***
Без Сокджина в отделении одиноко. Чонгук, переделав все возможные и невозможные дела, слоняется по хирургии, будто беспризорник. Он по возможности старается примкнуть то к Тэхёну с Мингю, то к Намджуну и Югёму, но когда те уходят в операционные, Чонгук остаётся не при делах, прямо как сегодня. За утро он уже успел обойти их с наставником немногочисленных пациентов, походить по больным вместе с Тэхёном, спуститься с ним в приёмный покой, чтобы посмотреть поступивших. Потом поднялся к Сокджину, который лежит в гинекологии уже третий день, и доктор Мин всё ещё не отпускает его домой и даже не разрешает много ходить — максимум до уборной и обратно. С наставником Чонгук недолго разговаривает об их пациентах, после чего снова возвращается в хирургию, занимает временно пустующее место Чимина за постом и читает истории болезней на планшете. — Ну, хоть кого-то я нашёл! — раздаётся над ухом, и он поднимает голову. Рядом со стойкой с накинутым на плечи медицинским халатом стоит Хичоль. — Здравствуйте, — неловко кивает Чонгук и озирается по сторонам. — А Тэхён в операционной. — Да я уже знаю! — разочарованно вскидывает он ладонью. — У меня иногда такое ощущение, будто он чувствует, когда я собираюсь к нему зайти, и перед этим уходит на свои операции! Чонгук с трудом сдерживает улыбку, зная, что Тэхён действительно иногда устаёт от своего папы, который бывает порой очень «экстра», и вполне можно было бы подумать, что он действительно сбегает. Но это, конечно, всего лишь совпадение. — Может, хоть ты составишь мне компанию? Сокджин уснул, и я хотел скоротать время за обедом, пока он проснётся, но второй мой сын, как обычно, занят. Делать Чонгуку всё равно нечего, да и пообедать уже давно пора было, и хоть он и не горит желанием снова оставаться наедине с папой Тэхёна, но всё же соглашается. Отставив в сторону планшет и поправив на себе хирургический костюм, он следует за Хичолем на цокольный этаж. Омега говорит что-то об ужасных пробках на дорогах в обеденное время, потом перескакивает на то, как сильно переживает за Джина и Минки, и говорит, что у его мужа уже готово всё для иска в суд, и они ждут, когда Сокджин выздоровеет. Чонгук слушает молча, изредка кивая и поддакивая, чтобы мужчина не подумал, будто он всё пропускает мимо ушей. Всё ещё странно и в какой-то мере забавно видеть господина Кима вот таким рядом с собой — болтливым, не заносчивым, эмоциональным, каким его всегда описывал Тэхён. Может быть он со временем привыкнет к такому Хичолю. Если, конечно, всё вдруг не вернётся на круги своя. Он бы не удивился — в чудеса давно уже не верит. Спустившись вниз, они вдвоём заходят в кафетерий, берут по комплексному обеду и занимают один из столиков. Обеденное время уже подходит к концу, поэтому сотрудников и посетителей здесь не так много. Хичоль, усевшись напротив, ставит на один из свободных стульев свою, вероятно, дорогущую сумку, придвигается ближе к столу и берёт в руки палочки. Чонгук, немного замявшись, тоже берёт приборы и приступает к своему обеду, иногда поглядывая на мужчину. Тот выглядит абсолютно расслабленным. Хотел бы он тоже чувствовать себя так же уверенно и беззаботно, но вместо этого смущённо опускает глаза в тарелку, ощущая, что аппетита почти нет. — Бокальчик вина бы сейчас, — подмечает господин Ким, цепляя кусочек мяса с овощами и отправляя их в рот. — Тут только лимонады и кофе, — Чонгук оборачивается на витрины и стойку самообслуживания. — Да я знаю, — снисходительно улыбается Хичоль, глядя на него. — Но никто же не запретит желать немного вина за обедом. Чонгук