St. Mary's Hospital

      Чонгук снова тратит свой свободный день на то, чтобы приехать к папе и привезти ему продуктов и некоторых других вещей. Опять покупает стандартный набор из того, что долго не портится, вроде рисовой крупы и консервов, а потом направляется с тяжёлым пакетом по наизусть заученной дороге. Он ходил по ней миллион раз: в школу, из школы, до ателье, в котором работал дедушка, потом и к Тэхёну. Он идёт машинально, даже не смотря по сторонам, только под ноги, и думает о том, дома ли папа и в каком он состоянии. Видеть его не очень-то хочется, и уж тем более нет желания лицезреть его снова пьяным, поэтому Чонгук надеется, что тот просто спит. Или вообще не дома. Возможно, он уже должен был привыкнуть, но вряд ли можно спокойно относиться к тому, что единственный твой кровный родственник, человек, который произвёл тебя на свет, безбожно пропивает свою жизнь, опустившись на самое дно.       Вообще-то Чонгук хотел сегодня отправиться в церковь и немного поволонтёрить, но накануне вечером опять начал названивать его горе-родитель, и ему ничего не оставалось, кроме как сдвинуть свои планы, поставить будильник на пару часов пораньше и отправиться в родительскую квартиру с самого утра, предварительно заехав на рынок и в супермаркет.       Старый, совсем обшарпанный подъезд, запах сырости, тусклый свет — всё такое знакомое, но он настолько отвык, что морщится, когда приходится толкнуть рукой грязную дверь, открытую собственным ключом. Казалось бы, это место должно быть для него родным домом, чем-то вроде крепости. Оно и было таким, но ровно до тех пор, пока был жив дедушка. А потом всё перевернулось с ног на голову: квартира стала сродни проходному двору и притону. Люди в ней менялись чаще, чем Чонгук начинал узнавать их в лицо. И все они неизменно были пьяны. Приходилось терпеть. Идти ему всё равно было некуда, ведь других родственников, насколько он знал, у него нет. Поначалу его не замечали – никому не нужный ребёнок, едва ли не беспризорник, был лишь мусором под ногами. Но Чонгук взрослел, и безразличные взгляды сменялись сальными, похабными. Он прекрасно понимал в свои тринадцать-четырнадцать, чем это может ему грозить. Соседский пожилой омега, которого сейчас уже давно нет в живых, прикрутил тогда к двери в его комнате замок, чтобы он мог запираться изнутри. Чонгук был безумно благодарен, ведь это означало, что в своей спальне он в безопасности. Относительно, конечно, но всё же. А ещё через некоторое время в его жизни появился Тэхён. И пока что это лучшее, что с ним случалось. Первое время он даже был настроен лишить папу Чонгука родительских прав, но только сам Чонгук был против – его ведь тогда изымут из семьи, и он может оказаться где угодно, в том числе далеко от Тэхёна. Тогда же оказалось, что и сам родитель не так уж глуп или пропил ещё не все мозги – заявил, что напишет на Тэхёна заявление в полицию о растлении несовершеннолетнего – Чонгука – если он попытается лишить его родительских прав. На этом Тэхёну и пришлось отступить, а Чонгуку потерпеть ещё несколько лет бок о бок с пьяницей. И теперь всякий раз, когда ему приходится сюда возвращаться, он содрогается от воспоминаний и отвращения.       В квартире тихо. Громко тикающие часы, стоящие на деревянном комоде в прихожей, показывают начало одиннадцатого. Он прикрывает за собой скрипучую дверь и, не раздеваясь, идёт на кухню. Душно и пахнет плесенью, а ещё алкоголем и чем-то явно испорченным.       Источником неприятного запаха оказывается скисшее заветренное кимчи, оставленное в блюдце на столе. Он подходит ближе, чтобы поставить на стул пакет с продуктами, но задевает носком кроссовка стоящие под столом пустые бутылки из-под соджу, и они со звоном падают. Вздохнув, он пинает одну из них, чтобы не болталась под ногами, и берёт тарелочку с кимчи, собираясь выбросить в мусорное ведро её содержимое.       — Явился? — хрипло раздаётся позади него.       