St. Mary's Hospital

      Впервые в жизни родные больничные коридоры угнетают. Чимин сидит в травматологии, недалеко от оперблока, скрыв лицо в ладонях и продолжая тихо плакать. Весь персонал знает, что он тоже сотрудник, что он ждёт новостей из операционной, где сейчас находится его сын, поэтому никто не пытается его выпроводить, даже в таком непотребном виде. Он обязательно переоденется и умоется, но всё потом. Сначала ему нужно знать, что жизни его ребёнка ничего не угрожает.       Перед глазами до сих пор стоит ужасающая картина, как Сокджин доставал Минки из машины и дрожащими руками, но уверенными движениями фиксировал его сломанные ногу и руку, пока они дожидались экстренных служб. Сокджин был весь в крови: не только испачкавшись, оказывая первую помощь Минки, но и в своей собственной, ведь разбитое стекло полетело в него, впиваясь осколками в кожу на голове и лице. Пока Чимин сидел на земле с отключившимся от боли ребёнком, Сокджин вытаскивал осколки из своих волос.       Их быстро забрали оттуда, распределив по двум машинам неотложки. В одну загрузили их с Минки, а во вторую — Сокджина. В госпитале коллеги тоже сработали молниеносно: ребёнка сразу определили на томографию, а после — в операционную. Чимину же исключили сотрясение — всего лишь ушиб, не угрожающий здоровью — и попросили ждать. И вот он ждёт, тихо вытирая со щёк слёзы и временами поглядывая на тяжёлую дверь, отделяющую операционный блок от отделения.       На плечи вдруг ложатся ладони, а затем он оказывается прижатым к чьей-то груди. Хосок.       — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает он, прижимая плачущего омегу к себе.       Чимин качает головой.       — Мне сказали про Минки. Чимин, всё будет хорошо. Перелом сложный, да, но жизни не угрожает. Сотрясение тоже не смертельное. Он будет в порядке.       Но это его не успокаивает. Его ребёнок, его малыш всё ещё в операционной, и ему предстоит ещё много боли, когда он очнётся. Это не может не терзать родительское сердце. Он выбит из колеи, совершенно опустошён этим, и никакие заверения и объятия ему сейчас не в силах помочь. Он просто хочет, чтобы это всё было не с ними, не с его сыном.       — Я знаю, Хосок. Мне от этого не легче.       Альфа придерживает его лицо ладонью и вытирает слёзы другой, и Чимин ничего не чувствует. Весь он там, рядом с ребёнком.       — Я думаю, тебе бы сейчас не помешало немного отдохнуть и переодеться.       — Я хочу дождаться окончания операции и спросить у врача про Минки.       — Посижу тогда с тобой, — Хосок погладил лицо Чимина ладонью и снова притянул омегу к себе.       — Тебе не нужно в отделение?       — Вызовут, если понадоблюсь. Хочу побыть с тобой здесь, — его губы касаются виска омеги, и у того нет никаких моральных сил, чтобы отстраниться. Это всё не имеет никакого значения сейчас.       В присутствии Хосока он немного успокаивается. Они сидят молча, альфа продолжает его обнимать, иногда поглаживая вдоль позвоночника. Время в коридоре тянется убийственно медленно. Чимин не перестаёт вздыхать, гипнотизируя дверь в операционные. Немногим позже Хосока всё-таки вызывают на рабочее место, и он напоследок сжимает омегу в руках чуть сильнее:       — Если тебе что-нибудь понадобится, то я тут. Звони в любое время, хорошо?       — Ничего не нужно, спасибо, — тихо отвечает Чимин.       Они вдвоём доходят до лифтов — Чимин провожает Хосока, лишь бы хоть чем-то занять это время, что он терзается в неизвестности. Альфа жмёт на кнопку и поворачивается к нему, сделав шаг, чтобы оказаться ближе.       — В любое время, Чимин, — он снова кладёт ладонь на его щёку и наклоняется. — Что бы тебе ни понадобилось.       — Не нужно, Хосок, — склоняет он голову в сторону, не дав поцеловать себя в губы, и альфа оставляет поцелуй на щеке.       