St. Mary's Hospital

      Чонгук лениво приоткрывает глаза. В комнате тихо и темно из-за задвинутых штор, не пропускающих утренние лучи. На соседней подушке спит Тэхён. Чонгук, повернувшись на бок, его разглядывает. Одна рука альфы под подушкой, а вторая покоится на голом животе. Губы слегка приоткрыты, можно услышать сопение. Чонгук улыбается и утыкается лицом в свою подушку. Накануне они заговорились до глубокой ночи, и он снова остался спать здесь, в комнате Тэхёна. И это… так потрясающе и волнующе — просыпаться рядом с ним, видеть его сонное лицо, ловить тот момент, когда он пробуждается и точно так же смотрит на него. У Чонгука дыхание захватывает от этой близости и волшебства мгновения.       В общем чате Мингю и Югём шутят, что Чонгук найдёт свои вещи собранными в чемоданы и стоящими у порога, когда соизволит показаться дома. Он ловит себя на мысли, что и правда в квартире Тэхёна стал появляться куда чаще, чем в собственной. Наверное, всему виной то, что в госпитале нет Сокджина и большую часть времени он проводит с альфой. Они вместе смотрят больных, вместе обедают, вместе уходят с работы, едут к нему, а утром снова отправляются в госпиталь.       Сон больше не идёт, хоть он и проснулся раньше будильника. Разглядывать спящего альфу и вовсе начинает смущать, и он поднимается, чтобы уйти в душ. Поправив на себе длинную просторную футболку, он соскакивает с постели и шлёпает босиком до ванной Тэхёна, по пути прихватив чистое полотенце.       Вернувшись обратно, уже посвежевшим и с влажными волосами, он обнаруживает Тэхёна спящим и упорно игнорирующим играющий будильник.       — Ты что, не слышишь? — Чонгук скидывает с плеч полотенце, и капли с волос падают на его футболку, оставляя тёмные пятна. Он подходит к постели и с трудом находит в ворохе одеял и простыней настырно трезвонящий телефон. — Тэ, просыпайся.       Он ещё раз промакивает волосы полотенцем и несёт его обратно в ванную, чтобы оставить на сушилке. По его возвращении в спальню картина не меняется: альфа продолжает спать.       — Эй, — Чонгук заваливается на постель снова — она всё ещё тёплая и уютная. Ему бы тоже хотелось завернуться в одеяло и, последовав примеру мужчины, продолжить спать, но сегодня понедельник. — Давай просыпайся. Потом опять скажешь, что ничего не успеваешь.       Чонгук трясёт Тэхёна за плечо, но в ответ тот мычит что-то совсем неразборчивое. И это выглядело бы ужасно мило, но им действительно нужно собираться на работу.       — Если ты не откроешь глаза, я намочу тебя своими мокрыми волосами!       — Угу.       — Я не шучу.       Тихий глубокий вздох. Никакой реакции.       Чонгук нависает сверху, расставив руки по обе стороны от его головы. На секунду зависнув, он проходится взглядом по чертам его лица, которые никогда не видел с такого ракурса. Расслабленные брови, чуть подрагивающие ресницы, ровный нос и выразительно очерченные губы. Тэхён красивый. Он бы разглядывал его ещё и ещё, смотрел бы на эти губы, пока желание прикоснуться к ним не стало бы нестерпимым, но им всё ещё нужно собираться на работу. Тряхнув головой, он смотрит как капли с кончиков его волнистых от воды волос падают на лицо альфы. Когда реакции не следует, он делает это снова, а потом ещё раз, пока лицо Тэхёна не становится влажным. А потом его хватают и опрокидывают на кровать спиной, и теперь уже снизу он, а Тэхён нависает над ним сверху. Его губы изгибаются в улыбке.       — Что это ты творишь?       — Бужу тебя! Иди в душ, нам выезжать скоро!       С этого ракурса он его тоже никогда не видел и, подумав об этом, моментально краснеет. Тэхён, смотря ему в глаза, наклоняется ниже. Сердце Чонгука разгоняется, начиная биться быстрее. Дыхание учащается. Он заблокирован чужими руками, расставленными по бокам, и бежать ему некуда. Его взгляд блуждает по лицу альфы, всё ещё сонному, такому родному, такому… любимому.       