Он прижимается еще ближе, еще теснее, закидывает свою ногу на бедро Луи, скользя пяткой по обнаженной голени, а Луи почти не двигается, лишь смотрит слишком открыто, слишком чувственно и почти болезненно глубоко.

В горле Попова пересыхает, когда Антон демонстративно закидывает руку на плечо Иры, а слова песни, которую все поют, сливаются в одну фразу – «Арс, больно?». Арсений не знает, больно ли ему. Его чувства уже на протяжении нескольких лет даже для него самого – загадка. Он сам теряется в своих ощущениях, и даже сейчас, глядя на Антона, нежно убирающего за ухо выбившуюся прядку волос Ирины, не понимает, почему внутри так все горит.

Взгляды выстраивают ломаные линии, останавливаются на маленьких веснушках и родинках, разливающихся созвездиями по всему телу, и все идет так, как нужно. Нежность растекается внутри, а в голове уже непроизвольно звучат те самые слова, и Трой счастлив. Тогда все важное остается невысказанным, но зато становится вечным в песне, которую Меллет пишет для него.

Горох даже не удивляется, когда Максим впервые заявляется на порог их квартиры в три ночи – чего-то такого и следовало ожидать от того, кто целуется по углам с женатым. От Зайца алкоголем несет за три версты, он бормочет что-то типо «я его, а он меня, а у него жена», и Сережа мысленно умоляет Артема не делать глупости.

Шастун уже не помнит время, когда он Попова не знал, не знает, как это – о нем не думать. Он вниз летит, как в упражнении на доверие, полностью полагаясь на Арсения, а тот его каждый раз ловит, упасть не дает, себя забыть не дает тоже.