Всё это — последнее, о чём он может сейчас думать. Никакие поцелуи не отвлекут его от мыслей о Минки, как бы Хосок ни пытался, и тем более это не время, чтобы думать о своих отношениях, которые, к тому же, уже закончились. Ему совсем не до этого, да и не нужно вовсе. Чимин возвращается к креслу, в котором сидел до этого, и устало опускается в него вновь. От бесконечных слёз начинает раскалываться голова, но и это сейчас совершенно не важно.       Вскоре из операционной выходит врач — высокий альфа возрастом далеко за пятьдесят. Седина уже тронула его виски. Чимин не помнит имени доктора, но они всегда здороваются, если вдруг пересекаются в стенах госпиталя.       Увидев мужчину, Чимин спешит подняться на ноги и идёт прямо к нему.       — Чимин, верно? — вспоминает его имя хирург-травматолог, и омега быстро кивает, внимательно смотря в его лицо и пытаясь понять, что ему сейчас скажут. — Давайте присядем.       Чимин тревожно хмурится, но садится рядом с врачом.       — Всё… плохо? — несмело спрашивает он.       — Операция прошла хорошо, — доктор успокаивает его, и у омеги от сердца отлегает. Хоть какая-то хорошая новость. — В бедренную кость установили спицу, Минки будет на скелетном вытяжении. Это процесс неприятный и долгий, но прогноз хороший. Дети быстро восстанавливаются после переломов. Ему понадобится реабилитация — после таких травм дети учатся ходить практически заново, но это не худший расклад. Максимум, что его ждёт в будущем — это небольшая хромота.       — Ясно… и спасибо, — Чимин тихо всхлипывает и вытирает с лица слёзы. — Я могу увидеть его?       — Пока нет. Вытяжение ещё устанавливают и Минки ещё не очнулся после операции. Приходите лучше с утра. Ребёнок уже будет в палате. Вам тоже не помешает отдохнуть. Вы перенесли огромный стресс.       — Да… Спасибо, ещё раз.       После разговора с врачом, оперировавшим Минки, Чимин чувствует себя немного лучше. Он ещё несколько минут сидит в отделении, приводя в порядок чувства, а потом спускается в раздевалки, чтобы наспех принять душ и переодеть одежду, испачканную кровью сына. Из вещей у него в шкафчике только хирургический костюм да простая хлопковая футболка — её он и надевает вместе с брюками от костюма.       Ехать домой совершенно нет желания. Не хочется оставаться в одиночестве в четырёх стенах. Он уже и не помнит, каково это — быть дома и не слышать Минки. А теперь он ещё не скоро вернётся. Значит, и Чимину там делать нечего. Он ведь знает, стоит только зайти в квартиру, и его накроет новой волной слёз и отчаяния. Лучше уж он останется здесь, в госпитале. Пусть не с сыном, но где-то рядом. А утром первым же делом отправится к нему.       Немного посвежевший и переодевшийся в чистое, он поднимается в гинекологию, чтобы увидеть Сокджина. Чимин всё ещё не знает, как он там и насколько сильно пострадал. Когда Джин доставал Минки из машины и фиксировал его сломанные ногу и руку до приезда неотложки, то заверял, что он в порядке. Но Чимин видел, как по вискам и лбу у него текла кровь, и не знал, за кого переживать больше — за искалеченного сына или за беременного лучшего друга. У Чимина разрывалось сердце.       Поднявшись в гинекологию, он идёт сразу к медбратскому посту, чтобы узнать, где Сокджин, но его окликает Юнги. Чимин оборачивается и видит, что альфа идёт к нему, и заключает в крепкие объятья, как только подходит. Чимин тихо вздыхает и прикрывает глаза.       — Как ты? — негромко спрашивает он, прижимая омегу к себе.       — Я нормально, но Минки…       — Я знаю. Я попросил, чтобы мне сообщали обо всём, что его касается. Чимин, страшное уже позади, хорошо? Минки сильный. Такой же сильный, как его папа. Он со всем справится, мы ему поможем. Мы все будем рядом с ним. — Юнги подбадривающе поглаживает его по спине. — Пойдём лучше в мой кабинет. Я налью тебе горячего чая, и ты немного придёшь в себя.       — Я хочу увидеть Джина, — возражает омега, но Юнги, обнимая его за плечи, ведёт по направлению к своему кабинету. — Как он? Как малыш?       — С ребёнком по узи всё в порядке, но я всё равно хочу понаблюдать несколько дней. А у Сокджина сотрясение, ссадины и порезы. Недельку отдохнёт и будет в норме.       Альфа пропускает его в кабинет вперёд и закрывает за ними дверь. Чимин, потоптавшись у порога, глядя как Юнги включает электрический чайник и достаёт кружку, всё же проходит и садится в кресло. Почему-то он вдруг снова испытывает неловкость, вспомнив, что они стыдливо бегали друг от друга весь последний месяц, лишь изредко смущённо сталкиваясь и снова расходясь по разные стороны.       — Выпьешь чай, и я вызову тебе такси до дома, хорошо?       — Я не хочу домой. Останусь в госпитале. Всё равно не усну, а утром на работу.       — Ты можешь открыть больничный лист по уходу за ребёнком и проводить время с Минки.       Чимин качает головой.       — Я бы рад, но мне нужно платить по счетам. И доктор сказал, что Минки потребуется реабилитация. Это тоже стоит немалых денег, поэтому мне нужно работать. Выплаты за больничный лист куда меньше, чем зарплата.       Юнги смотрит на него несколько мгновений, но ничего не говорит. Чайник в этот момент щёлкает, оповещая о закипевшей воде, и он наливает кипяток в кружку, заваривая в ней чай. Готовый напиток он ставит напротив Чимина, а сам тянется к нижнему ящику шкафа, стоящего вдоль стены кабинета, и достаёт оттуда свернутый плед.       — Ложись спать здесь, на диване, — кладёт он на него плед.       — А ты?       — А у меня там роженников три родзала, — криво улыбается он. — Спать сегодня не придётся. А ты допивай чай и ложись отдыхать. У тебя был трудный день. Я зайду к Сокджину, посмотрю как он там.       — Спасибо, Юнги. Скажи Джину, что я приду к нему завтра.       — Скажу.       Юнги проводит ладонью по его плечу, прощаясь, и оставляет в кабинете одного, немного приглушив свет.

***

      Сокджин касается своего лба пальцами. Под ними ощущается шероховатость, а потом что-то липкое. Он отрывает пальцы от кожи и смотрит на них — на подушечках осталась кровь. Наверное, соскрёб подсохший порез. Ему кажется, что он до сих пор ощущает осколки стекла, запутавшиеся в его волосах. И запёкшаяся кровь наверняка ещё в них — даже прикасаться не хочется. Может, потом ему кто-нибудь поможет помыть голову.       Он смотрит в одну точку, разглядывает стену перед собой в палате, сидя на больничной койке с укрытыми одеялом ногами. В голове будто пусто. Недавно заходил Тэхён, почти сразу, как его привезли в палату после узи. Он выглядел таким напуганным, а Сокджин и слова не смог вымолвить, когда брат всё причитал и обнимал его, пока Юнги не выставил его, сказав, что Джину нужно отдохнуть — все посещения потом. У Сокджина словно все эмоции отключили в тот момент, когда их забрала с места происшествия скорая. Он в какой-то апатии.       Ручка двери опускается вниз, привлекая его внимание, и он нехотя переводит взгляд со стены на входящего в палату Юнги.       — Как себя чувствуешь? — спрашивает он, усаживаясь рядом с его постелью на стул.       — Нормально, — ровно отвечает омега. — Можно мне домой?       — Нет, Джин. Тебе нужно остаться тут хотя бы на несколько дней.       — Почему?       — Ты совсем не понял, что произошло? — Юнги берёт его за ладонь и мягко поглаживает её большим пальцем. — Вы едва не погибли. Чудо, что отделались только травмами. Даже у Минки ничего угрожающего жизни нет, хотя перелом и сложный. А ты мог потерять ребёнка. Будь у тебя машина попроще или просто поменьше... мы бы сейчас вас оплакивали, а не лечили... Я пока не могу отпустить тебя домой. Мы должны убедиться, что с вами обоими точно всё хорошо и нет никакой угрозы. У тебя большой стресс. Тебе нужно хорошенько отдохнуть.       