задумывается, почему его папа никогда не мог просто выпить немного вина за приёмом пищи? Почему это всегда были бутылки с соджу и на одной тот никогда не останавливался? Он заметно грустнеет, размышляя о том, на что никогда не имел возможности повлиять. Смотрит на Хичоля и думает, что хотел бы такого папу, как он. Хоть и взбалмошного, порой вредного и упрямого, но горой стоящего за своих детей, которые уже давным-давно выросли. Он ловит себя на мысли, что Тэхён и Сокджин похожи на своего папу. И он прекрасно их воспитал. Да, Чонгук бы тоже так хотел, ведь был по большому счёту воспитан сам собой. Как говорят в таких случаях — вырос, как трава. Выражение забавное, а так больно задевает. Из задумчивости вырывает ощущение чьего-то взгляда и, повернув голову, он замечает Тэмина, стоящего в очереди у стойки. Тот смотрит на него так странно, прожигающе, от чего становится неуютно и будто бы прохладно. Кажется, этот же взгляд он видел в тот раз, когда застал омегу у Тэхёна дома обнажённым. Пару долгих мгновений они смотрят друг другу в глаза, а потом Тэмин переводит взгляд от него к Хичолю, после чего вовсе отворачивается. Становится не по себе. — Чуть дыру в тебе не просверлил, — комментирует Хичоль. — Наверное, ему неприятно… Чонгук не может не испытывать чувство стыда. Всё ещё гложет тот факт, что Тэмин считает его виновником своего расставания с альфой. А Чонгук не единожды видел все эти тоскливые взгляды что одного, что другого, и хоть в нём и играла ревность, чувство вины это не уменьшало. — Ещё скажи, что жалеешь его, — недовольно фыркает. Неуверенно кивнув, он получает ещё более осуждающий взгляд от Хичоля. — Дорогой мой, нужно быть жёстче. Ты печёшься о его чувствах, но твои чувства его наверняка не волновали всё то время, что они встречались. — Да, но… всё равно не хотелось бы вводить в заблуждение и делать кому-то больно. Тем более Тэхён, он… тоже переживал из-за разрыва. Хичоль вздыхает, глядя на Чонгука и качая головой. — В этом и разница между вами. Хорошо, что Тэхён с ним расстался. Как бы только не нашёл себе ещё одного такого Тэмина, — хмыкает мужчина и делает пару глотков бульона. При упоминании какого-то призрачного омеги, которого может найти Тэхён, сердце пропускает удар, а затем опускается куда-то в желудок, начиная болезненно ныть. Забыв о своём обеде, Чонгук уставляется на господина Кима, продолжающего спокойно есть свой бенто. — Ну, а что ты так на меня смотришь? — вскидывает тот брови, метнув взгляд на него. — Ты ведь ничего не делаешь. Тэхён свободен уже больше месяца, а вы всё в свой детский сад играете. Ну, тот, конечно, тоже хорош — надо же быть таким слепым идиотом и не замечать по уши влюблённого омегу. Чонгук приоткрывает рот не то в возмущении, не то в растерянности. Он ничего не делает? А что он, собственно, должен делать? Тэхён рядом, они снова проводят вместе уйму времени, находясь друг с другом практически круглосуточно: на работе, вне её, на выходных. Всё вернулось на свои места. У них всё хорошо. — Он же нашёл себе один раз. Кто сказал, что не попытается снова? Слова больно колют. Он поджимает губы и сдвигает брови к переносице, не понимая, чего пытается добиться папа Тэхёна. Разве ему не всё равно на то, что между Чонгуком и его сыном? И разве его не должен радовать тот факт, что они не вместе? Он на самом деле не понимает. Столько лет его существование упорно игнорировалось, а при случайной встрече на него смотрели почти презрительно. А теперь что? Он всё ещё не понимает, как ему реагировать на перемены в настроениях Ким Хичоля. — Зачем