В дверном проёме, оперевшись о косяк, стоит сонный папа. На нём растянутая футболка с прожжёнными точками от сигарет по нижнему краю, не скрывающая всё такой же выпирающий живот. Кожа желтушная, и Чонгук думает, что это неудивительно. Ему, как единственному сыну, возможно, стоит обеспокоиться этим больше, но у него нет на это моральных сил. Наверное, он всё же не самый лучший ребёнок на свете.       Он даже не находит, что ответить: молча убирает со стола, а потом в отдельный пакет складывает стеклянные бутылки.       — Будешь молчать? Ты деньги принёс?       — Я принёс продукты. На пару недель тебе хватит, — указывает он на большой пакет, наполненный доверху.       — Мне нужны деньги.       — Для чего? Я купил тебе всё необходимое: здесь продукты, немного бытовой химии, средства гигиены. Что тебе ещё нужно?       — Деньги, Чонгук! — злится он. — Или ты забыл, кто тебя растил? Кто тратил на тебя свою зарплату, кто тебя кормил и одевал, кто давал тебе карманные деньги? Пришло время отплатить! Теперь ты зарабатываешь, значит, должен вспомнить про своего папу и помогать ему!       — Я получаю стипендию. Это не зарплата, — сквозь зубы отвечает Чонгук, отходя к окну, чтобы почувствовать хоть немного свежего воздуха. — И если ты не заметил, я тебе помогаю. А деньги ты от меня в любом случае не получишь. Я не собираюсь собственными руками забивать гвозди в твоём гробу. Посмотри на себя, ты же болен. Сколько ты ещё протянешь с таким образом жизни?       — Это не твоё дело! Если я говорю, что мне нужны деньги — значит, они нужны! А ты живёшь с альфой! Он тебя содержит! Ты думаешь, я совсем идиот и не вижу, как ты одет? На бедного ты не очень-то похож! — папа подходит всё ближе, и Чонгуку совсем уже некуда отступать.       — Сколько раз тебе ещё повторить, что он не мой альфа и я не живу с ним! — Чонгук тоже начинает с психу кричать, не выдерживая. Каждый раз одно и то же.       — Конечно! А это он тебе дарит за красивые глаза, а не за то, что ты раздвигаешь ноги?! — папа дёргает цепочку на его шее, на которой висит спрятанное под одеждой кольцо. Она, совсем тонкая и хрупкая, рвётся от напора, и кольцо со звоном падает на пол, прокатывается до прихожей и остаётся лежать там.       — Как я тебя ненавижу, — выплёвывает Чонгук, отталкивает родителя от себя и идёт за укатившимся кольцом.       Разорванная цепочка тем временем тоже падает с его шеи на пол. Он подбирает их, мельком оценивает взглядом повреждения, а потом выходит из квартиры, громко хлопнув дверью напоследок.       От злости он сжимает кольцо и цепочку в ладони, пока спускается вниз и выбегает из подъезда на улицу. Кольцо оставляет вмятины на коже, но разжимает ладонь он только тогда, когда понимает, что просто деформирует его, если будет продолжать сдавливать. На глаза накатываются слёзы: цепочка порвана прямо посередине, а из кольца выпал один из маленьких камешков, обрамлявших самый большой камень в центре.       Он стоит рядом с подъездом некоторое время, пытаясь успокоить мысли и начать нормально дышать, а потом вытаскивает из пачки сигарету и зажимает её между губ. Выкурив одну, он направляется к ближайшей станции метро, той, с которой отправлялся тысячи раз в своей прошлой жизни.       По пути до церкви он размышляет, не исповедаться ли ему. Он никогда не был религиозен, но может быть это то, что ему нужно? Поможет ли это снять бремя с его плеч, которые больше не выдерживают под тяжестью свалившихся на них бед? Что с ним не так? Зачем ему шлют все эти испытания? Он не знает, существует ли Бог или есть только вселенная и её законы, но кто-то, чёрт возьми, управляет этим миром, и Чонгук хочет знать, что именно он делает не так, что судьба его так ненавидит. Он ведь неплохой человек. Разве нет?       