А в следующую секунду его кусают за нос. Он в изумлении распахивает глаза, а Тэхён, посмеявшись с его выражения лица, щиплет за бок, на котором задралась вверх футболка, и уходит в ванную. Чонгук, продолжая загнанно дышать, ладонями закрывает лицо и пытается перевести дух. Что за чертовщина? Почему так волнительно? Это же всего лишь Тэхён. Но губы трогает дурацкая счастливая улыбка. Всего лишь Тэхён, да. Его Тэхён.       Полежав ещё немного, пока из ванной не послышался шум воды, он поднимается с постели и идёт в свою комнату, чтобы одеться и просушить волосы. По времени он ещё даже успевает сделать им завтрак.       В холодильнике негусто, и он мысленно отмечает, что вечером надо бы напомнить Тэхёну заехать в супермаркет, пополнить запасы. А то такими темпами им придётся в госпитале и завтракать тоже. В итоге он наскребает на две порции кофе со сливками и сэндвичи, и к возвращению альфы из душа уже сидит за столом, уплетая завтрак.       — Не подождал меня, — треплет его по волосам.       — Надо меньше спать, — улыбается и двигает к нему чашку кофе.       — Спасибо.       Чонгук продолжает счастливо улыбаться, кусая свой сэндвич и запивая его горячим напитком. Такое идеальное утро, что ему хочется пищать от восторга. Потому что всё хорошо. У него всё хорошо.       — Чего такой довольный? — Тэхён по-доброму хмыкает.       — Понедельник, — пожимает плечами омега. — Джин сегодня выходит на работу. Давай по дороге заедем что-нибудь купим ему в честь выздоровления? Шоколад, например, он ведь любит?       Тэхён приподнимает брови:       — С каких пор у тебя такие прекрасные отношения с моими братом и папой? У меня навязчивое ощущение, будто я что-то пропустил.       — Мы с Джином проводим много времени вместе, — почти обиженно отвечает Чонгук. — И он… не такой, каким я представлял его себе раньше. Вот и всё.       — Видимо, вам всем давно уже нужно было просто пообщаться поближе.       — Зачем?       Чонгук искренне не понимает. Ведь если бы не его ординатура, они так бы и жили, ничего друг о друге не зная и не нуждаясь в этом. Всё было бы как и всегда. Они были бы друг другу никем и вполне нормально с этим жили.       — Затем, что ты такая же часть моей семьи.       В груди теплеет. Внутри растекается такое тёплое чувство безграничной любви и благодарности, что Чонгук встает со своего стула и идёт к Тэхёну, чтобы повиснуть на его шее, словно он ребёнок, ищущий заботу и поддержку. Тэхён в ответ обнимает его, перехватив за талию. Чонгук вздыхает, уткнувшись в его шею, и закрывает глаза. Он нуждается в этих объятьях каждую минуту.       — Ну, чего ты? — пальцы Тэхёна вплетаются в его волосы, убирая со лба назад.       — Просто, — шепчет.       Чонгуку сложно говорить. Ему всегда было проще обнять, чем сказать вслух, насколько Тэхён дорог для него. Насколько много значит для него и как сильно он привязан. Если в этом мире и есть что-то, что он боится потерять — то это Тэхён и их связь. Он нужен ему, не важно, как друг или как возлюбленный. Он просто в нём нуждается каждый день.       Ему страшно. Их отношения вдруг сменили свой вектор. Стало больше прикосновений, больше нежности. Взгляды стали дольше. У него позорно потеют ладони, когда он думает о том, к чему это их может привести, но в то же время он так отчаянно этого желает, что становится бесконечно жаль, что у него ушло столько времени, чтобы это понять. Но теперь он хочет, чтобы Тэхён знал о том, что Чонгук чувствует.       — Больше всех в этом мире я люблю тебя, — совсем тихо говорит он, почти на ушко, всё ещё стыдливо тычась в чужую шею носом.       Должно быть, это первый раз за эти годы, когда Чонгук говорит об этом. Удивительно: столько раз слышать их от Тэхёна и наконец-то суметь произнести самому, вложив именно тот, особенный смысл. Сердце невольно сжимается от эмоций.       Тэхён крепче сжимает его талию, а скулы касаются губы.       — И я тебя люблю.

