«Дрожащие пальцы цепляются за воротник чужой рубашки, прожигая знакомые, до боли родные глаза ненавистным взглядом. С губ срывается горькая усмешка, когда она поддается ближе, шипя надломленный голосом: — Тогда, скажи мне, где была твоя чертова мораль, когда они умирали?»
Мертвая тишина, охватившая комнату словно плотно сжатые тиски, смыкает костлявые пальцы на расцветающей багровыми синяками шее, впиваясь ногтями в израненную кожу. Дыхание застревает в глотке, подрагивающие пальцы касаются мокрой и липкой от крови ткани кофты, ощущая острое лезвие ножа, торчащего из раны. Она знает, что в ближайшие дни и даже недели не сможет двигать ни рукой, ни плечом в полную силу. Ямадзаки глухо сглатывает, облизывая пересохшие и местами треснутые губы, морщась от кислого привкуса на кончике языка. С болезненным вздохом она устало приваливается спиной к бетонной стене, понимая, что если в скором времени не вытащит этот нож из раны, чтобы остановить кровь и зашить разорванную кожу, то через час, максимум два, умрет или от потери крови, или от инфекции. Ей стоило бы поторопиться, найти аптеку и покончить со всем этим, но слабость во всем теле не позволяет даже открыть рта. Она вяло моргает, осматривая комнату, глянув в сторону притихшей парочки на полу, замечая, как испуганно взирает молодой парень на лежащий в паре сантиметров от него труп старой женщины. Ямадзаки совсем забыла, что кто-то здесь, вероятно, впервые видит смерть своими глазами и косвенно является участником. Однако, это явно не последняя смерть на его глазах. В этом мире, чтобы выжить, люди вынуждены сражаться не только со смертью, но и друг с другом, вырывая победу из чужих рук. Он услышит и увидит, как будут умирать его друзья и близкие; почувствует, как ритм их сердец остановится под его руками, а глаза навсегда потеряют жизненный блеск. Может быть, он сам станет виновником их смерти, а может, убьет себя, чтобы не чувствовать эту боль. В мире, где нет ни границ, ни правил, люди будет делать все, чтобы выжить. И этот мальчик, как и другие, тоже запятнает свои руки кровью. Никто не выйдет из этих игр таким, каким был раньше. Все они, в конце концов, станут убийцами. Ямадзаки хмыкает, понимая, что это даже довольно иронично. Она должна спасать чужие жизни, жертвуя своей собственной, но в итоге на ее счету уже несколько невинных жизней после второй игры. Видимо, отец все-таки был прав. Ямадзаки с самого детства являлась просто монстром и убийцей, неспособной на нечто большее. Но к его несчастью, они были похожи, как две стороны одной медали. Не только внешне, но и внутренне. Ямадзаки переняла от своего отца все то, что он так яро ненавидел в себе. Острые черты лица, бледность кожи, тонкость рук, невысокий рост, даже родинки у них были в одних и тех же местах: за ухом и на запястье. От мамы достались лишь мягкие, цвета темного шоколада волосы и зеленые глаза. Довольно редкое для Японии и других стран Азии явление, но Ямадзаки и не была чистокровной японкой. Отец не желал говорить с ней о матери, но она узнала сама, когда нашла записи из дневников мамы, которые она любила вести на протяжении всей жизни. Там мама описывала свою жизнь в родном городе Дублине, столице Ирландии. Вплоть до совершеннолетия мама жила в семье жутких аристократов и была вынуждена покорно следовать всем семейным запретам и ценностям. Она сбежала из дома в день своего дня рождения, оставив лишь короткую записку сестрам на прощание. Мама странствовала по миру, как всегда и мечтала, описывала каждую страну и город с неприкрытым восхищением, чувствуя долгожданную свободу. А пятью годами позже, во время цветения Сакуры, приехала в Японию, где и встретила свою любовь. Мама описывала это как самое неповторимое и сильное чувство, что только этот