Время понемногу близится к обеденному, когда он доезжает до церкви, и знает, что там наверняка уже достаточно волонтёров. Но он всё равно идёт внутрь, ещё не отпустив мысль о том, что, возможно, ему действительно стоит попробовать исповедаться. Он надеется, что кто-нибудь из служителей поможет ему и объяснит, что делать.       Внутри церкви полно людей: волонтёры раздают вещи первой необходимости, закупленные на пожертвования, а нуждающиеся прихожане стоят в очередях, чтобы получить их. Чонгук хочет присоединиться, видя, что дополнительные руки не помешают, но останавливается между рядов скамеек, замечая среди волонтёров Тэхёна, рядом с которым стоит Тэмин в непривычно простой одежде, без макияжа и улыбается каждому, вручая упаковки с необходимым. Чонгук сначала не верит своим глазам: Тэхён привёл Тэмина в их церковь и даже не предупредил его? Ведь он же знал, что Чонгук наверняка придёт сегодня волонтёрить. Если это какая-то попытка Тэхёна их подружить, то чёрта с два он здесь останется, чтобы мило улыбаться и делать вид, что ему нравится этот омега. Ему не нравится, и он не хочет с ним видеться и разговаривать. Хватает и того, что они работают вместе и им так или иначе приходится постоянно пересекаться. Чонгук не собирается вмешиваться в их отношения, у него даже мыслей таких не возникает, но и терпеть боль, смотря на них вместе, он не хочет.       Он разворачивается и идёт на выход. Что ж, значит, в другой раз. Он ещё вернётся сюда, когда никого не будет. Снова хочется закурить, но он вдруг думает, что, наверное, будет неправильно делать это прямо возле церкви.       — Чонгук! — окликает его кто-то и он слегка напрягается, но, обернувшись, видит Ыну, идущего от запасного входа с пустыми коробками в руках.       — Привет, — здоровается с облегчением Чонгук и понимает, что рад его видеть. Словно ему послали спасение.       Они не виделись давно, с того самого вечера, когда Ыну хотел его поцеловать, а он струсил. Потом Ыну много раз ему звонил, Чонгук долго игнорировал и так и не поговорил с ним. Сейчас, при взгляде на его широкую обаятельную улыбку и совершенно добрые глаза, Чонгуку становится даже немножко стыдно за своё поведение.       — Привет! А ты волонтёрить?       — Нет, я… на минутку заходил. А ты?       — А я уже закончил. Привозил со склада сюда коробки с провизией и прочим. Значит, ты уже уходишь?       — Да, ухожу, — кивает Чонгук, бросая взгляд на здание церкви, ставшей родной за годы знакомства с Тэхёном.       — Можно тебя подвезти? Мы же так и не поговорили тогда, я звонил, но ты… — начинает Ыну.       Чонгук прекрасно знает, что он хочет сказать, и уверен, что ни капли на него не сердится за то, что было. В конце концов, Ыну тогда не позволил себе слишком много, никак не нарушил границ. И он всё так же является его хорошим приятелем, множество раз его выручавшим и помогавшим с учебой.       — Всё в порядке, правда, — заверяет Чонгук.       — Тогда я подвезу тебя?       — Хорошо, — Чонгук соглашается. Это лучше, чем плестись одному обратно к метро, даже не зная, куда податься.       Ыну ведёт его к своему автомобилю, припаркованному неподалёку, и, пока он составляет пустые короба в багажник, Чонгук устраивается на переднем сиденьи.       — В общежитие? — уточняет Ыну.       — Я там не живу больше. Мы с Мингю и Югёмом снимаем квартиру.       — О, здорово, — одобрительно кивает Ыну. — Значит, домой?       Чонгук тоскливо смотрит в окно. И домой ему пока нельзя. Они с Югёмом сказали Мингю, что не появятся до самого позднего вечера, потому что он хотел привести домой своего парня, а друзья пообещали не мешать. Чонгук же распланировал весь сегодняшний день: визит к папе, волонтёрство в церкви, потом, возможно, пообедать где-нибудь с Тэхёном, а вечером наведаться в книжный магазин, где не был миллион лет, и почитать где-нибудь в парке на свежем воздухе. И погода сегодня располагает.       — Можно и не домой, — вздыхает Чонгук, поняв, что половина его планов сорваны, а в книжный магазин за новыми книгами больше не хочется. Да и деньги как раз нужно поэкономить. Неизвестно, что папа выкинет ещё. — Если ты свободен сегодня.       — Полностью свободен, — улыбается альфа.       Вместо обеда в компании Тэхёна он сидит напротив Ыну в каком-то небольшом уютном ресторанчике. Альфа спрашивает, хочет ли Чонгук что-нибудь выпить и чего бы хотел съесть. Посмотрев меню, Чонгук ограничивается лишь простой водой, которую приносят в первую очередь всем гостям, и заказывает маленькую порцию супа, но даже её не доедает, потому что нет ни аппетита, ни настроения.       Как-то выходит само собой, что разговор заходит о родителях, и Чонгук делится с альфой, выкладывает всё, как есть. Ыну помнит ещё по университету, что семья Чонгука не была благополучной, именно поэтому расспрашивает подробности, и Чонгук без стыда ему рассказывает. Что ему всегда в нём нравилось, так это то, как он относится к людям, невзирая на их положение и статус. Чонгук всегда чувствовал себя в компании Ыну комфортно.       — Если тебе нужна какая-то помощь, не стесняйся обратиться ко мне, ладно? — просит он. — Можно пристроить твоего папу на лечение. У нас есть отличное терапевтическое отделение. А потом его можно было бы определить в наркологию. Ещё не из таких низов выбирались люди.       — Спасибо, — опускает он голову, едва заметно кивая. — Но он вряд ли захочет принимать помощь и согласится на это. Кажется, его в этой жизни всё устраивает.       Ощущение, что он кому-то небезразличен, греет душу. Они разговаривают ещё какое-то время об этой проблеме, и Чонгук понимает, что он со всем этим действительно не один. Он позволяет Ыну приобнять себя за талию, когда они выходят из ресторана, и чувствует себя немного лучше. Чувствует, что хотя бы в эту минуту он не одинок. Ыну же держится предельно осторожно и тактично, не опуская руку ниже положенного, лишь аккуратно придерживает повыше поясницы и открывает перед ним дверь автомобиля.       — Куда теперь? — интересуется он, усаживаясь за руль и перекидывая через себя ремень безопасности.       — Домой ещё рано, — Чонгук смотрит на загоревшуюся панель, на которой отобразились электронные часы. — Я сказал, что приду не раньше одиннадцати. Мингю у нас дома со своим омегой.       — Можем поехать ко мне, если хочешь, — предлагает Ыну. — Посмотрим какой-нибудь фильм или поиграем в приставку.       — Сто лет не играл, — улыбается уголками губ Чонгук, вспоминая, как курсе на втором часто зависал у альф в секторе и рубился с ними в видеоигры. Так давно это было.       Квартира Ыну оказывается в жилом комплексе наподобие того, в котором живёт Тэхён. Не слишком большой, но очень комфортабельный и с хорошей инфраструктурой вокруг. Просторные квартиры с симпатичным ремонтом и большими окнами, из-за которых очень светло. Не сравнится, конечно, с той квартиркой, что он снимает с друзьями. Хотя и она ему вполне нравится, потому что она — его. Маленький уголочек, где он чувствует себя спокойно и безмятежно.       Ыну предлагает сделать напитки, и Чонгук просит чего-нибудь алкогольного. Ему давно уже хотелось немного выпить, хоть на вечер расслабиться и освободить свою голову от тяжёлых мыслей.       В итоге они вдвоём несколько часов подряд играют в видеоигры и пьют коктейли — Ыну вспоминает юность, в которой он иногда подрабатывал на баре в ночном клубе, и замешивает им различные интересные вкусные вещи на основе алкоголя.       И Чонгуку легчает. Правда, легчает. Постоянное чувство тревоги, преследующее его уже много недель подряд, постепенно притупляется. Он чувствует, что ему уже хватит коктейлей — свою меру он, слава богам, знает — и они переходят на колу.       Ыну включает какую-то романтическую комедию на плазме, висящей в гостиной, и они разваливаются на диване. Время только начинает подходить к девяти, а Чонгуку всё ещё некуда спешить. Фильм оказывается вполне интересным, и он сползает Ыну на плечо, устраиваясь поудобнее.       — Ты не замёрз? — ладонь альфы накрывает его плечо, и Чонгук чувствует, что в комнате действительно достаточно прохладно.       — Немного, наверное.       Ыну уходит в сторону спальни и возвращается с байковым пледом. Усевшись к Чонгуку обратно, он накрывает их ноги и снова его обнимает, двигая поближе к себе.       Под конец фильма Чонгук чувствует, как обнимающая его рука спустилась ниже, туда, где немного задралась его футболка и обнажилась кожа. Ыну невесомо её касается, продолжая безотрывно наблюдать за происходящим на экране. Чонгук поворачивается к нему и вглядывается в его профиль. В голове возникает вдруг мысль: а смог бы он так же, как Тэхён? Вот так касаться кого-то и целовать, о ком-то думать, кому-то… принадлежать? Он раньше никогда не думал о том, чтобы иметь с кем-нибудь отношения, ему было просто совершенно не до этого. У него была масса других забот. А вот Тэхён всегда хотел семью, Чонгук это знает. И знает, что Тэхён непременно её однажды создаст. Станет чьим-то мужем и отцом и будет счастлив. Интересно, предначертано ли что-нибудь подобное для самого Чонгука?       — Что такое? — мягко улыбается Ыну, заметив, что Чонгук разглядывает его.       — Ничего, задумался, — смутившись, он отворачивается обратно к экрану, но чужие пальцы ложатся на линию его нижней челюсти, поворачивая лицо обратно.       — Всё хорошо?       — Да, хорошо.       Взгляд Ыну опускается ниже, прямо на его губы, и Чонгук почти не дышит, наблюдая за альфой. Ыну медлит ещё немного, смотрит то на чуть приоткрытые губы, то снова в его глаза, а потом подаётся вперёд.       Чонгук ощущает их, сухие и тёплые, целующие аккуратно попеременно то верхнюю, то нижнюю его губу, а потом альфа касается своим языком его, и он прикрывает глаза, пробуя расслабиться. Получается не очень, но Ыну обнимает его крепче той рукой, что лежит на голой коже его поясницы, и вот Чонгук уже сидит на его коленях, а его губы продолжают самозабвенно ласкать.       Альфа отрывается от губ и перемещает поцелуи ниже, на его подбородок, на шею, покрывая их нежными влажными прикосновениями. Он тянет его футболку вверх, и Чонгук покрывается мурашками, оставаясь обнажённым по пояс и ощущая касания там, где раньше его никто не касался. Ыну покрывает поцелуями его грудь и гладит ладонями бёдра, обтянутые джинсой, а Чонгук шумно выдыхает, в то время как мысли и чувства его запутываются всё больше. Он зажмуривается и видит перед глазами Тэхёна. На его бёдрах он сейчас сидит, и это его язык описывает эти умопомрачительные круги вокруг его сосков, а потом его губы вбирают их в рот, заставляя вздрагивать. Его пальцы тянутся к ширинке Чонгука, ловко расстёгивают пуговицу и тянут вниз молнию. И Чонгук готов на всё, чтобы стать с ним ещё ближе, чтобы почувствовать его целиком, каждым сантиметром своего тела.       А потом Чонгук приоткрывает глаза. И видит под собой не Тэхёна. И это не ладони Тэхёна забираются сейчас под его бельё и ложатся на ягодицы. И не Тэхён кусает его, а потом зализывает укусы. Не Тэхён.       И по лицу Чонгука катятся слёзы. Становится вдруг так больно, и он винит в этом только себя. Чего же он ожидал? Того, что Ыну вдруг окажется Тэхёном?       Так не бывает.       Ыну снова целует его губы, обводя их языком и проникая им внутрь, а потом отстраняется, держа в руках дрожащего совсем не от страсти Чонгука.       — Чонгук? Ты плачешь? Я сделал что-то не так? — встревоженно принимается вытирать ладонями его лицо Ыну. — Прости меня, прости. Ты в порядке?       Чонгук мотает головой из стороны в сторону. Нет, он не в порядке. Давно уже не в порядке и ничего не может с этим сделать. Он снова закрывает глаза и плачет, тихо всхлипывая и шмыгая носом.       Ыну принимается натягивать на него футболку обратно и застёгивать его джинсы, а потом обнимает, крепко прижав к своей груди.       — Извини меня, я больше не трону, — тихо шепчет обещания он, гладя по волосам, пока Чонгук продолжает дрожать от слёз, лёжа на его груди. — Хочешь, я отвезу тебя домой?       — Не хочу. Ничего не хочу, — Чонгук отстраняется, вытирает свои слёзы и вздыхает. Ну что он за ничтожество? Так позорно расплакался, так глупо повёл себя. — Можно я останусь?       — Конечно. Я постелю тебе в спальне, ладно?       Чонгук потихоньку успокаивается, и Ыну провожает его в ванную, чтобы он мог умыться прохладной водой и немного привести себя в порядок. В это время альфа готовит для него спальню. Когда Чонгук заходит в комнату, кровать уже застелена чистым постельным бельём, а Ыну достаёт из своего шкафа футболку.       — Вот, держи. Можешь переодеться, если хочешь. Тебе завтра в госпиталь?       — Да, к восьми.       — Тогда ложись спать. Утром я тебя отвезу.       — Полежишь немного со мной?       — Конечно.       Ыну занимает одну половину кровати, Чонгук ложится рядом и оказывается в тёплых объятьях. Они лежат сначала молча: Чонгук погружен в свои мысли, а альфа перебирает его волосы успокаивающими касаниями. Сам не заметив как, он начинает рассказывать Ыну. И про своих больных, которых приходится оплакивать, и о своих чувствах к Тэхёну… и это так странно и непривычно — говорить о личном вслух. Это словно признание самому себе. И снова на глазах слёзы, когда Чонгук признаётся, что любит Тэхёна. Не как друга, не как брата… а именно той самой любовью, от которой так плохо и так хорошо одновременно. Но плохо всё же чаще, ведь каждый раз разрывается в груди сердце, когда он не с ним, когда с другим омегой. Ыну предлагает Чонгуку поговорить с Тэхёном, ведь он сам столько раз говорил, что Чонгука любит. И Чонгук знает, что это именно та любовь. Из-за которой хорошо и плохо. Но он не может, только не теперь. Как там говорится? На чужом горе своего счастья не построишь? Он не может взять и влезть в чужие отношения. Это неправильно. Наверное, он упустил свой шанс.       Всю свою пока ещё недолгую жизнь он был уверен, что его не за что любить. А Тэхён любил. Любил и не уставал ему об этом напоминать все эти годы. А Чонгук... боялся. Что он оставит его точно так же, как оставляли все: отец, дедушка, папа... Да и что такое любовь? Он ведь и не знает толком. Что-то пугающее, что-то не для него. Он не уверен даже, что ответил бы взаимностью, если бы перенёсся сейчас туда, в то время, когда было ещё не поздно. Он снова вспоминает кольцо, которое теперь лежит в кармашке его рюкзака, и думает, что это весьма символично. Он даже так не смог ничего сберечь, хотя пытался.       Утром Чонгук просыпается рано, по привычке. Он всё также лежит на груди альфы, как уснул накануне вечером. Ыну не просыпается, когда он тихонько встаёт с постели и идёт на кухню, по пути проверяя телефон. В чате с друзьями несколько сообщений, присланных вчера поздним вечером, когда он уже спал. Мингю и Югём по очереди интересуются, где он, у Тэхёна ли и приедет ли ночевать. Чонгук отправляет в ответ, что всё в порядке и они увидятся в госпитале, не вдаваясь в подробности того, где провёл ночь.       Они завтракают, слушая новости на включённом на кухне телевизоре, иногда переговариваются о разной ерунде. После этого Ыну собирается на работу и по пути завозит в госпиталь Чонгука. Он просит высадить его на парковке, сказав, что дойдёт до центрального входа сам, и Ыну выполняет просьбу.       — Спасибо за всё, — тихо благодарит Чонгук.       — Тебе не за что меня благодарить. И извини ещё раз за вчерашнее. Если бы я знал, то никогда…       — Всё в порядке. Я сам сглупил. В этом нет твоей вины.       — Увидимся ещё?       — Конечно.       Чонгук по-дружески целует его в щёку, прощается и выходит из автомобиля.       А неподалёку оказывается припаркованной машина Тэхёна, из которой как раз выходит альфа. Они сталкиваются взглядами, стоя друг напротив друга на расстоянии нескольких метров, и сердце Чонгука уходит в пятки.

