Вечно 17.

Вечер дотлевал вместе с сигаретой, зажатой меж зубов. Еле заметный в сырости почерневших дорог и обшарпаных стен домов, он догорал, принося с собой последние сомнительные радости жизни. Больше не было. В магазин идти не хотелось совершенно. На душе гадко, липко, противно, будто дёгтем облили, запятнали и бросили захлёбываться. Под ногами, затапливая старые, потрёпанные жизнью найки, растекалась мутная бензиновая лужа, натёкшая с близлежащего гаража, в котором вечно собирались Виталич и компания. Пару раз Серёжка пересекался с ними. Стремался, по понятиям затирали, особенно за проколотое ухо, но не били. Цокали языками, предлагали наливку и всего-то. Старые они, в нарды играют, да на гитаре лабают по вечерам зачётный блатняк. Колоритный, одним словом. Сейчас там было пусто и тихо, лишь угрюмые тени облезлых, корявых деревьев бродили по ржавой облицовке. И с чего такая меланхолия? Впору идти с Ромычем катать в доту, а не стоять под подъездом, чувствуя как с каждой секундой от промозглого, слегка влажного ветра с залива, одежда становится всё влажнее, тяжелее, холоднее. Домой не тянуло. Дома так же мрачно, ещё и убираться надо. Снова казалось, что делает что-то не так. Так ведь не должно быть, да? Горошко поднял взгляд на тёмное, почти чёрное небо без единой звёздочки. Не должно, но может. Не стоит стыдиться этого, даже если визуально в жизни всё прекрасно. Это как снежный ком. Сейчас прекрасно, а гложет ситуация с прошлой недели. Ты даже не помнишь, а она сидит на подсознанке и жуёт тебя изнутри, доедает остатки потрёпанного жизнью сердца, которое как мошпит качает кровь из последних сил, надеясь, что через минуту не закоротит. А гложело много чего, особенно касаемо будущего, собственных чувств, которые он отказывался принимать, ещё Кристинка со своим этим Чеботарёвым… Где-то в груди затеплилась надежда, мнимая, странная, на равне с маниакальностью. После подслушанных разговоров у каких-то девчонок о расставании Дмитрия Юрьевича с этой его не_помню_как_звовут, Серёжа обрадовался, даже поцеловал Кристинку смачно так, в губы, слизнул клубничную гигиеничку и заулыбался, но потом пришло сомнение. А вдруг сломанный телефон… Он сказал ему, а тот ему и по накатанной? Всё возможно. Да, даже если нет. Ты, Серёжа, не красна девица с симпатичной мордашкой, и даже не смазливый мальчик с офигеть какими данными. Ты проблемный, больной на голову, с кучей загонов и комплексов, здоровый лось. Это точно не типаж Дмитрия Юрьевича. На стенку лезть хотелось. Не спал специально. Извечные сны с Чеботарёвым начинали выводить, путать реальность и фантазии. Боялся, что начнёт огрызаться преподавателю. Всё же спать и просыпаться уставшим от всех этих сновидений жутко неприятно, до раздражающих мурашек больно. На улице не так спать хочется, как в помещении. Кристинка возмущалась, ругалась, материла, а потом умоляла поспать больше трёх часов, прилечь и отдохнуть, а не ходить зомбаком с просто таки ужасными синяками под глазами и краснющими глазами. От этого и настроение было на нуле и сил не было. Меньше болтал, больше лез на рожон. Короче невыгодно спать как ни крути. Зато вес стал падать. От всех этих стрессов и недосыпов голод заедал сигареткой и кофе. Жрать вообще не хотелось. Волосы сыпались, шея не поворачивалась и это точно дело не в поломанной оконной раме, с которой сифонит аккурат на кровать. Ситуация патовая — жизнь херня, универ херня, будущее херня, здоровье херня. Всё, можно в гроб и помирать. День сурка с понедельника по субботу. Ничего интересного. Это вообще не он, а его проекция. В четверг поймал себя на мысли, что абсолютно всё ощущается не его и не с ним. Тело фурычит на автомате, пока сам наблюдает со стороны, меланхолично покуривая. Как бы не загреметь к психиатру и