человек мог подарить ей и счастье, и свободу, и любовь. Они оба нашли в друг друге для себя то, что искали всю жизнь. Отец настолько сильно её любил, что, когда узнал о скором рождении дочери, захотел точную копию своей жены. Такую же мягкую и уточненную, добрую и безумно красивую. Но в итоге собственными руками сотворил пустующую оболочку из стали и льда, словно хотел показать, насколько на самом деле может быть никчемна человеческая жизнь. Отец брезговал даже взглянуть в сторону дочери после смерти любимой жены и особенно презирал смотреть ей в глаза. Такие же ярко-зеленые, как и у матери. Ямадзаки посмеивается, сглатывая горечь и кровь, осевшие на языке. Она знает: отец ни капли не расстроится, если узнает о её кончине. Ведь ему наконец-то удастся избавиться от бремени, которое он вынужденно таскал с собой столько лет, но никак не мог уничтожить собственными руками. Сжав зубы до ощутимого скрежета, она слабо выдыхает, чувствуя, как пульсирующая боль распространяется по всему телу, отдавая резкими приступами то в шее, то на ладонях. Нож замедлял сильный поток крови, но несколько крупных капель стремительно стекали вниз по коже, впитываясь в ткань кофты. С ее губ срывается тихий, болезненный стон, когда она с силой отталкивается от стены, и едва ли держится на ногах, но успевает вытянуть руку в сторону, опираясь ладонью на окровавленную стену, ощущая липкий бетон под пальцами. Зажмурившись, Ямадзаки видит сотни ярких искр, пляшущих в ее глазах на фоне кромешной темноты. Она делает короткие и медленные вдохи, надавливает на разорванную кожу вокруг раны, поднимая голову вверх. И только сейчас замечает, что за ней, видимо, уже несколько долгих минут в упор следят знакомые карие глаза, пронзающие внимательным взглядом с ног до головы. Ямадзаки медленно переставляет ослабевшие ноги по полу, наконец сравнявшись плечами с Чишией. Она видит, как его пальцы сжимают маленький шокер в руках и понимает, что именно этим он вырубил водящего. Хмыкнув, Ямадзаки аккуратно протискивается мимо него и выскакивает наружу через открытую нараспашку дверь, вдыхая свежий от прохлады воздух. Едва избежав падения у порога, она хватается за перила обеими руками, начиная свой медленный путь вдоль коридора, не зная, куда ей идти дальше. До убежища около часа ходьбы, но с ее ранением это затянется на два, а то и три часа. В может, она не успеет пройти даже половины пути и свалится где-нибудь из-за обильной потери крови. Но иного выбора у нее нет. Возможно, по пути Ямадзаки все-таки удастся найти аптеку. Вздохнув, она доходит до лестничного пролета, зная, что электричество в скором времени отключат, и ей бы очень не хотелось застрять в лифте без единого шанса выжить. Ямадзаки спускается вниз по ступенькам, держась за поручни, чтобы не покатиться вниз кубарем. Она пару раз оступается, но, в целом, успешно проходит два этажа за десять жалких минут, тянущихся как целая вечность. Ямадзаки перестала считать минуты спустя еще один этаж. Возможно, прошло полчаса или даже час, когда она наконец добралась до последних ступенек, ступив ногами на землю. Выдыхая, девушка прислоняется спиной к стене, сползая по ней вниз. Ее тело слишком ослабло после двух ранений и отсутствия питательной пищи. За эти две недели без тренировок она потеряла пару килограмм своего веса, который и так, по словам их медсестры в участке, был на грани. Ямадзаки хватается рукой за стену, пытаясь подняться на ноги, но не может, словно тело приковало к земле и оно больше не слушается ее. Так чертовски жалко и нелепо. Она не знает, сколько проходит минут или даже часов, но в какой-то момент, на лестнице раздаются тихие, почти бесшумные шаги, спускающиеся вниз по ступеням. Приподнявшись на локтях, Ямадзаки цепляется пальцами за