***

      «Живот уже не скрыть», — размышляет Джин, застёгивая пуговицы сорочки, которая из свободной стала приталеннной благодаря его сыну, что находится внутри. Решив, что нет и смысла прятать, раз уже весь госпиталь знает о его положении, он выбирает брюки для беременных и одну из своих старых рубашек, в которой ещё успеет походить, пока окончательно не переберётся в свободную одежду. Живот, хоть и заметный, но пока ещё небольшой и аккуратный позволяет это сделать. Уже через пару недель ему придётся оставить весь свой гардероб для других времён.       Звонит папа, сообщая, что подъезжает к его дому и он может выходить. Джину всё ещё кажется глупой эта затея, когда ему каждый раз приходится просить кого-то из близких, чтобы куда-нибудь доехать. Почему он просто не может воспользоваться услугами такси — ему не понятно, но с его неугомонным родителем лучше не спорить, ведь он всё равно сделает по-своему. И вот, сегодня его первый рабочий день после больничного, и в госпиталь его повезёт папа. Он же его вечером и заберёт.       — Привет, — Джин усаживается в автомобиль и берётся за ремень безопасности.       — Привет, милый, — улыбается папа, приподняв солнцезащитные очки. — Чудесно выглядишь.       — Спасибо, — улыбается в ответ.       — Всё-таки беременность тебе невероятно идёт, — Хичоль похлопывает сына по щеке. — Как там мой внук? Не шалит?       — Может быть и шалит, но я пока не чувствую. Только восемнадцать недель будет, ещё рановато для шевелений. Но зато поднимает меня посреди ночи, и я потом по часу не могу уснуть. В беременность каждую неделю новый прикол. Это, видимо, какая-то тренировка перед бессонными ночами.       Хичоль смеётся.       — Он, вероятно, пошёл характером в Намджуна, я больше чем уверен!       — Не дай бог. Я этого не выдержу, — ворчит Джин.       Папа на это фыркает, но ничего не говорит, и разговор о Намджуне затихает. Сокджин складывает ладони на животе и отворачивается к окну. А там город просыпается, люди спешат на рабочие места, покупают по пути холодный кофе, ведь даже в такую рань уже стоит неимоверная жара. Джин решает приоткрыть окно побольше, чтобы обдавало ветром, но папа нажимает кнопку на своей панели, и его окно поднимается обратно вверх.       — Жарко же, — пытается возмутиться Сокджин.       — Продует. Я лучше включу кондиционер.       Ему всё ещё сложно привыкнуть к гиперопеке от своих родных, но он мужественно терпит, понимая, что они всего лишь волнуются, ведь у него сейчас непростое время. И пусть папа иногда перегибает палку, он всё равно благодарен. Причём забота Хичоля распространяется не только на него. Может, это предстоящее рождение внука так влияет на него, кто знает.       — Как там Чонгук, не знаешь? — интересуется Хичоль.       — М-м, — озадаченно тянет Джин. — Нормально? Наверное.       — Надо будет заглянуть к вам на днях, давно его не видел.       Сокджин ещё сильнее хмурит брови:       — Пап, это странно.       — Ничего не странно, — Хичоль возражает. — Я просто пытаюсь наверстать упущенное. Разве тебе не жаль, что мы столько лет игнорировали существование Чонгука, как будто он ничего не значит?       — Я думаю, что всё случилось так, как случилось.       — А я думаю, что это всё должно было давно уже случиться!       — О чём ты?       — О Чонгуке и Тэхёне.       — Пап, я тебя умоляю, — Джин сокрушённо вздыхает. — Они разберутся сами.       — Да не разберутся, потому что Чонгук словно вчера родившийся котёнок. Ему же всё нужно показывать. Живёт с закрытыми глазами.       — Когда это ты успел так хорошо его узнать, — продолжает он ворчать.       — Мне хватило пару раз с ним побеседовать. Я не знаю, может дело в том, что он рос по большому счёту без родителей, но он ещё ребёнок, всего боится и совсем не уверен в себе. Я просто хочу помочь ему, немного направить, знаешь?       — Главное, не испорти всё своими направлениями и наставлениями. У них всё только начинает налаживаться.       — Обижаешь своего папу, да? Внук, ты слышал? Твой папа обижает твоего дедушку! — жалуется Хичоль, сворачивая к парковке госпиталя.       Сокджин закатывает глаза — Хичоль такой драматичный.       Они останавливаются в самом начале парковки, поближе к главному входу, и Джин с тоской замечает, что его любимое парковочное место уже занято Намджуном. Вот он наверное радуется, что Джин теперь без машины. Настроение сразу улетучивается, как только он видит альфу, выходящего из-за руля.       — Что такое? — интересуется папа.       — Я на прошлой неделе нагрубил Намджуну и не извинился.       — Так самое время это сделать, значит. Вперёд, — Хичоль снимает блокировку с дверей. — Заеду за тобой вечером. Хорошего дня!       Сокджин безысходно вздыхает и выбирается из автомобиля, взяв большой бумажный пакет с вещами, которые забирал из своего кабинета: запасной одеждой, парой халатов, сменной обувью.       — Привет, — он равняется с Намджуном.       — Привет, — безэмоционально отвечает альфа. — Давай помогу?       Джин сначала не понимает, о чём Намджун говорит, но тот указывает на пакет в его руке.       — А, он лёгкий.       Намджун кивает.       Нужно извиниться. Сокджин перебирает в голове слова, пытается настроиться. Но ничего не выходит. Они столько лет друг друга знают, столько срывались, подкалывали, смеялись друг над другом. И никогда не извинялись. Джин даже не знает, с чего начать.       — Как ты? — спрашивает вдруг Намджун. — Нормально себя чувствуешь?       Джин медленно кивает.       — Да, нормально. Немного не выспался.       — Почему?       — Стал просыпаться по ночам. Не могу потом уснуть подолгу.       — Попробуй пить успокаивающий чай перед сном.       — Ладно, попробую, — неловко отвечает он, не зная, что ещё сказать.       Тем временем они уже доходят до лифтов на цокольном этаже, и Намджун уходит в сторону раздевалок для персонала, оставляя его. Джин так и не извинился. Теперь придётся ещё один день терзаться чувством вины, если у них не возникнет ещё одной возможности поговорить.       Прежде чем пойти в хирургию, он заглядывает к малышу Минки. Тот только начал просыпаться и сонно трёт здоровой рукой глаза. Посидев с ребёнком немного, он обещает заглянуть в обед и принести чего-нибудь вкусного и идёт в своё отделение.       В кабинете, надев белый халат, Джин принимается сразу наводить свои порядки, нарушенные Чжихуном. Кипа неразобранных документов на столе и в шкафу, кавардак из файлов в компьютере. Работы — на весь день. Ещё нужно проверить карты других врачей и заглянуть к своим пациентам, которых не выписали за то время, что он сам был на больничном.       К нему заглядывает Чонгук, довольно улыбаясь и держа в руке бумажный стаканчик и шоколадку:       — Привет. Это тебе, — он проходит в кабинет, бедром захлопнув дверь, и ставит угощение перед наставником на стол.       — В честь чего это?       — Как в честь чего? В честь возвращения!       — Спасибо, — Джин улыбается, но на стаканчик кофе смотрит с сомнением.       — Это декаф, — спешит заверить Чонгук и усаживается в кресло напротив. — Тэхён сказал, что тебе ограничили потребление кофеина.       — Да, — грустнеет Джин. — Моё давление из низкого превратилось в высокое. Сам знаешь, чем чревато. Поэтому я теперь без кофеина.       — Ну, это не навсегда, не расстраивайся.       — Кстати, я тут думал насчёт твоей ординатуры. Будет лучше, если ты примкнёшь к Намджуну уже сейчас.       — Почему?       — Я операций больше вести не буду, мне уже неудобно становится, а до декрета ещё больше двух месяцев. Зачем тебе терять это время, если ты уже сейчас можешь продолжить у Намджуна?       — Но всё остальное я так же могу делать с тобой? Писать карты, спрашивать там что-нибудь?..       — Конечно, без проблем. Обращайся в любую минуту.       — Хорошо, — Чонгук соглашается.       