вы… — начинает он, но замолкает, подбирая слова. — Почему вы говорите мне всё это? Я вам никогда не нравился, а теперь вы обедаете со мной, намекаете на то, что я должен… должен… да я даже не знаю, что вы хотите мне этим сказать. Хичоль, не перебивая, дослушивает, внимательно смотря на Чонгука. Когда он замолкает, господин Ким ещё несколько секунд изучает его хмурое лицо взглядом и только потом начинает говорить: — Я тебе объясню, — он промакивает губы салфеткой и откладывает её в сторону. — Много лет подряд я думал, что ты как паразит присосался к моему сыну и морочишь ему голову. А оказалось, что ты просто глупый запутавшийся ребёнок, — его губы трогает какая-то едва заметная и непонятная Чонгуку улыбка. — А Тэхён тебя в самом деле любит. Я знаю это. Я это вижу. Не Тэмина, с которым пытался построить чёрте что, а тебя. Мне кажется, ты мог бы сделать его счастливым. Для моего родительского сердца это самое главное. На словах о том, что Тэхён его любит, замирает сердце. Замирает, а потом начинает трепетать так, что готово вырваться из груди. Он бы расплакался, не сиди он здесь, в окружении хоть и немногочисленных, но сотрудников, и самое главное — в присутствии родителя альфы. Он не желает выглядеть размазнёй. — И то, что ты его тоже любишь, мне по душе. Недавно я увидел, как ты к нему относишься. Этого для меня достаточно. И очень жаль, что я не заметил этого много лет назад и столько времени находился в заблуждении. Может, тогда дал бы тебе пинка гораздо раньше, — на последней фразе омега выдаёт широкую улыбку, от которой в уголках его глаз залегают характерные для возраста морщинки. Чонгук, зардевшись, отводит взгляд. Хичоль сейчас в самом деле сватает своего сына, или ему кажется? Более неловкой ситуации и представить нельзя. Он не находит, что сказать, да и не знает, нужно ли. Кажется, господин Ким и без его слов для себя всё решил. В кафетерий в это время заходит Тэхён, и они с Чонгуком тут же пересекаются взглядами. Альфа, обнаружив его в компании своего папы, двигается прямо к их столу. На его лице полнейшее замешательство. — А вы… чего тут делаете?.. — настороженно интересуется он, больше обращаясь к родителю, нежели к Чонгуку. Он целует папу в щёку и усаживается напротив него, рядом с ординатором. — Ничего, просто обедали, — Хичоль сияет улыбкой и смотрит по очереди то на сына, то на омегу. — Ладно, дети, общайтесь, а я пойду посмотрю, не проснулся ли Сокджин. Я такую колыбель вчера увидел в одном каталоге — просто мечта! Хочу показать. Она должна отлично вписаться в его квартиру. Хичоль, оставив свой наполовину съеденный обед, машет рукой, подхватывает сумку и удаляется. Тэхён ещё какое-то время смотрит ему вслед, после чего поворачивается к Чонгуку, слегка щуря глаза: — Что происходит? Чего папа хотел? Чонгук пожимает плечами: — Просто пообедать.***
Сокджин коротает в палате третий день. Головокружение от сотрясения мозга уже не беспокоит, да и тошнота, возникающая вместе с периодической головной болью, кажется, прошла, но Юнги всё равно выписывать его не спешит. Более того, даже покидать палату разрешил только сегодня во второй половине дня. Джин, конечно, не скучал всё это время, ведь как только ему стало лучше, из его палаты сделали настоящий проходной двор: поочерёдно навестить его заглядывали Тэхён, родители, Чонгук, Чимин, коллеги. Намджун, к удивлению Джина, не заходил. После их разговора несколько дней назад Сокджин понял, что теперь действительно успокоился. Все эти переживания отошли на задний план, и он очень благодарен Намджуну за то, как