землю, отползая в сторону, чтобы скрыться за кустами. Пытаясь нащупать нож в кармане кофты, она вспоминает, что бросила его на пол в комнате во время драки с водящим и оставила там, когда уходила, забыв про него. Напрягшись всем телом, Ямадзаки, затаив дыхание, ожидала чужого появления, не зная, кто кроме нее мог остаться в этом здании. Большая часть игроков погибли, но те, что остались, должны были давно покинуть здание через главный выход. Если только это не организаторы игры, пришедшие убрать тела игроков, или же игроки, которые пытались что-то узнать. Ни тот, ни другой вариант не закончится особо хорошо для Ямадзаки, если кто-то из них заметит едва живое тело на земле у порога здания. Её, скорее всего, тут же убьют. По крайней мере, это будет легкая смерть. Шаги слышатся все ближе. Замерев на своем месте, Ямадзаки сжимает руки до побелевших костяшек, не отводя взгляда от выхода. К счастью или нет, но она тихо выдыхает, когда замечает знакомые очертания белой кофты и светлых волос, не имея ни малейшего понятия, почему этот человек, спустя час или около того, все еще находился в здании. Впрочем, её это не особо волнует. Он, в любом случае, скоро уйдет, оставив Ямадзаки одну. Устало откинув голову назад, она сглатывает, но тут же напрягается, когда слышит резкий хруст веток. Повернув голову на звук, Ямадзаки видит замершего на половине пути Чишию, внимательно рассматривающего территорию вокруг здания, словно пытается найти что-то. Или кого-то. И, видимо, этот «кто-то» — сама Ямадзаки, учитывая, как блестят его глаза, когда он натыкается на нее взглядом. — Нашел, — хмыкает Чишия. Высунув руки из кармана, он шагает в её сторону, растягивая губы наподобие ухмылки. Ямадзаки хмуро наблюдает за его приближением, сощурив глаза, когда Чишия опускается перед ней на колени, протягивая два пальца к точке пульса её шее. Опешив, она замирает, удивленно распахнув глаза, не в силах даже пошевелиться. Пальцы невесомо парят над её кожей, медленно дотрагиваясь до алеющей шеи, прощупывая пульс. — Живая, — говорит Чишия, убирая руку. — Помочь? Ямадзаки откашливается, и, наконец, моргает, вяло качнув головой. Её тело отпрянуло к стене, прикрыв рану на боку ладонью. — Не думала, что ты такой благородный. Чишия пожимает плечами, пальцами оттягивая воротник своей кофты. — Ну, я в белом. К тому же, я тоже не думал, что ты настолько глупа, но, как видишь, мы оба ошиблись. — Очень умно, — фыркает Ямадзаки. — По твоему, надо было дать этому парню умереть? Он не отвечает. Склонив голову набок, карие глаза испытующе смотрят в её, словно что-то проверяют. С губ срывается тихая усмешка, когда его руки тянутся к ней во второй раз, с силой надавливая на раненное плечо, цепляясь пальцами за разорванный участок кожи вокруг ножа через ткань кофты. Ямадзаки болезненно шипит, вздрогнув от прикосновения, как от удара. Её рука взлетает вверх, сжимая пальцы на чужом запястье. Она хочет оттолкнуть его от себя, но он не дает ей сделать этого. Снова надавив на рану, он пользуется заминкой девушки и хватается за рукоять ножа, медленно потянув на себя. Кровь стынет в её жилах. Боль, словно нескончаемый поток обрушившейся воды, ручейком разливается по всему телу, заставляя крепко стиснуть зубы, сдерживая рвущиеся наружу крики. В глазах пылают яркие искры, глотка горит огнем, и кажется, что это длится целую вечность, но на самом деле — не дольше пары секунд. Нож с противным лязгом вытаскивают из кожи, сдирая кофту с плеча. Она слышит копошение в карманах и чувствует, как грубые руки бесцеремонно прикасаются к её коже, но не находит в себе сил отойти или что-нибудь сказать. Может, это и чертовски глупо с её стороны, но, как стало понятно ранее, Ямадзаки с самого начала совершила глупость. И, хоть знала, что не