он буквально швырнул в неё бумажку с фотографией, на которой они с Арчи, — Я требую обьяснений! — идиотская просьба, Джагхед знает. Буквально несколько дней назад он сам просил оставить его в покое, а теперь требует объяснений из-за какой-то фотографии. Бетти же, внимательно посмотрела на снимок секунд пять, а после, секунд через двадцать, переварив информацию, вновь почувствовала, как слёзы начали горячим потоком течь по щекам. В груди потяжелело, тело пробил дикий озноб, а мысли в голове путались одна за другой. «Литры алкоголя, что вливали в себя золотая молодёжь Нортсайда на своих ретро-тачках, были везде. На кухне, в холле, уединённых комнатах на втором этаже. Туда и отправились двое влюбленных, прихватив с собой бутылочку вина. Вероника Лодж осталась на игру в бутылочку, как приближённая Блоссом, отпустив голубков со словами: «Летите, дети мои, на крыльях любви». Какой бы сукой она не была, надо отдать ей должное. Сваха она замечательная, раз сам Эндрюс обратил внимание на Бетти. Мятые шелковые простыни на кровати приятно захрустели, когда Арчи упал на кровать, притягивая Купер к себе для поцелуя, явно рассчитывая на продолжение вечера. Девушка села, расставив ватные от выпитого ноги по бокам от его бёдер. Поцелуй вышел нежный, почти умоляющий, такой искренний. Его губы опустились на шею, проводя дорожку влажных касаний к ключицам. Зацеловывая те до кровавых отметин, за которые определённо накажет мама. Для двух людей осталась незаметна та вспышка камеры Вероники Лодж, и на утро вся школа знала, кто она. Арчи попользовался ей и бросил, наплевав на безответные чувства блондинки, которая таскалась за ним следом, не переставая извиняться непонятно за что, надеясь хоть на каплю внимания. О чём до сих пор серьезно жалеет. «Бульдожья Подстилка». Эти фото опять всплыли. Джагхед в ступоре смотрел, как Бетти трясёт, не до конца понимая, что делать. До его разума медленно начало доходить, что девушка уже видела эти фотографии, что сейчас на полу она сидит с давно засохшей на щеках тушью, и в похоронном платье. И то, что он баран, который в очередной раз сделал ей больно. Не решившись сейчас к ней подходить, Джагхед покинул комнату, оставив Бетти задыхаться рыданиями одной, в пустом доме. Униженную и слабую. Да, он просто сбежал. Поступил, как последний трус. Выйдя на крыльцо, он судорожно закурил, смотря в зажженный свет в окне её спальни. Слыша через приоткрытое окно глухие рыдания. Уехал в свой пустой дом и, уже сидя на подоконнике в своей комнате и следя за танцем снежинок, когда невыносимую колючку в груди было невозможно игнорировать, решил вернуться, чтобы успокоить внезапно проснувшуюся совесть. Джагхед решил вновь лезть через окно, чтобы лишний раз не нервировать Бетти. Блондинка всё также сидела на полу, только уже просто безжизненно смотрела в стену. Иногда она говорила что-то в пустоту, но это не было похоже на конкретную речь. Скорее полубред сумасшедшего. Зайдя в комнату, он просто, без слов, сел рядом и притянул девушку в свои объятья. Та, почти сразу провалилась в сон, перед этим говоря что-то наподобие: «Вот видишь, мам…»***
Вокруг мгла. Темнота сплошным цветом заполняет всё пространство, поглощая девушку. Душа наполняется липким страхом, знакомой болью и запахом. Его запахом. Табачный дым и дорогой парфюм, который Бетти подарила на его сороковой день рождение. Их последнее день рождение проведённое вместе. — Бетти… Она поворачивает голову на знакомый голос. — Бетти! Перед её глазами лишь пустота. Кроме его голоса, она ничего не слышит. — БЕТТИ! Резко перед глазами девушки предстаёт он. От прежнего мужчины не осталось ничего, кроме светлых волос и зелёных глаз, но и те пропитаны холодным презрением. Лицо исказилось до неузнаваемости, на молочной коже проступили голубые вены, рот исказился в безумной улыбке. Перед ней не тот отец, которого она любила всем сердцем, перед ней ненормальный, холодный и жестокий человек. Тот Тёмный Хэл. За ним стоит Полли, улыбаясь. Ее запястья зашиты неаккуратными черными стежками, волосы спутались. На ней эта жуткая форма сестер милосердия, пропитанная кровью. Далее, стоит миссис Купер и Вероника. Они так же безумно улыбаются и зовут к себе. — Ну же, Бетти. Давай к нам. Полли там тебя заждалась, — глаза Вероники безумно горят, но ближе к Купер она не подходит. Мама кивает, и она раскрывает руки для объятий, как бы приглашая. — Что? О чём ты? Где заждалась? — Элизабет решительно ничего не понимает, пытаясь дышать. Снова это тягучее чувство, снова тяжесть в груди. — А то ты не знаешь, сука, — произносит папа, всё-таки подходя ближе. Повернувшись на Веронику, Полли и маму, девушка увидела, как они машут им рукой. Душа заболела, громкий крик вырвался из глубин, а тёплые, родные руки обняли, прижимая ближе. Аромат кофе и цитруса пробрался в лёгкие, а эти кошмары отступили. Впервые за эти дни, молодые люди уснули сладким, безмятежным сном.