тот себя повёл и понял его. И, что немаловажно, принял его позицию. В какой-то степени он этого даже ожидал, ведь для альфы вся ситуация оказалось полной неожиданностью, какие уж ему дети? Он точно к ним не готов. Но всё же большей вероятностью была очередная ссора и взаимные претензии, и Джин удивлён, что всё вышло совсем не так. Намджун повёл себя как взрослый и разумный альфа, уважающий выбор омеги. Джин даже поставил ему мысленно плюсик, подумав, что не такой уж он и придурок. Хоть в плане собственной жизни у Сокджина и наступил период спокойствия, ведь все нерешённые проблемы остались позади, есть то, что не даёт ему выдохнуть — Минки. Не проходит и часа, чтобы он не начинал снова размышлять о ребёнке и испытывать чувство всепоглощающей вины. Чимин заверяет, что Джин абсолютно не виноват в произошедшем, да и вообще глупо искать виновных — разве что сервис, вернувший ему не до конца исправный автомобиль. Но и тут ещё нужно будет доказать — он ведь откатал в нём несколько недель, прежде чем произошла эта авария. Машину теперь ждут долгие экспертизы, а самого Джина — походы в суд. Но и это всё ерунда на фоне того, как сейчас страдает один маленький человек. Джин хотел увидеть Минки все эти дни, что ему запрещали долго ходить и напрягаться, но теперь, когда можно спокойно спуститься в травматологию, его обуревает страх. Пробирает холодная дрожь от мысли, что он увидит пострадавшего малыша. А если Минки будет плакать… ему кажется, что он свихнётся. Только ноги всё равно ведут в травматологическое отделение. Он поплотнее запахивает привезённый Тэхёном из его квартиры кардиган, накинутый поверх больничной пижамы, и заходит в лифт. Джин даже не помнит, когда перестал стесняться этого больничного наряда, в котором приходится находиться в собственном же госпитале, но и это уже стало совершенно неважным. В отделении тихо: рабочий день уже закончился, из персонала ходит только недавно заступившая ночная смена. Джин шаркает тапочками по чуть шершавому полу, взглядом пробегаясь по цифрам на многочисленных дверях. В травматологии ему приходится бывать нечасто. Нужную палату он находит почти сразу — одна из первых, недалеко от лифтов и выхода на лестничную клетку. Заходить страшно, поэтому он топчется за дверью ещё некоторое время. Жалюзи на большом окне, выходящем в коридор, опущены — даже не посмотреть, что там происходит. Приложив побольше усилий, чтобы успокоить дрожь внутри, он тихонько приоткрывает двери и заглядывает в палату. От картины, которая оказывается перед ним, щемит в груди: Минки, с загипсованной рукой и зафиксированной на вытяжении ногой, в ссадинах и царапинах, мирно спит. Его рот очаровательно приоткрыт, по подушке разметались мягкие кудряшки. Слышится сопение. А рядом с больничной кроватью сидя, подперев голову рукой, спит Чимин. Уставший, измождённый, но не отходящий от ребёнка почти ни на минуту. Джин сглатывает и пятится назад, покидая палату и прикрывая за собой дверь. Глаза начинает щипать от слёз, сдавивших грудную клетку и горло. Он не думал, что увидеть Минки и Чимина рядом с ним будет настолько тяжело, но щёки вмиг намокают, и капли падают на его светлую больничную рубашку. В голове проносится мысль, что должен был пострадать он, а не ребёнок. Чем маленький Минки заслужил такую боль? Ведь теперь это бесконечные обезболивающие, впереди ещё одна операция, долгая реабилитация, множество лечебных процедур, и неизвестно ещё, как нога поведёт себя в будущем. Возможно, она будет давать о себе знать всю его оставшуюся жизнь. А Минки едва исполнилось шесть… — Ты