следовало лезть в драку с водящим, когда тело и так уже было на грани, её принципы не позволили оставить очевидно слабого мальчишку наедине с ним и молча наблюдать, как он отчаянно пытается спасти свою жизнь. Вот, в чем было их различие. Ямадзаки, вопреки своей незаинтересованности в чужих жизнях, работала в органах и спасала других людей, независимо от того, кем они ей приходились. Она не любила лишние жертвы, предпочитая заняться проблемой самостоятельно, даже если это могло обернуться самым худшим исходом для нее. Чишия же выбирал просто наблюдать за борьбой и чужими жизнями, не пытаясь их спасти, даже если у него был шанс протянуть им руку. Тем не менее, именно этот человек сейчас пытался спасти её. Хоть и было очевидно, что делает он это не ради Ямадзаки. Пускай так, она разберется с этим позже. С тихим вздохом Ямадзаки отпускает его запястье, обессилено уронив руку вдоль тела. Мысль о том, что сейчас ей придется снять и кофту, и футболку, не доставляет особой радости, но выбора, как всегда, нет. Хотя, выбор может и был, но вот перспективы — точно нет. Поэтому, расстегнув замок, Ямадзаки медленно сняла кофту, отбрасывая её в сторону. Футболка — еще более долгий и сложный процесс, но с этим ей даже решают помочь, потому-что кровь из раны сочится все сильнее. Приподнимая подол мягкой ткани вверх, Ямадзаки тянет ее до груди, аккуратно стягивая через голову. С чем ей благородно решают помочь. Поддавшись чуть ближе, так, что Ямадзаки могла услышать яркий запах мяты и трав, Чишия протягивает руки к ней, задевая пальцами горячую кожу, оставляя легкое жжение на теле. Бросив футболку в ту же сторону, что и кофту, она остается лишь в топике и спортивных штанах, чувствуя легкую дрожь от прохладного ветра. Она уже начинает замерзать, и это нисколько не удивляет. Ямадзаки потеряла уйму крови и потеряет больше, если они не остановят её. Сплюнув скопившуюся кровь во рту на землю, она поднимает взгляд вверх, замечая в руках Чишии антисептик и марлевую повязку. Рядом, на футболке, лежали медицинский степлер и вата. В целом, ничего нового. За все то время, что она работала в полиции, ей не раз приходилось самостоятельно зашивать себя или напарников до прихода в больницу. Поэтому Ямадзаки даже не дернулась, когда холодную жидкость антисептика вылили на открытую рану, чувствуя, как кожа, будто под искрами горящего пламени, стремительно разгорается. Это привычно. Раздраженную кожу вокруг раны протирают мокрой ваткой, стирая засохшую кровь и остатки антисептика. Склонив голову набок, Ямадзаки ощущает исходящий от чужого тела жар и палящее дыхание на своей коже, остро осознавая отсутствие какого-либо верха, кроме короткого черного топа. Она хочет отклониться назад, но некуда, её спина уже плотно прижата к бетонной стене. Выдохнув, Ямадзаки поднимает взгляд на Чишию, замечая, с какой легкостью его руки, чуть погрубевшие на концах, парят над её кожей, словно он, как и она, делал это десятки или даже сотни раз в прошлом. Вероятно, если это так, он был врачом или учился в медицинском. Но она может узнать это позже. Сейчас ее внимание больше привлекает браслет, похожий на ключ-карту, которую обычно выдают в спортзалах или в отелях, на его запястье, когда он тянется за медицинским степлером. В прошлый раз, на их первой игре, его там не было. — Нашла что-нибудь интересное? Ямадзаки тихо хмыкает, ничуть не удивленная, что её так быстро поймали. — Да, — говорит она, протягивая руку к его правому запястью, и постукивает подушечкой пальца по пластмассовой вещице. — Что это? — Браслет, — Чишия поднимает на нее свой взгляд. — Он означает принадлежность к пляжу. — Пляж? — Место, где собирается большинство игроков. Пристанище для отчаянных. Ямадзаки криво усмехается. Довольно забавно звучит. Она не