уже не с депрессией. В пятницу Кристинка пыталась тормошить, устроила фарс, таскала по всему коридору, звонко смеялась, заставляя морщиться до мошек перед глазами от дребезжания перепонок в ушах, и кружила в танце. Как два идиота вальсировали по коридору универа под шум дождя за окном и вальс Шуберта в беспроводных наушниках. Кружились так отчаянно, что напоролись на какого-то преподавателя. Серёжа улыбался дебильно, поднял взгляд и замер. Дмитрий Юрьевич смотрел нечитаемым взглядом. То ли не понимает, то ли злится. Точно расстался. — Вы чего делаете? — А мы, Дмитрий Юрич, репетируем танец для зимнего бала, — первое что пришло в рыжую пустую голову. Весёлая улыбка незаметно сменилась на нервную. Сильнее вцепился в ладошки Мироновой. Сейчас не тот случай, чтобы выдерживать этот тяжёлый взгляд. — Не рановато ли? Ещё хэллоуинское сборище не отгремело. — В самый раз. Серёжка занятой, поэтому в любое свободное время. Отшутилась девушка, прикрывая Горошко, который явно впал в состояние анабиоза. Редкое явление, поэтому простительное. Смерил смешливым взглядом, задержав взгляд на скуластом лице студента, и пошёл дальше. В этот же день случилось не предвиденное. Сердце реально готовилось рипнуться вечером, иначе зачем так бить в грудь. Наверняка, с внутренней стороны останутся Чеботарёв сегодня особенно неловкий, до безобразия рассеянный, хотя и пытается сделать вид, что так и должно быть. У нас был план и мы его придерживались, ага. Стоял на коленках, собирая бумажки из папки, чертыхался и хмурил брови. Была пара. Серёжа прогуливал и уж точно не думал напороться на преподавателя. На глаза, конечно, не попался, но на задницу залип, оценивающе прикидываясь из-за угла с неподпаленой сигаретой в зубах. Слишком много Дмитрия Юрьевича на один квадратный метр. А мысли всё балансировали между «расстался» и «да нет, херня какая-то». Мало ли почему настроение плохое. Вон, у самого Горошко беспричинные вертолеты. Биполярка в ноль лет не иначе, как иногда говорила Кристинка, когда Серёжа нарывался, пытался найти приключения там, где их в априори не должно быть. — Горошко, ты что тут делаешь? Вздрогнул всем тело, аж стик выпал изо рта. Чертыхнулся, шустро его поднял и встал по стойке смирно. Глазки-то бегали по всему коридору, чтобы только не смотреть в эти глаза… Удивление и непонимание в серых глазах. Узнает, что прогуливал, точно за уши оттаскает или поручит Жизневскому. У того пальцы крепкие. Зря что ли на турниках висит что ли… — А я эт… в туалет шёл, Дмитрий Юрич. Гляжу, вы тут… Я уже ухожу. Горошко выглядел пришибленно, будто застал место преступления и теперь боялся, что и его пришьют, чтобы без свидетелей. — Шли в туалет с сигаретой в зубах? Нервно задёргал руками, пытаясь сообразить что сказать. Конечно Чеботарёв понимающий, но не до такой степени. Играть с огнём нельзя, тем более когда играешь послушного мальчика. Молчание затянулось. Преподаватель выдохнул, понимая, что отговорки не нашлось. Впору вести на разборки, но от мысли что это лишняя волокита, а из рук всё валится, и вообще кажется, очередной день лаж. Неделя в роли холостяка явно не пошла на пользу. — Есть ещё одна? Лицо Серёжи вытянулось. Не понял вопроса совершенно. Есть что? Сигарета? Есть, но Чеботарёв никогда не курил. По крайней мере, в курилке никогда не зависал, и вряд ли его бы выдержки хватило весь учебный день скакать перед студентами и ни разу не затянуться. Что-то не так… — Есть… Через пять минут стояли на улице, курили и молчали. Горошко пялился на мокрый асфальт и иногда на проезжающие мимо машины. Что ещё принесёт этот день? Метеорит или НЛО? Голова начала слегка кружиться. Привалился спиной к стене и потёр виски. Руки тряслись хуже эпилептика. Пару раз приходилось перехватывать сигарету, которая тлела