***

      Чимин, прервавшись на десятиминутную передышку, смотрит в интернете билеты на вечерний сеанс в кино. Он давно обещал Минки, что они сходят на какой-нибудь мультфильм, а сегодня как раз подходящий вечер — они с Хосоком могут вместе после работы забрать ребёнка от няни и отправиться в кинотеатр.       Он покупает два взрослых билета и один детский и оплачивает заказ карточкой. После он решает спуститься в реанимацию, заглянуть к Хосоку. Они накануне не виделись — у Хосока было загруженное дежурство, а Чимин, отработав день, отправился домой. И сейчас он соскучился.       Хосок оказывается на месте — в ординаторской реанимационного отделения.       — Привет, — Чимин подходит ближе и чмокает альфу в губы, пока они здесь одни. — Я на минуточку заскочил, увидеть тебя.       — Привет, — улыбается ему в ответ Хосок и отвечает на поцелуй, не собираясь отпускать Чимина так быстро.       — А я купил нам билеты на мультфильм. Здорово?       — М-м, — тянет озадаченно Хосок, выпустив из рук омегу. — На сегодня?       — Ну, да.       — Но я занят сегодня, — сожалеюще говорит он.       — Чем? Ты, вроде, ничего не говорил мне.       — Я иду с друзьями в бар, котёнок.       — А это нельзя как-то перенести? Просто я уже купил билеты, — Чимин вздыхает. — Минки хотел сходить на этот мультфильм.       — Прости, но я уже договорился. Не часто у всех совпадает свободный вечер. Возьмите в кино Сокджина. Как тебе идея?       — Ладно. Придумаю что-нибудь, — он соглашается, но чувствует, что настроение безвозвратно испорчено. Он уже мысленно распланировал этот вечер, будучи абсолютно уверенным, что Хосок, как и он, свободен. Оказалось, что у него есть более важные дела. — В крайнем случае верну один билет.       — Не расстраивайся, ладно?       Чимин кивает, и Хосок целует его ещё раз прежде, чем он возвращается в своё отделение. Решив заодно узнать планы на вечер у Сокджина, он идёт в его кабинет.       Друга он находит лежащим посреди рабочего дня на диванчике в кабинете, что ему, собственно, несвойственно.       — Эй, ты чего? Ты в порядке? — Чимин закрывает за собой дверь и спешит к Сокджину, присаживаясь на корточки возле него.       — А, да, просто что-то слабость накатила, — Джин приоткрывает глаза.       — Опять низкое давление? Позвать Юнги?       — Всё нормально. Было низковатое, но я уже выпил кофе. Сейчас немного полежу и пойду дальше работать. А ты чего хотел?       — Да собирался спросить у тебя, чем ты занят сегодня вечером, но судя по всему ты будешь дома спать. У нас с Минки билет в кино лишний, Хосок не может пойти с нами.       — Да, извини. Хочу поехать домой сразу после работы и лечь пораньше.       — Ничего страшного. Спрошу у Юнги, может, он захочет с нами. А ты береги себя и малыша. Если плохо себя чувствуешь, то не перегружай себя работой. Попроси Тэхёна или Намджуна, в конце концов.       Чимин треплет Сокджина по разметавшимся по подлокотнику дивана волосам и оставляет лежать дальше, а сам идёт в акушерство. Уж Юнги-то ему точно не откажет в компании.