верит, что в этом мире существует безопасное место, способное спрятать их всех от кровожадных и жестоких игр. Но на это может быть интересно взглянуть. — Чушь, — фыркает Ямадзаки. Уголки его губ приподнимаются, он щелкает скобами и подносит степлер к плечу. Острые скобы впиваются в израненную кожу, скрепляя разорванные частички друг с другом. Ямадзаки морщится. — Можешь убедиться в этом самостоятельно, Ямадзаки-чан. Прищурившись, она хмыкает на это дополнение, растягивая губы. — Предлагаешь пойти туда, Чишия-кун? — Может быть, — уклончиво отвечает он, разрывая упаковку с бинтом. — И почему я должна доверять тебе? — Не должна, — качает головой Чишия. — Но если хочешь выжить, то тебе придется. Смотря в карие глаза напротив, она понимает, что согласится, даже если позже пожалеет об этом тысячу раз. Вложив руку в чужую ладонь, позволяя себе в который раз принять помощь другого человека, Ямадзаки также понимает, что была права. Он делает это только ради собственной выгоды. Ей осталось лишь узнать, куда приведет его игра, чтобы обернуть конечный ход в свою пользу.***
Пляж, как она и думала, совсем не похож на пристанище для игроков, чья жизнь каждый день висит на волоске от смерти. Это место было заметно за несколько километров, потому что было единственным освещенным зданием во всем Токио. Громкая музыка и радостные возгласы жителей пляжа были слышны отовсюду. Она осматривается по сторонам, замечая, что все ходят в коротких купальниках, а некоторые, те, что притаились в отдельном уголке пляжа, вообще их не носили. Здесь люди действительно проживали свою обычную жизнь, не думая о завтрашнем дне. Они делали все, чтобы забыться. Танцпол возле бара был полностью усеян игроками, они танцевали, пели и устраивали шоу для восторженной публики; на шезлонгах трахались сразу три или даже четыре парочки, ничуть не стесняясь других; везде, где только можно, нескончаемо курили травку и запивали все алкоголем. Потому что так легче. Это полный побег от реальности. Вот она — идеальная утопия. Ямадзаки хмыкает, повернувшись к замершему позади себя Чишии. — Так, значит, пристанище для отчаянных, да? Уголки его губ дергаются. Он машет ей рукой в сторону другого конца пляжа, где возле бассейна на единственном шезлонге расположился широкоплечий мужчина с темными волосами, кончики которых болтались у плеч. Красный халат свисал с обеих сторон, открывая вид на оголенную грудь и черные плавки. Вокруг него собрались сразу три девушки. Одна рука мужчины обвивала тонкую талию миловидной девушки с пухлыми губами и открытой грудью, а вторая — поглаживала бедро полностью нагой девушки с другой стороны. Третья девушка стояла сзади, помешивая янтарную жидкость в стакане маленькой трубочкой, периодически протягивая его мужчине, когда он отрывался от двух других, чтобы смочить горло и подарить ей размазанный помадой поцелуй. Ямадзаки пусто уставила на весь этот цирк, которым, очевидно, заправлял тот человек. Потому что направились они именно к нему, привлекая со всех сторон заинтересованные взгляды. Ну, видимо, интересовала их даже не она, а ее фигура, которая, по словам, была: «идеальной, чтобы трахнуть». Ничего удивительного, она нередко слышала эти слова, хотя сама даже представить не могла, что их могло привлечь в её теле. Но некоторым, особо наглым, без разницы кого использовать, лишь бы утолить «жажду», как они говорят. Не раз она ловила педофилов в метро за скрытой съемкой под юбками детей и девушек. На её столе была целая куча заявлений от девушек, подвергшихся сексуальному насилию. И половина обвиняемых ушли безнаказанными, потому что не все считают это чем-то важным для рассмотрения. Здесь, в мире, где нет ни законов, ни правил, это не так уж сильно отличается от реальности. Но здесь царила