На радость Сокджина день проходит тихо и без суеты — даже Чжихун ни разу ему не звонит, чтобы испортить настроение. Зато звонят из администрации и сообщают, что они рассматривают несколько кандидатур на место исполняющего обязанности заведующего хирургией, но последнее слово будет за самим Сокджином. Среди выдвинутых кандидатов на место — Тэхён, Намджун и врач из кардиохирургии. Джин обещает подумать над этим.       Зная Намджуна, он на миллион процентов уверен, что тот от заведования откажется, ведь ему чужда вся эта бюрократия. Чего только стоит его вечная борьба с несправедливостью, когда дело касается страховок. Хотя Намджун неплохой вариант на время его замещения. По крайней мере, он сможет держать отделение в узде и порядке. Тэхён в плане обязанностей заведующего более понимающий. Он знает все эти механизмы, благодаря которым госпиталь процветает и получает финансирование, поэтому ему в этом кресле будет проще, чем тому же Намджуну. Вариант с врачом из кардиохирургии Джин вообще не рассматривает — не хочет, чтобы его людьми управлял посторонний человек. Они здесь все как одна семья, им чужой не нужен. Поэтому он будет выбирать между Тэхёном и Намджуном. У него ещё есть время подумать.       Часы показывают конец рабочего дня, и он как раз закончил просматривать истории болезней за последнюю неделю. Мельком, конечно, но на это всё равно ушла большая часть дня. Он потягивается, разминая затёкшие плечи, и кладёт ладони на живот, проводя по нему несколько раз. В кабинет заглядывает Намджун, отвлекая от любования животиком.       — Ты уже закончил?       — Да, а что?       — Я отвезу тебя домой. Тэхён сказал, что Хичоль не может пока вырваться из салона.       — Прекрасно, — вздыхает Джин. Почему он так уверен, что эта подстава от папы самая что ни на есть преднамеренная? Мог бы и сам ему позвонить ради приличия.       — Подождать тебя в машине?       — Да, я скоро спущусь.       — Переоденусь пока.       Намджун уходит, прикрыв за собой дверь. Ну, вот и будет момент для того, чтобы извиниться, наконец.       Сокджин без особого энтузиазма начинает собираться: снимает халат, убирает его в шкаф, выключает компьютер, кладёт в сумку телефон. Особо не спешит, давая Намджуну время переодеться, и по пути ещё раз заходит к Минки, заодно находя там и Чимина.       Намджун сидит за рулём, когда подходит Джин. Он уже собирается сесть, как замечает непонятную пластиковую штуковину на пассажирском сиденьи, через которую продет ремень безопасности.       — Что это такое? — тыкает в неё пальцем омега.       — Это адаптер для беременных, чтобы ремень не давил на живот.       — Откуда у тебя?       — Купил на всякий случай.       — И… что с ним делать?       — Садись, я помогу. Это между ног продевается, и ремень остаётся под животом. Ничего не передавит, если придётся резко тормозить.       Сокджин усаживается, и Намджун помогает с ремнём, фиксируя между его бёдер. Джин о таких штуках даже не слышал. Да ему и не нужно было до последнего времени, пока живот не начал расти активнее. Он вообще очень удивлён, что Намджун о таком подумал. Его вдруг снова колет совесть.       — Намджун… я хотел сказать тебе…       Альфа поворачивается к нему, смотря внимательно. Сокджин опускает виноватый взгляд.       — Извини, что сорвался тогда. Я не хотел быть грубым. Мне стыдно, что я так себя повёл.       Несколько мгновений Намджун молчит, продолжая смотреть на него. Сокджин уже начинает жалеть, что всё-таки затронул этот разговор. Может, нужно было просто сделать вид, что ничего не случилось?       — Всё в порядке, — наконец отвечает Намджун. — Я всё понимаю.       — Спасибо.       Становится и впрямь легче. Нужно было сделать это раньше, чтобы не испытывать дурацкое чувство вины. Сокджин даже улыбается ему, чувствуя, как полегчало в груди. Альфа кивает и заводит мотор. Ну вот, нет ничего плохого в том, что сегодня Намджун подбросит его до дома. По крайней мере, теперь у них нет претензий друг к другу.