чего ревёшь? — раздаётся позади Сокджина. Он и не заметил, что к нему кто-то подошёл. Этим кем-то оказывается Намджун, и Джин спешит вытереть ладонями заплаканное лицо. — Ничего. К Минки хотел зайти. Они спят. А ты чего тут? — Тебя искал. Намджун ещё в хирургическом костюме и с накинутым поверх халатом, но с небольшой кожаной сумкой в руке. Джин делает вывод, что он уже уходит домой. — Зачем? — Ты из-за Минки расплакался? — вопросом на вопрос отвечает Намджун. Сокджин ничего не отвечает, только бросает унылый взгляд на дверь палаты. — Джин… — тихо вздыхает альфа и берёт его ладонью под локоть. Намджун ведёт его к креслам и усаживает рядом с собой. Наверное, у Сокджина на лице написано, как сильно он подавлен этими мыслями. — Я знаю, что ты сейчас скажешь, что это не моя вина и всё такое, — Сокджин чуть отодвигается от него, плотнее запахивает кардиган и устремляет взгляд в пол. — Не надо, Намджун. Я мог предложить им поехать на такси, когда машина первый раз не завелась. Я мог посадить Минки позади Чимина, и тогда он бы не пострадал. Я мог начать сигналить, чтобы привлечь внимание других машин, когда мы встали посреди перекрёстка. Я ничего из этого не сделал. Он снова не сдерживает слёзы. Может, это из-за беременности и гормонов ему так сложно сохранять самообладание, ведь обычно он сильный, но сейчас просто не может. Капли падают на его ладони, сцепленные в замок и лежащие на бёдрах. — Осталось только обвинить себя в том, что не предсказываешь будущее, — недовольно хмыкает альфа. — Джин, я серьёзно. Ты не мог ничего сделать в той ситуации. Я тебе говорю это не чтобы успокоить. Мне кажется, мы с тобой всегда друг другу говорили всё как есть, поэтому поверь моим словам. Это просто произошло, и мы должны благодарить судьбу за то, что вы все живы. Вот, что самое главное. А Минки поправится. Его случай не критичен, ты же сам это понимаешь. — Я понимаю, но… это тяжело… — Джин тихо шмыгает носом и снова принимается вытирать лицо от слёз. Намджун больше ничего не говорит, но притягивает его к себе для объятий и гладит вдоль позвоночника. Омега в его руках всхлипывает и вздыхает, пытаясь успокоить поток слёз. Не дай бог проснётся Чимин, выйдет из палаты и увидит его в таком разбитом виде — это меньшее, чего бы он сейчас хотел. У друга сейчас и без того полно забот, чтобы ещё видеть его истерики. — Давай, успокаивайся и пойдём в палату, — говорит Намджун, когда спустя время Джин прекращает шмыгать носом от подступающих слёз, и он выпускает его из рук. — Я домой хочу, — Джин промакивает щёки рукавом. — Можешь меня отвезти? — Юнги тебя не выписывал. — Я всего лишь поеду домой, что со мной случится? — Когда выпишут, тогда и поедешь. Здесь ты под присмотром. Если Юнги сказал, что нужно полежать, значит нужно. — Вообще-то я сам врач и могу о себе позаботиться! — Джин, что за капризы? Энцефалопатия беременных? — начинает забавляться альфа. — Охренел что-ли? — обиженно толкает он его в плечо. — Я всё ещё твой начальник, если ты не забыл! — Иди в свою палату, начальник, — улыбается Намджун и подталкивает подскочившего с кресла омегу в сторону лифтов. — И пойду! Джин разворачивается на пятках, всё ещё возмущённый глупой шуткой, но Намджун хватает его запястье, не давая уйти: — Подожди, — просит он. — Может, вот это поднимет тебе настроение. Он скользит ладонью в карман сумки и достаёт оттуда два батончика в очень знакомой Сокджину розовой обёртке — Кит-Кат с сакурой. — Да где ты их, чёрт возьми, берёшь? Июнь месяц на дворе! Намджун только пожимает плечами и отпускает руку Джина из своей.