свобода. Не та, которую желала получить мама, когда бежала от своей семьи. А та, которую желали получить обычные люди. Они проходят через весь бассейн и, наконец, приближаются к мужчине, как раз в тот момент, когда его широкая ладонь ложится на грудь нагой девушки, захватывая ртом круглую конфетку зеленого цвета, любезно предоставленную третьей девушкой. Заметив незваных гостей, он лениво поворачивает голову в их сторону, но тут же широко улыбается, обращая блестящие черные глаза на Ямадзаки. — Ах, у нас прибавление! — задорно восклицает он. — Добро пожаловать на пляж! Растолкав двух недовольных таким исходом девушек, мужчина вскакивает на ноги, преодолевая расстояние между ними в два коротких шага. Он растягивает губы в широкой улыбке, стягивая оправу солнцезащитных очков с волос на глаза, повернувшись в сторону стоящего по правую руку от нее Чишии. — Я все гадал, где же ты пропадал, — хмыкает мужчина, снова обращая все свое внимание на Ямадзаки. — Моя вина, я даже не представился. Меня зовут Данма Такеру. Но в здешних кругах я больше известен как Шляпник. Пойдем, моя дорогая, я расскажу тебе все тайные секреты этого чудного места. Мужчина, Шляпник, хлопает руками и разворачивается в сторону огромного здания отеля, пальцами поманив ее за собой. Ямадзаки пусто уставилась ему вслед, почувствовав, как её спины коснулись чужие пальцы, мягко подталкивая вперед. Дернувшись, она краем глаза замечает белый силуэт, выскользнувший со стороны. Глянув на него, она выдыхает, качнув головой, и решает последовать за эксцентричным человеком, держась на небольшом расстоянии от идущего сзади Чишии. Ямадзаки согласилась прийти сюда из-за скудного интереса и, раз уж так, ей нужно узнать об этом месте как можно больше информации. Она могла бы сделать это самостоятельно, но если Шляпник так хочет поделиться с ней информацией, Ямадзаки не станет отклонять его предложение. К тому же, вероятно, это что-то вроде посвящения на пляж, которое проходят все прибывшие сюда. Роскошный отель «Райское Токио» — это пестрящее самыми разными красками здание. Просторный вестибюль в центре отеля расстилается красным ковром с узором из золота, возле стен стоят большие кожаные диваны черного цвета. В каждом уголке стояли горшки с расцветающими цветами и живыми растениями, заметно отличавшимися от тех, что она видела в пекарне. Здесь открывался вид на все коридоры трех верхних этажей и маленькие балконы в центре каждого. На потолке были подвешены японские флаги, а рядом низко висели вычурные люстры. Даже неудивительно, что многих членов пляжа привлекла такая роскошь. Этот отель стоил немалых денег и, не будь они в мире, где дозволено все, лишь некоторые из них смогли бы позволить себе проживание здесь. — Тут, на пляже, царит полная свобода, — подает голос Шляпник, когда они поднимаются по крутой лестнице, загнутой на углу, на третий этаж. — Делай все, что хочешь, но будь душкой: следуй правилам. Тут их всего три. Первое — все члены пляжа обязаны носить купальники. Ну, за исключением военных, но они у нас отдельный сорт. Понимаешь, форма отражает содержание, — цокает он. Шляпник ведет их через длинные и просторные коридоры к высоким дверям в самом конце. Они усеяны разными узорами и росписями по бокам, а наверху висела маленькая табличка «Конференц-зал». Щелкнув пальцами, Шляпник обхватывает ручку двери, и спускает солнцезащитные очки на переносицу, обернувшись к Ямадзаки. Сверкая глазами в её сторону, он растягивает губы в самодовольной улыбке, распахивая двери перед ними. — Вот он, моя дорогая, таинственный секрет пляжа! — Шляпник раскидывает руки в сторону, зазывая девушку внутрь. Ямадзаки чувствует, как дыхание замирает, когда она переступает через порог комнаты и замечает длинный стол в самом центре