***

      — Ты ведь уже засыпаешь, — улыбается Чимин, гладя сына по волнистой чёлке, зачёсанной набок. Он сидит у его постели весь вечер с момента, как закончилась смена в хирургии. Они вместе успели поужинать, посмотреть короткий мультфильм, поболтать и сейчас дочитывают сказку. Минки хлопает абсолютно сонными глазами, но всё пытается держаться.       — Почитай ещё немножко, — просит он.       — Ладно, пять минуточек. Потом ты будешь спать, хорошо?       Минки кивает, и Чимин переворачивает страницу, начиная новую главу. Ребёнок, борющийся со сном, внимательно его слушает.       После операции прошла уже неделя, и Минки, кажется, почти отошёл от стресса. Ему, конечно, всё ещё очень дискомфортно из-за загипсованной руки и ноги на вытяжении, но он хотя бы меньше плачет. Боль тоже даёт о себе знать и довольно часто, но малыш очень мужественно для своего возраста её терпит, а если нет сил терпеть, то просит укол. Да, он даже уколов перестал бояться. Знает, что папа изо всех сил постарается сделать это не больно.       Сам Чимин так и живёт практически в госпитале. Много работает, без конца бегает к сыну, чтобы хоть немного побыть с ним. Минки очень скучно, ведь он ребёнок, но фактически прикован к постели, не имея возможности делать самые элементарные вещи, что уж говорить об играх. Именно поэтому они все ходят к нему, чтобы хоть немного развлечь и скрасить его день. Чимин благодарен за это и Юнги, и Сокджину, и Намджуну, и Тэхёну с Чонгуком. Для него это очень важно. Без них он бы точно не справился.       Чимин собирается перевернуть очередную страницу, как телефон в его кармане начинает вибрировать. Достав его, он удивляется, увидев на экране имя отца Минки. Тот звонит так редко, что это сродни чуду.       — Милый, я выйду на пару минут, поговорю по телефону, хорошо? — Чимин целует сына в лоб и выходит из палаты.       В коридоре он усаживается на ближайшее сиденье и отвечает на звонок.       — Да, Эван.       — Привет. Не занят?       — Нет, говори, что хотел.       — Я перевёл тебе тысячу фунтов.       — Вау. Отец года прям, — усмехается Чимин.       Но на самом деле ему не весело, совсем нет. Ему грустно и горько. За себя, за сына.       — Зачем ты ёрничаешь?       — А что мне делать? Радоваться, что ты раз в году вспоминаешь о том, что у тебя есть сын? Раз в год перечисляешь для него деньги? Вот счастье-то какое, спасибо, что позвонил. Если бы я тебе не сообщил, что Минки попал в больницу, ты бы о нём вспомнил только к Рождеству, прислав сраные сто тысяч вон на подарок!       На другом конце слышится вздох. Чимин, немного выговорившись, прикрывает глаза и трёт пальцами переносицу. Он так сильно ненавидит эти дурацкие звонки.       — Как Минки? Что говорят врачи?       — Идёт на поправку. Через две недели сделают рентген, и если кость срастается хорошо, то удалят спицы. Нужна будет реабилитация.       — Ясно. Нет, хорошо, на самом деле.       Снова молчание. Чимин не знает почему, но на глаза накатывают слёзы. Наверное, он просто устал всё тащить на себе. Ему больно, что человек, который когда-то сказал ему «рожай, воспитаем», исчез из его жизни раньше, чем малыш появился на свет, и теперь объявляется только по праздникам, почти никак не участвуя в жизни сына. Нет, Чимин не жалуется, что ему тяжело. Он любит Минки, насколько вообще родитель может любить своего ребёнка. Но иногда он выгорает морально, пытаясь заменить ему обоих родителей сразу. Как сейчас, когда Минки лежит в больнице, а он разрывается между ним и работой, потому что надеяться может только на себя. По щекам скатываются слезинки. Он так сильно мечтает, чтобы у Минки была нормальная семья, а не замучившийся от жизни папа, тянущий всё на своих плечах.       — Я прилечу.       — Не обещай ничего, я прошу тебя. У тебя найдётся тысяча отмазок, чтобы не лететь. Я за шесть лет сыт по горло твоими пустыми обещаниями. Удивляюсь, как вообще верил тебе когда-то. В тебе же ни грамма ответственности.       — Я позвоню тебе позже. Пока. Передавай Минки привет.       Раздаются гудки. Чимин тихо всхлипывает и вытирает рукавом слёзы. Что же это такое? Чего он так расклеился от одного дурацкого звонка? Подобные телефонные разговоры с Эваном у него случаются периодически, но никогда он так не расстраивался. Может, он правда просто морально выдохся, что даже такая ерунда может вывести его из равновесия?       