Объяснения Юнги о том, что они чуть не погибли, что он чуть не лишился своего ребёнка, словно отрезвляют. В глазах застывают невыплаканные слёзы, которые он будто невольно душил в себе последние несколько часов ради Чимина и Минки.       — Всё уже позади. Поплачь, тебе будет легче, — альфа пересаживается на край его постели и притягивает к себе. Джин утыкается головой в его грудь и чувствует, как по щекам потекли слёзы. — Чимин просил передать, что навестит тебя утром. Я оставил его отдыхать в своём кабинете.       — Он должен меня ненавидеть, а не навещать, — вздыхает омега, прикрывая глаза.       — Перестань, Джин. Твоей вины в этом нет. Дело ведь было в неисправности машины?       — Да, но…       — Ты такая же жертва обстоятельств, как Минки и Чимин. Не вини себя в этом. Он не считает тебя виновным. Он переживает о тебе.       — Как Минки?       — Его прооперировали. Операция прошла быстро и успешно. До выздоровления ещё долго, но он поправится. И ты поправляйся. Тебе с твоим сотрясением тоже положен постельный режим. Поспи, ладно? И тебе, и малышу нужен отдых. Думай в первую очередь о нём.       — Я постараюсь.       Юнги напоследок сжимает его ладонь в своих руках и обещает зайти утром. Сокджин, устроившись удобнее на боку, кладёт ладонь на чуть выпуклый низ живота и любовно его гладит, мысленно прося у своей крохи прощения за то, что подверг его такой опасности. Думая о малыше, он постепенно проваливается в сон.       Ночью он пару раз просыпается от назойливых дурных снов, но быстро засыпает снова, тут же о них забывая, поэтому утром чувствует себя вполне отдохнувшим. Он потягивается, жмурясь и ощущая лёгкую боль в затылке и ушибленном плече, и приоткрывает припухшие от вчерашних слёз глаза. Потерев их пальцами и разлепив веки, он обнаруживает, что в палате не один. Напротив его постели, там, где сидел накануне вечером Юнги, теперь сидит Намджун и внимательно разглядывает его лицо.       — Что ты тут делаешь? — хриплым ото сна голосом спрашивает омега, подбираясь и принимая вертикальное положение: садится, оперевшись спиной о подушку.       — Пришёл тебя навестить. Я заходил вчера вечером, но Юнги меня не пустил.       — Что он сказал?       Намджун выдерживает паузу, не сразу отвечая на вопрос. У Сокджина от волнения ускоряется сердцебиение. Мысленно он уже готов обороняться и оправдываться, что-то доказывать и отстаивать свою позицию.       — Сказал, что ты перенервничал и тебе нужно отдохнуть.       — И всё?..       — И что с твоим ребёнком всё в порядке.       Сокджин нервно облизывает пересохшие губы. Он вдруг вспоминает, что ничего не пил со вчерашнего ужина. Во рту будто Сахара. Намджун продолжает пытливо смотреть на него, заставляя чувствовать себя невероятным лгуном. Он даже не находит, что ответить ему. Что ж, самое главное, в любом случае, случилось — Намджун узнал о его беременности. Теперь в голове Сокджина обратный отсчёт до того момента, как он обвинит его в чём-нибудь, психанёт или выдаст что угодно в этом роде.       — Сколько недель? — безэмоционально спрашивает альфа.       — Пятнадцать.       Снова возникает тишина. Лицо Намджуна становится задумчивым, и Джин понимает, что он считает. Конечно, он считает. Он же не дурак.       Он продолжает осторожно следить за эмоциями на лице альфы, хоть и не понимает, зачем это делает — ему же всё равно, как тот отнесётся, Джин ведь давно всё сам решил. Этот ребёнок только его и ничей больше.       — Когда ты планировал мне об этом сказать?       Голос Намджуна звучит спокойно, он не слышит в нём никакого упрёка. Будто ему в самом деле интересно, когда омега собирался это сделать. Взгляд альфы на секунды опускается на его живот, на котором омега сложил свои ладони, а после снова возвращается к лицу.       — Ты же собирался мне сообщать?       — Ну, конечно, собирался, — выпаливает Сокджин, чувствуя, что прозвучал абсолютно лживо. Ведь он не собирался. Его вынуждали.       — Когда?       — Просто не было подходящего момента. Послушай…       Джин замолкает и собирается с мыслями. Отец его ребёнка продолжает внимательно на него смотреть, ловя каждое слово. Сокджин знает, что сейчас самое подходящее время, чтобы всё решить, поговорить обо всём. Намджун уже знает, они сейчас наедине, и им некуда спешить.       — Я очень надеюсь, что ты меня поймёшь и не станешь поступать мне назло. Возможно, если бы мы не работали вместе и не виделись каждый день, я бы не стал говорить. Но так как ты всё равно бы узнал… Я этого ребёнка изначально хотел. Мне не нужна твоя поддержка, забота, участие и так далее, хорошо? Моя беременность тебя никаким образом не касается. Я хочу, чтобы мы дальше жили как раньше, ничем друг другу не должные. Тебя этот ребёнок ни к чему не обязывает. Ни ему, ни мне ты ничего не должен. Это моё осознанное решение. Пожалуйста, продолжай жить так, как жил. Я не хочу, чтобы тебя это каким-то образом тяготило.       Намджун некоторое время молчит после того, как Сокджин заканчивает говорить. Омеге кажется, будто он переваривает информацию, но по его лицу невозможно понять эмоции. Оно совсем ничего не выражает, и Джин не знает, чего ему ожидать.       — То есть, ты не хочешь, чтобы я принимал участие в этом?       — Не думаю, что ты должен. Это моё желание — иметь ребёнка. Я не спрашивал твоего мнения, поэтому мне ничего не нужно от тебя сейчас. Ты свободен, я свободен.       — Это не было случайностью? Ты это запланировал?       — …в какой-то степени, — неопределённо отвечает Джин, едва не заикаясь.       Он ждёт, когда Намджун скажет, что он ненормальный, псих, обвинит в том, что его использовали как донора спермы, но… ничего не происходит. Альфа снова замолкает, опять о чём-то думает. Какое-то время они сидят в тишине, больше ни о чём не говоря. Намджун смотрит куда-то в область его ладоней, сцепленных в замок поверх одеяла, под которым скрыт его совсем ещё маленький и почти незаметный живот.       — Хорошо. Я тебя понял, — говорит он наконец, прерывая молчание.       — Хорошо? — почти изумлённо переспрашивает Джин.       Он был уверен, что они снова сцепятся, поругаются, как это бывает, стоит им оказаться в непосредственной близости друг с другом. Но ничего этого не происходит. Намджун спокойно кивает в подтверждении своих слов.       — Спасибо, — всё ещё ошарашенно выдаёт омега. — Спасибо, что понял.       Намджун кивает ещё раз и поднимается со стула.       — Выздоравливай. Я зайду к тебе как-нибудь ещё, если ты не против.       — Эм… конечно, — соглашается Джин, не понимая, как себя вести. Он же продумывал стратегию боя. А ему тут кристально-белый флаг.       Выходя из палаты, Намджун сталкивается с Тэхёном, а позади него Сокджин видит взволнованных родителей в накинутых поверх одежды белых халатах. Они быстро обмениваются приветствиями, и Намджун уходит, оставляя семью наедине.       — Родной, — Хичоль опускается на край постели Джина и притягивает его к себе. С другой стороны опускается отец и берёт его за ладонь. — Как ты?       — Всё хорошо, — заверяет он родителей и закрывает глаза, чувствуя, как папа целует каждую его царапинку на лбу.       — Мы чуть с ума не сошли, когда Тэхён нам позвонил утром и сказал, что вы попали в аварию ещё вчера! — он бросает возмущённый взгляд на младшего из сыновей, который уселся на стул, пока родители стискивали в объятьях омегу.       — И правильно сделал, что позвонил только утром. Я всё равно рано уснул, — отвечает ему Джин.       — Как наш внук? Он не пострадал? Всё хорошо?       — Всё хорошо, пап. Он в порядке.       — Я сегодня же начну готовить иск против компании, выпустившей твой автомобиль, — говорит отец, сжав крепче его ладонь, и притягивает её к своими губам, чтобы мягко её поцеловать. Сокджин давно не видел родителей такими обеспокоенными.       — Я не хочу заниматься судами… — сдвигает брови у переносицы он.       — Отец тебе поможет, милый, — обещает папа. — Тем более, малышу Минки потребуются деньги на восстановление. Вот они за это и расплатятся. Чуть всех детей мне не угробили.       — Только ради Чимина и Минки, — обречённо вздыхает он, видя, как на глаза папы наворачиваются слёзы. — Ну, и мне на новую машину.       — Никаких больше машин! — тут же возражает Хичоль, вскидывая рукой.       — Пап, мне неудобно без машины. Ты хочешь, чтобы я по метро с животом толкался? До декрета ещё полно времени, а мне от дома до госпиталя добираться в час пик с пересадками, — укоризненно смотрит он на родителя.       — Мы будем тебя возить на работу и с работы сами. Мне так будет спокойнее.       — Кто «мы»?       — Я, отец, Тэхён.       — Вам ездить через весь город.       — Можем себе позволить. Зато я буду всегда в курсе, что моему внуку ничего не угрожает. Я слишком долго его ждал, знаешь ли, чтобы сейчас так рисковать.       Сокджин обречённо соглашается. Кто знает, вдруг после случившегося он вообще не сможет без страха сесть за руль? Ездить на работу с Тэхёном или родителями не самый плохой вариант. А главное — никакого стресса.       — Вы с Намджуном, значит, поговорили? — интересуется вдруг Тэхён, который больше всех переживал об этой ситуации.       — Да, поговорили, — Джин качнул головой.       — И как он отреагировал?       — Нормально.       — Нормально? — приподнимает брови Тэхён, смотря на брата.       — Да. Он всё понял и отнёсся с уважением к моему решению.       Тэхён с родителями переглядываются.       — Что? — не понимает Джин. — Что за реакция?       — Ничего, родной, — Хичоль гладит его по щеке и переводит тему разговора. — Может, тебе чего-нибудь принести? Хочешь фруктов? Или что-нибудь почитать? Ты только скажи, мы всё привезём.       Сокджин качает головой, улыбнувшись папе, а Тэхён, недовольно сложив руки, отворачивается к окну.

***

      Чонгук поднимается в гинекологию перед обедом. Они договорились с Тэхёном встретиться в кафетерии в час, и у него как раз есть минут десять, чтобы заглянуть к своему наставнику.       Если бы раньше кто-то сказал ему, что он не на шутку испугается за жизнь и здоровье Сокджина, то он бы, наверное, не поверил. Так же, как никогда бы не поверил, что они смогут сблизиться, что он разглядит в Джине прекрасного человека, а не заносчивого старшего брата Тэхёна.       Он хотел навестить его ещё утром, вместе с Тэхёном, но передумал, узнав, что приехали их родители. Во-первых, Чонгуку очень неловко видеть Хичоля после того, что тот о нём узнал, и во-вторых, не хотелось влезать в семейный момент. Он был бы лишним там, поэтому выбирает свободный момент перед обеденным перерывом, чтобы зайти к наставнику и узнать, как у того дела.       Сокджин лежит на боку, обняв подушку, когда Чонгук тихонько стучит и приоткрывает дверь.       — Привет, — почти шёпотом говорит он, делая неуверенный шаг в палату. — Ты не спишь?       — Привет, — слегка улыбается Джин, усаживаясь на постели. — Не сплю, заходи.       — Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь.       Сокджин показывает ему на стул рядом со своей кроватью, приглашая присесть. Чонгук садится и разглядывает его лицо, всё испещрённое тонкими прорезами: они покрывают весь лоб, скулы и даже немного задевают веки и нос.       — Я в порядке. Фасолинка тоже.       Губы Чонгука трогает улыбка:       — Я рад.       — Спасибо, что зашёл. Я, кстати, как раз думал про тебя.       — Про меня? — удивляется Чонгук.       — Да, — кивком подтверждает слова Джин. — Думал, что тебе нужно назначить другого наставника. Но так как это не твоя вина, то я бы хотел учесть твои пожелания.       — Но я не хочу другого наставника! — на грани паники выпаливает Чонгук. Его абсолютно, на миллион процентов устраивает Сокджин, как наставник. Да, сначала он был этим недоволен, постоянно ждал подвоха и максимально осторожничал, но с того времени утекло столько воды… сейчас он в восторге от Джина, прикипел к нему всей душой. Он представить не может, как уйдёт к кому-то другому!       — Мне приятно, Чонгук, что ты не хочешь другого, — улыбнулся Джин. — Но тебе придётся.       — Ты же здесь всего на несколько дней! Ты же вернёшься обратно!       — Чонгук, я ведь скоро уйду в декрет, — напоминает ему Джин, и он чувствует, как меняется в лице. Ну, конечно же, Сокджин уйдёт в декрет… он за своими переживаниями и заморочками совсем упустил из виду эту деталь. — Как бы я ни хотел довести тебя до конца ординатуры, я просто не смогу. Мне очень жаль. Конечно, ты сможешь обратиться ко мне по любому вопросу в любое время, я с радостью отвечу и помогу, но через три месяца мне придётся уйти. Поэтому я хочу, чтобы ты сказал, кого хочешь себе в наставники.       Чонгук с минуту думает, опустив голову и разглядывая свои пальцы.       — Намджуна, — отвечает в конце концов он.       На лице Сокджина отражается удивление.       — Намджуна?.. Почему не Тэхёна? Ты же к нему хотел изначально. У тебя есть такая возможность.       — Да, я знаю, но… я думаю, ты с самого начала был прав. Будет лучше, если моим наставником будет не он. А Намджуну я доверяю. Он напоминает мне тебя. Мне будет комфортно с ним.       Сокджин в ответ улыбается. Чонгук не знает, о чём он думает, но очень надеется, что в итоге его не разочарует. И пусть вскоре он уйдёт под крыло к другому хирургу, он будет продолжать считать Джина своим наставником. Он уже многое ему дал. И это не только знания.       В кафетерий Чонгук спускается в приподнятом настроении. Они с Сокджином решили, что пока не будут никому говорить про смену наставника, потому что он хочет сказать Тэхёну сам, но в целом от этого разговора он почувствовал себя хорошо. Особенно он рад был узнать, что Джин действительно в порядке.       На входе в кафетерий он равняется с Намджуном, который тоже направляется на обед. Тэхён уже занял один из столиков, взяв еду и на себя, и на омегу. Чонгук садится рядом с ним, отмечая, что альфа всё ещё хмурый, но не лезет с расспросами, решив, что тот расстроен произошедшим с Джином, Чимином и Минки.       Намджун присоединяется к ним спустя пару минут, ставя поднос и усаживаясь на стул. Чонгук замечает, как Тэхён буравит его взглядом.       — Ты действительно сказал Сокджину, что не собираешься принимать участие в жизни ребёнка? — прямо спрашивает он друга, даже не прикоснувшись к своему бенто.       — Когда я такое сказал? — невозмутимо отвечает вопросом на вопрос Намджун.       Чонгук, перестав жевать, переводит взгляд с одного альфы на другого.       — Джин сказал, что ты согласился с его решением!       — Я ответил ему то, что он хотел услышать.       — Что это значит? — Тэхён почти враждебно складывает руки на груди, продолжая сверлить Намджуна взглядом.       — То и значит, Тэхён. Он хочет, чтобы с ним соглашались — я согласился. Он в стрессе после аварии, я должен был ему перечить? Пусть думает, что всё идёт так, как хочет он. Но я не отказывался от… — Намджун взмахивает рукой в воздухе, подбирая слово, вероятно, очень ему непривычное. — От ребёнка.       Тэхён на какое-то время замолкает, переведя взгляд на Чонгука и снова вернув его на Намджуна:       — Ладно, это умнó, — нехотя соглашается он.       Чонгук опускает голову, пряча вырвавшийся смешок.