зала, а за ним — усеянную картами покерной колоды стену. Большинство мелких карт уже были зачеркнуты, но фигурные не были тронуты. Среди этого полотна для нее ярко выделялась лишь одна свободная карта. Ничем не приметная, но горящая пламенным огнем в кармане ее кофты шестерка черви. — Единственный и действенный способ покинуть Пограничье — собрать все карты до единой, — хлопает Шляпник. — Я, конечно, не могу раскрыть источники своей ценной информации, но, уверяю тебя, милая, они абсолютно точны и правдивы. Задолго до того, как здесь начали появляться люди, мы собрали воедино всю информацию, что имелась об этом месте. Так вот, вернемся к нашим правилам, — он улыбается, подняв пятерню вверх, загибая два пальца. — Второе правило пляжа — все игроки должны сдавать выигранные карты. Каждая из ваших карт послужит для всеобщего блага. Поскольку за раз может освободиться лишь один человек, он автоматически освобождает место для другого. Конечно, обидно, что новичкам достаются места лишь в самом конце списка, но, если тебе удастся выжить достаточно долго, номер будет понижаться, пока ты не станешь номером один. Также, на него влияет ранг твоей карты. Когда первый номер вернется домой, не пройдет много времени, когда другие тоже смогут вернуться. Пока все игроки не покинут пляж. Ямадзаки фыркает. Такая несуразная чушь. Вся эта беззаботная атмосфера, роскошь, полная дозволенность всего, беззаконие и гарантия безопасности. Тихая гавань иллюзий для слепых и отчаянных, чтобы заглушить их боль от потерь и страхов. Люди по своей природе привыкли подчиняться кому-то или чему-то, возвышая диктатора до уровня бога. Вот, чем на самом деле был пляж. Еще одна иерархия. Ей лишь было интересно: действительно ли Чишия верил во весь этот бред, или же просто притворялся. Она была бы разочарована, если бы переоценила его умственные способности. — Для подготовки в разных играх формируются сбалансированные команды из четырех человек, согласно их сильным сторонам. Это минимизирует риск потерь и повышает шансы каждого игрока, — говорит Шляпник, наклонившись к ней. — Вот ты, какая у тебя специальность? — Бубны, — отвечает Чишия за нее. Ямадзаки хмуро оглядывается на него, но не оспаривает это. Интеллект был самой сильной ее частью. Физическая сила сейчас у нее хромает, а черви слишком предсказуемые. Командная работа, трефы, самое ненавистное дело для Ямадзаки, и она могла только порадоваться, что, хотя бы пока что, они не попадались ей. — Ах, значит, команда умников, — хмыкает Шляпник, протягивая свою ладонь. — Ну что же, на следующей игре у тебя будет шанс доказать свою полезность пляжу. А теперь, поделись со мной своими картами, дорогая. У Ямадзаки была всего одна карта. С первой игры ей досталась только виза, которую она выбросила в мусорку. А после третьей даже не стала забирать, попросту не смогла. Потянувшись к карману кофты, Ямадзаки достает карту и протягивает её в ожидающие руки, не раздумывая. Ей эти карты не нужны. — Шестерка черви, — шепчет мужчина, аккуратно забирая карту из рук. Его пальцы бережно проводят по мятым концам, разглаживая неровности. — Мой драгоценный рассвет, ты действительно чудо, явившийся нам под покровом ночи. Мы гонялись за этой картой несколько месяцев. Черви — одни из самых недоступных. Но ты приблизила нас к финальной точке еще на одну ступень! Скоро все люди пляжа смогут вернуться домой! — смеется Шляпник, развернувшись к ней спиной. — За такую драгоценность твой номер будет повышен. Наслаждайся своим временем на пляже, Ямадзаки-сан. Добро пожаловать в идеальную утопию! Ямадзаки слушает его вполуха. Оглядываясь назад, на застывшего за её спиной Чишию. Все, о чем она может думать, так это то, почему уже третьему человеку в этом гребаном мире известно её имя.