Нужно вернуться к сыну, но Чимин никак не может успокоиться. У него просто нет на это сил.       — Чимин? Что случилось? Что-то с Минки? — раздаётся вдруг голос Юнги.       Чимин, ещё раз наспех вытерев мокрые глаза, качает головой, пока альфа подходит ближе.       — Нет, всё нормально. Ты чего так поздно тут делаешь? Ты же не дежуришь сегодня.       — Задержался на родах. Уже собирался домой, решил к Минки заскочить. День был загруженный, я к нему заходил утром только, минуты на две.       — Он будет рад тебя видеть, — Чимин улыбается. — Если ещё не уснул.       Юнги тихонько заглядывает в палату, после чего так же бесшумно прикрывает дверь.       — Спит. Не хочешь немного проветриться?       — Нет, наверное. Останусь с ним, — Чимин качает головой, устало ссутулив плечи.       — Давай, Чимин, тебе нужно хоть немного прогуляться. Расскажешь заодно, что стряслось. Минки всё равно спит, ты до утра ему не понадобишься. А тебе нужно отдохнуть хотя бы морально. Невозможно столько находиться в таком режиме, ты себя совсем изведёшь.       Поддавшись мягкому успокаивающему голосу Юнги, Чимин всё же соглашается. Юнги провожает его до раздевалок, где Чимин переодевается в футболку, шорты и сандалии. Вдвоём они выходят из госпиталя, пересекают парковку и идут до ближайшего парка. Всю дорогу молчат, наслаждаются поздним летним вечером. Уже стемнело, но палаточные торговцы ещё не свернули продаж, радуя туристов и гуляющих парочек уличной едой.       — Что тебе купить? — спрашивает Юнги, когда они подходят к палаткам ближе.       Чимин пробегается по ним взглядом, вдыхая смесь ароматов. Ближе всех к ним токпокки, но Чимин не особо голоден. Чуть подальше он замечает палатку, в которой пекут рыбок с начинкой, и понимает, что не отказался бы сейчас от сладкого.       — Пуноппан, — отвечает он альфе.       Юнги оставляет его на пару минут, после чего возвращается с двумя пирожками и один протягивает ему. Чимин берёт его в руки и с удовольствием откусывает, ощущая сладость красной бобовой пасты. Юнги ест свою рыбку с не меньшим удовольствием. Они идут вдоль аллеи, пропуская бегающую малышню, гуляющую с родителями, и спешащую молодёжь. Им самим торопиться некуда.       — Когда я был беременный Минки, я мог съесть пять штук за раз. Мне постоянно хотелось пуноппан.       — Да я помню, — хмыкает Юнги, облизав крошки с губ.       — Помнишь? — Чимин удивляется.       — Ага. Мы с Сокджином тебе приносили, когда ты начинал плакать.       — Господи, я был таким нюней тогда!       — Это было нормально в твоём положении, — Юнги улыбнулся. — Тем более, в той ситуации, что ты оказался.       — Да… — вздыхает Чимин. — Собственно, столько лет прошло, а я всё ещё из-за этого расстраиваюсь.       Он опускает взгляд, смотря себе под ноги.       — Снова отец Минки?       Чимин кивает. Ему не то чтобы хочется жаловаться, но Юнги всегда интересуется с таким неподдельным участием, что кажется, будто ему и правда не всё равно. В Юнги есть то, что заставляет довериться ему, открыть свою душу. Порой Чимину стыдно, что он использует его таким образом, но всё равно невольно тянется, словно видя в нём своё спасение. Вот и сейчас, стоит ему только поинтересоваться, как уже становится спокойнее.       — Ага. Звонил. Снова надавал своих никчемных обещаний. Перевёл тысячу фунтов для Минки.       — Тысячу фунтов?       — Чуть больше полутора миллионов вон. Отложу их на реабилитацию, — вздыхает. — Не знаю, что меня так расстроило. Вроде всё это — уже пройденный этап, я уже давно со всем смирился. Уже даже стало наплевать, но…       — Это не пройденный этап, Чимин. Это будет с тобой всё то время, что растёт и взрослеет Минки. И ты имеешь полное право злиться и расстраиваться. И имеешь полное право быть иногда слабым.       — Я хочу быть сильным для Минки. Не хочу, чтобы он видел меня разбитым, расстроенным, — голос начинает дрожать. — Ну вот, опять я…       Юнги притягивает его к себе и вовлекает в тёплые объятия. Они стоят посреди аллеи, Чимин кладет голову на его плечо и закрывает глаза, на которые наворачиваются слёзы.       — Слёзы не делают тебя слабым. Ты справился со стольким в своей жизни, что даже думать не смей о том, что ты не сильный. И для Минки ты делаешь даже больше, чем мог бы делать кто угодно на твоём месте. Ты замечательный папа. И замечательный омега. А уставать и грустить иногда — это нормально.       — Спасибо, Юнги, — шепчет Чимин. — Спасибо.