Проклятая река

      По дороге на уроки Джинни судорожно пыталась придумать, что же ей предпринять. Странные мучительные видения, которые с каждым днём становились всё тягучее, заставляли её чувствовать себя не в своей тарелке, и Джинни отлично понимала, что дальше будет только хуже. Если пойти со своими страхами к МакГонагалл, то придётся сообщить ей и об их с Луной самовольной отлучке. Но с помощью декана появился бы хоть какой-то шанс на избавление.       Словно в подтверждении всех её опасений, на окраине слуха послышалась песенка:       

«Милый суженый приди,       Косы в ленты заплети.       Будет вечностью нам счастье…»

      Джинни бросилась вперёд, потому что голос плавно удалялся. Коридоры школы разносили стук её туфель, и Джинни никак не удавалось расслышать последнюю строку повторявшегося напева. За очередным поворотом она с удивлением увидела Луну, обутую в ярко-оранжевые гетры и с ногами забравшуюся в оконную нишу. Дыша на стекло, Луна рисовала что-то, в чем отдалённо можно было углядеть человеческие и звериные фигуры. Джинни поразилась беспечности подруги: так вызывающе оставаться в коридоре в одиночестве, не боясь дать повода для издевательств новых преподавателей или особенно яростно поддерживавших их слизеринцев.       — Привет, Джинни! Ты выглядишь обеспокоенной, — поприветствовала её Луна.       — Да неужели? — съязвила Джинни. — Послушай, Луна. Там на реке, мне кажется, мы нарвались на проклятие…       Она думала об этом всё утро. Это было что-то древнее, что-то хорошо укладывающееся в принцип: случайности не случайны. Но Луна вовсе не собиралась помогать Джинни в её мыслительной деятельности. Она всё так же потерянно сидела, поджав ноги и постукивая ноготком по стеклу, будто слушая печальную мелодию, наигрываемую лютнистом, чей потемневший от времени волшебный портрет висел неподалеку.       — Что думаешь? — Джинни потрясла Луну за плечо, пытаясь вывести её из оцепенения. Мелодия прервалась, послышалось недовольное покашливание нарисованного музыканта. — Я пойду к профессору МакГонагалл — она должна как-нибудь нам помочь…       Так как Луна продолжала её игнорировать — лишь сверлила взглядом густой осенний туман снаружи, — Джинни хотела уже было развернуться, но та наконец спрыгнула на пол и ухватилась за ремень её школьной сумки.       — Нет, Джинни, не надо. Если я больше никогда не увижу его — как мне жить?       — Кого его? — Джинни, нахмурившись, часто-часто заморгала.       — Сетанту. Он называет меня «моя душа». Мы бродим с ним по Запретному лесу, и Сетанта показывает мне то, чего я и никогда до этого не видела. Я держала на руках новорождённых единорогов, осматривала гнездо акромантулов, и он обещал покатать меня на настоящем кельпи! — Глаза Луны, такие отстранённые обычно, горели теперь от едва сдерживаемого восторга, словно она и в самом деле была безумна, как утверждали некоторые. — И, кроме того, я не могу расстаться с ним, пока он не совершит подвигов.       — Какие ещё подвиги, Луна? Он нереален!       — Иной раз сны реальнее жизни, Джинни. А жизнь, напротив — не более, чем затянувшийся кошмар.       Джинни отшатнулась. Несмотря ни на что, она всё равно решила отправиться к декану. Не прощаясь, Джинни поспешила по коридору, за следующим поворотом мазнув взглядом портрет Коперника с астролябией. Она бежала по замку, едва разбирая дорогу от переполнявшей её паники. Ни одного торопящегося на уроки ученика, ни одного призрака не попалось ей на пути. Джинни думала, что вот-вот должна была выйти к главной лестнице, но её всё не было. Её преследовало лишь перешептывание картин, а Коперник на своём полотне вновь взялся за астролябию... Джинни затормозила и потрясённо уставилась на картину — холод побежал по спине, по ногам, проникая в самое сердце. Крик замер в сдавленном горле, а мир закрутился, завертелся и потух.       …Реддл стоял на холме — том самом, у подножия которого они с Луной гадали на суженого. Вода пенилась на камнях, сбегая потоком вниз. Там, внизу, на берегу, дымились костры, и чёрные столбы дыма скручивались в тугие спирали, поднимаясь в красные, гневные небеса, и пахли горелым мясом. Ветер развевал уцелевшие стяги, подхватывая хлопья пепла, а также нежно колыхал полы длинной чёрной мантии Тома, отделанной по вороту горностаем. Голову Реддла венчала корона с длинными заострёнными пиками.       — Джин, Джинни, Джиневра, — нараспев произнёс он. — Должно быть, ты желала прихода Ланселота, пока Артур прозябает в походах. Кого мы, кстати, пригласим на его роль? Может быть, сэра Невилла Лонгботтома или Дина Томаса?       Где-то над полем брани оглушительно каркали вороны, заставляя невольно передёргивать плечами.       — Ты бредишь, — холодно ответила Джинни, не сводя с него глаз. Голову давил венец, его острые шипы впивались в кожу, а капельки крови из рассечённого лба скатывались вниз и щипали глаза.       — Да, тут ты права: ни один из них тебя не достоин. Ведь тебе нужен только настоящий герой. Но тебе не о чем переживать; никто из твоих ни на что ни годных Ланселотов не дойдёт сюда, не заберёт тебя у меня. Они заблудились в тёмных переходах коридоров, в мрачных подземельях с драконами; пали перед строем врагов, не сумев защитить ни свой народ, ни свою королеву. И у тебя остался только я. Всегда один лишь я!       Том повернулся и сделал пару коротких уверенных шагов к ней, протягивая вперёд руку, унизанную золотыми перстнями. Он был так красив со своими непроницаемыми тёмными глазами, насмешливым изгибом бровей, словно бы припухлыми, порочными губами, что смотреть на него было практически больно.       Джинни опустила взгляд вниз и увидела тяжёлый бархатный подол платья цвета венозной крови с вышивкой из золотых нитей. В руках она сжимала кубок, взглянув на который, Джинни с ужасом отбросила его от себя: это были выбеленные временем или же долгой ритуальной варкой кости черепа, заключённые в серебряную оправу с рубинами. Вино из кубка разлилось по вытоптанной земле, по редким островкам снега, видневшимся тут и там. Красное на белом и чёрном.       — Ты будешь со мной, когда я продолжу сокрушать саксонцев и подарю моему народу долгожданную победу. Я отброшу их назад за море, и стану править всей Британией. И ты станешь моей королевой!       Джинни вскочила с трона, на котором всё это время восседала, и попятилась назад, пытаясь вывернуться из захвата его алчущих объятий, пока, споткнувшись, не полетела вниз с холма.       — Ты всё равно будешь только моя, королева Джиневра! — неслось ей вслед.       Джинни раскинула руки в попытке зацепиться хоть за что-то, чтобы удержаться, замедлить падение, но пальцы лишь хватали комья жирной рыхлой земли, и под Джинни вдруг начала обваливаться часть холма, вместе с которой она еще быстрее полетела вниз. Земля ссыпалась и ссыпалась, обнажая желтоватые кости скелетов — десятки, сотни убитых в отчаянной, заранее обречённой борьбе. Глухие костяные удары сотрясали холм, пока не осталось ни единого клочка свободной от человеческих останков земли.       Джинни огляделась в поисках пути к спасению, но лишь заметила в отдалении огромный котёл с причудливым изгибом барельефа на глянцевом боку. Огонь под котлом искрил и жарко вспыхивал, освещая высокую фигуру, стоявшую прямо посреди кипящего варева. Лысый череп, длинные белые руки, пальцы с хищно заострёнными ногтями. Павший в боях воин поднимался из Неиссякающего котла Дагды. Фигура открыла глаза и посмотрела на Джинни в упор красными кровожадным глазами.       — Опять ты, фейри?       Лорд Волдеморт легко перебрался через высокие борта котла и зашагал по направлению к ней. Джинни невольно скользнула взглядом по его худому нагому телу и белой, будто мраморной, коже. Щёки покрылись стыдливым жаром. Волдеморт широко взмахнул волшебной палочкой, заставляя чёрную мантию заструиться по телу, а губы его искривила плотоядная ухмылка.       — Что, фейри, пришла доказать, что не хуже тех женщин, которых я выбираю? Ну, так и быть, иди сюда! — Он вновь открыл ей свои объятия. Она с вскриком отшатнулась от него, зацепившись каблуком за чьё-то павшее тело, и упала, вымазав руки кровью и промочив платье. Джинни попыталась отползти от одного убитого воина, но тут же наткнулась на другого. В ужасе она закрыла лицо руками, едва сдерживая рвущиеся из груди рыдания.       — А вообще, фейри, ты выбрала так себе воспоминание для своего появления, — проговорил он задумчиво. — Надо было всё-таки оставить тебе блюдце с молоком.       Сквозь растопыренные пальцы Джинни видела только босые ноги Волдеморта, прохаживавшегося по мёрзлой земле. Очевидно, он даже не замечал павших вокруг воинов — наверное, такая картина Волдеморту была не в новинку. Джинни передёрнуло от отвращения. И тут холодные руки Волдеморта оторвали её ладони от лица, и он указал на застывшую упрямую фигуру Тома, похожую на чёрный призрак возмездия.       — Кто это там, на холме?       — Это Мордред, разве ты не видишь! Узурпатор на троне! — Джинни рассмеялась над его озадаченной физиономией, стараясь отогнать липкую волну страха и возбуждения.       — Что ты несёшь, фейри? Это же я, я — там, на холме. Что происходит? Отвечай, живо! — Глаза его наполнились безумием и непониманием, и Волдеморт встряхнул её за плечи. Джинни уже не слишком понимала, где она и что происходит. Кошмар опутывал её своими цепкими фантасмагорическими щупальцами, не давая вздохнуть. — Как мы связаны, отвечай! Кто ты такая?       — Твоя суженая — ты сам сказал.       Волдеморт смотрел на неё долю секунды равнодушно, отстранённо, а потом смысл слов постепенно дошёл до него. Он зашёлся леденящим жилы смехом.       — Отвечай, кто ты и что задумала, сумасшедшая! — Он наотмашь ударил её по лицу, но добился только того, что жуткое поле брани подёрнулось туманной дымкой…       Джинни пришла в себя, продрогнув на холодном каменном полу. Открыв глаза, она в немом ужасе глотала воздух широко распахнутым ртом. Вокруг были лишь тьма и звенящая ирреальная тишина. Пока сердце выпрыгивало из груди, глаза постепенно привыкли к мраку, и Джинни смогла разглядеть слабо светящуюся полоску. Потянувшись к ней едва видимой рукой, она сумела нащупать шершавую изнанку чего-то. Толкнувшись вперёд, Джинни поняла, что это был всего-навсего гобелен, в тёмную нишу за которым она, видимо, свалилась, потеряв сознание. Выбравшись из гобеленового плена, она окинула взглядом полотно, освещенное лунным светом из окон и изображавшее сцену средневековой охоты. Белого оленя с красными ушами гнала пятёрка худых остромордых гончих. Но кто знает, куда заведёт охотников неведомый белый олень — не в подземный ли мир? Прекрасная белая шерсть животного серебрилась в лунных лучах, и Джинни невольно залюбовалась этой жутковатой красотой. Затем она выглянула в окно и на освещённой низине увидела одинокую фигурку, бредшую, словно во сне, к чёрным водам озера.       Джинни что есть силы кинулась вперёд, не зажигая волшебного света. В тёмных переходах без окон она пробиралась на ощупь, по ощущениям всё ближе и ближе приближаясь к дверям из замка, которые оказались едва заметно отворены. Ровно настолько, чтобы могла пролезть одна худенькая девичья фигурка.       — Луна! — закричала Джинни, разгоняя ночную тишину. Где-то в Запретном лесу в ответ ей раздался волчий вой. Задыхаясь от бега, Джинни побежала вниз по стёршимся от времени широким ступеням, спускавшимся к озеру. Рваные, смутные силуэты чёрных туч закрыли свет луны, и Лавгуд нигде не было видно. Леденящая душу паника затопила Джинни. Где-то впереди послышался тихий всплеск. Джинни подбежала уже к самому озеру, и сухие заросли камыша зашуршали вокруг неё, а слишком высокие ветки тотчас же оцарапали щеку.       — Луна, где ты! — опять позвала Джинни. Небольшое водное эхо разнеслось в ночи, а ответом ей был ещё один слабый всплеск справа. Джинни сильнее подалась вперёд — холодная вода немедленно обожгла ноги. Наконец решившись зажечь «Люмос», Джинни подняла палочку повыше. Свет разнёсся по словно бы вязкой, похожей на жидкую смолу, глади Чёрного озера, и Джинни вскрикнула, наконец заметив Луну.       Та стояла на мелководье метрах в пятидесяти, на самой границе света, в тонкой хлопковой ночной рубашке без рукавов, и её длинные белые волосы, словно плащ, укрывали плечи. А из воды… А из воды торчало несколько мертвенно-бледных рук, которые тянули её вниз. На дно. Луна не очень-то сопротивлялась. Уступая силе охватывавших её пальцев, она склонялась всё ниже, а намоченная ткань плотно обхватывала её ноги и тело. Джинни побежала к ней, стараясь до поры до времени заходить в воду не дальше, чем на щиколотку. О промокших туфлях и зверски холодной воде она пыталась не думать. Поравнявшись с Луной, Джинни направила палочку в воду так, чтобы не задеть Луну, прокричала:       — Ундис!       Струя кипятка вырвалась из острия её волшебной палочки, и из-под воды раздался вопль боли и гнева. Руки немедленно отпустили Луну, но вскоре из глубины вынырнула пара русалок. Молниеносно они метнулись на Джинни, оскалив свои острые, как иголки, зубы. Их непривлекательные черты лица ещё сильнее исказила гримаса ненависти, и от ужаса Джинни едва не выронила палочку. Но, сделав полшага назад, она всё-таки ещё раз обдала кипятком приближавшихся тварей. От их вопля можно было оглохнуть, и Джинни невольно вскинула руки, закрывая уши. К счастью, окатив её россыпью ледяных брызг, русалки отступили — на время или насовсем, Джинни не собиралась выяснять, стоя в холодной воде.       Прошлёпав вперёд и зайдя в озеро чуть ли не по бёдра, Джинни наконец вцепилась в локоть Луны и потянула её к берегу. Жутко раскрытые и закатившиеся глаза той заставили Джинни вскрикнуть от страха. Этот звук родил где-то в глубине тёмных вод новые всплески. Похолодев от ужаса, Джинни потащила безвольную и бессознательную Луну к спасительной суше. Выбравшись на твёрдую почву, та шагала сначала неуверенно, а потом всё более и более осознанно, пока совсем не пришла в себя, удивлённо спросив:       — Джинни, что мы здесь делаем?       — Очевидно, любуемся звёздами, — саркастично ответила та, чувствуя, что напряжение понемногу отступало перед спасительным приближением школьных стен.