бестолку, пока Горошко пытался справиться с резко накатившим недомоганием. Дмитрий Юрьевич мельком глянул на студента, придержал под локоть, прижимая к себе, чтобы не завалился. — Хилый ты, Серёж. Как ты вообще у Тихона нормативы сдаёшь, — низкий хриплый голос, отголоски подвыветревшегося Армани на рубашке вперемешку с сигаретным дымом не давали почувствовать себя лучше. В горле резко пересохло. Пришлось тушить бычок. — Я просто не выспался, потому что… — Потому что ты идиот, — усмехнулся мужчина. Серёжа изумленно уставился на лицо преподавателя, неотрывно выглядывая смешинки на дне помутневших серых глаз. — Ты думаешь, я ничего не знаю? Ты думаешь, Тихон мне ничего не говорит? Хочешь использовать его как посредника, так не пались. Твои чувства смехотворны. — Что..? Слишком близко, слишком душно. Пространство начало сужаться. Всё вдруг замерло, будто изначально они стояли не на улице, а в узкой, трёхмерной коробке. Руки попытались ухватиться за что-нибудь, чтобы не потерять опору. Сигаретный дым пеленой застилал всё вокруг, словно ужасный китайский ластик, размазывая графичный пейзаж по листу, а не стирая его полностью. Оттолкнул и резко подорвался вперёд, широко распахнув глаза. Огляделся, тяжело дыша и весь подбираясь. Койка жёсткая, пахнет медикаментами и кругом цветастые ширмы, больше похожие на шторки для ванн. Сердце билось где-то в глотке подстреленой птицей, прося объяснений. Они же были на улице… курили, а потом… потом он сказал, что всё знает… Побледнел настолько, что светлые разводы слились с тоном кожи. Заметался, но встать не смог. Запутался в пледе и грохнулся на пол. — Серёжа! Звонкий голос Кристинки как пощёчина. Хлесткая и болючая до заложенных ушей. Поднял осоловелый взгляд на обеспокоенную девушку. Та присела рядом, убирая влажные пряди рыжих волос с лица, рассматривая внимательно лицо, а затем обняла так крепко, что Серёжа даже охнул. — Ты чего?.. — Ты упал в обморок, пока мы болтали с Чеботарёвым. Я до смерти перепугалась. Как в обморок? Нет, он не мог. Они же потом в столовую ходили и эта встреча с Дмитрием Юрьевичем… — …а я тебе говорила, что надо спать, а не мучить себя! Вон, в обмороки падаешь. Нельзя так, Серёж, нельзя… Слышал отрывками возмущения Кристинки. Заглянула медсестра, оценивающе осмотрела парня и скрылась за ширмой. Живой и ладно. Сидели на полу минут десять. Серёжа молча, Кристина шипя змеюкой на него и ласково поглаживая по загривку. Курить хотелось. От этой мысли аж подавился, почувствовав себя и правда идиотом. После таких «снов» можно и курить бросать. До сих пор не верил. Не мог быть это сон… не мог. Слишком реально всё было. Шумы, запахи, улица, он… его взгляд и дыхание, горькой патокой оседающей на покусанных губах. — Потом поговорим. Сорвался с места, бросив Миронову. Нужно было спросить. Просто спросить у Чеботарёва. Но что? Главное, чтобы он правда не знал ничего. Жизневский ведь не мог ничего сказать, просто потому что сам ничего не знает. Серёжа не спалился ни разу. Аккуратно выспрашивал инфорацию тоном, которым говорят о погоде, узнавал общеизвестные факты и слухи. Ничего иного. Просто Тихон знает. Он всегда просветит. Просто беды с башкой случились на почве недосыпа. Да, точно… Наверное. Начиналась настоящая паника, подпитываемая параноидальными мыслями под грифом: «А что если.?». Чеботарёв нашёлся на кафедре. Сидел за столом, заполнял какие-то бумажки и переговаривался с другим преподавателем уж как-то совсем на отвалите. — Дети совсем распоясались, — сетовала женщина, заваривая себе травяной чай. Пахло убойно в кабинете. — Они уже давно не дети… — Дмитрий Юрьевич. Горошко остолбенел от взгляда серых глаз. Триггернуло не по-детски, аж сжался весь. — Вам уже лучше? Напугали вы всех… — Вы курите? Вопрос прямо в лоб. Да