Диппер никогда не понимал всей этой возни с соулмейтами ровно до того момента, пока сам не встретил человека, предначертанного ему судьбой.

Если бы у него было сердце, оно бы сжалось от боли. Но в его грудной клетке пусто; так почему же тогда больно? Что болит? Он бы мог сказать «душа». Но у него и души нет. Он всего лишь кукла, ненужная марионетка. Откуда у него может взяться душа? Это просто смешно. Он пустышка, пустой сосуд – чем наполнить, тем он и будет. Разве не так? Но почему-то ему хочется плакать, когда Путешественница прижимается к нему во сне. Его условный рефлекс – оттолкнуть как можно дальше. Но он этого не делает.

— Ко мне ближе, — отрывисто бросил Алекс. — Это констатация факта, Томас, и возражений я не приму. — Не знал, что мы настолько близки, — со слабой усмешкой проговорил тот. — Закрой свой рот! — раздражённо отрезал Гамильтон. — Сейчас не слишком подходящее время для шуток, не находишь? Лучше сосредоточься на дороге, ладно? Джефферсон только хмыкнул, кое-как передвигая ноги. И что творится в голове у этого гремлина?

Весеннее солнце услужливо согревало своими лучами уже почти околевшего Лэнса: прошёл дождь, и он вымок до нитки. Что ж, парень надеялся, что его героический подвиг будет оценён Пидж по праву, - королева драмы, не иначе.

Александр постоянно чувствует на себе чей-то пристальный взгляд, из-за чего его работа стала напоминать ему воплощение ада на земле. Нет, редакцию "Нью-Йорк Пост" он любил, работа журналистом всегда доставляла ему особое удовольствие, но Гамильтону такое внимание к своей персоне осточертело уже.