такой, что даже невозмутимое лицо мужчины вытянулось от удивления. Тот аж словил на себе удивлённый взгляд англичанки. — Что, простите? — опешил мужчина, но видимо, Серёжа выглядел слишком потерянно, раз сразу дал ответ. — Нет. Серёжа задержал дыхание. Не курит. Значит, и правда сон? И преподаватель ничего не знает? Взъерошил и без того непослушные волосы, облизал губы и выдохнул. Сон… После того раза стал ещё реже спать. Выходить на улицу как сейчас по ночам стало ритуалом. Много курил и старался сильно не загоняться от собственной рефлексии. Стало холодно совсем. Поёжился, кутаясь сильнее в куртку и тупя взгляд в раскуроченный асфальт. Не пойдёт так. Может снотворное поможет? Нет, тогда пить нельзя. А может ну его и в бар метнуться? Время ещё детское. Всего лишь первый час ночи. С утра на пары, но если всего на часик для отвода души, а потом сразу баиньки? Всё интереснее, чем тухнуть в панельной коробке без света в окружении своих страхов и теней. Лучше пьяные тела и дебош. Клуб подальше от дома, подальше от привычного места их обитания. Если Кристинка захочет сунуться — будет плохо. Сегодня он явно был не намерен ходить под ручку с девушкой, подхватывать её звонкий смех, подначивать на глупости и вновь тащить под утро на крышу одного из первых попавшихся домов. Закрыт? Не закрыт? Зайдём. Пьяному море по колено. Сегодня было всё иначе. Драйв летней меланхолии смыло мощным Питерским ливнем ещё вначале сентября. Начало учебного года выдалось просто «замечательно». Просто десять жоп из десяти. Не иначе. Они тогда слонялись вечером после собрания в универе по спальному району, цыкали на предупреждающие раскаты и крысили на однокурсников и преподов. Устроили целый модный приговор на минималках, смеялись и тянулись в разные стороны, не в силах выбрать ресторан, в котором можно было бы помянуть ушедшее лето бокальчиком крепкого. Было время… А сейчас ещё холоднее и неприветливее. С залива ужасно дуло, хотелось закутаться посильнее в куртку. Долбанный таксист не повёз в переулок. Пришлось самому шлёпать по лужам, которых и видно-то не было. Район тухлый, грязный, тёмный. Занесло так занесло. Мерзопакостные рожи, сигаретный дым тяжёлых сигарет бил по рецепторам. Это слишком, даже для него. Закашлял, пока пробирался через тела к входу. Рюмочная платная. Касарь за вход, но зато Крис сюда точно не сунется. Прикурил у самого входа, морщаясь от звонкого, пьяного гогота каких-то девиц. Они обжимались у витрины, пили пиво из одной бутылки и переминались с ноги на ногу. Тоненькие спички, затянутые в сетчатый капрон, короткие юбки из-под которых торчат округлые ягодицы. Пошло, но чертовски возбуждающе… может подцепить кого-нибудь, сбросить напряжение? Нет, глупости. Ещё он в баре первого встречного поперечного не цеплял, чтобы потом лечиться от какой-нибудь гадости. Внутри душно после улицы и шумно. Играет какая-то музыка, официанты носятся. Все посадочные места заняты. Пришлось протиснуться к стойке, чтобы не отставать от посетителей, догнаться поскорее и быть на одной пенной алкогольной волне с другими. Ценник выше Матрикса, аж в облака упирается, если не в кромешную космическую темноту, зато не траванётся… наверное. Серёжа дышал часто, ощущая как от духоты сердце долбится во все двери, пытается выбраться из организма, пробиться хотя бы к вентиляции, не то, что на улицу. Пришлось потеснить какого-то дрыща. Драться не планировал на трезвак, поэтому лезть сейчас на рожон по-идиотски. Алкоголь хоть притупит боль. Может пора остановиться? Завязать с алкоголем, взяться за голову и быть примерным мальчиком-зайчиком? Нет, бред. В долгосрочных планах пункт взяться за голову был лишь после получения диплома. Сейчас же всё шло не по плану. Хотелось закрыться в самую плотную скорлупку, всё обдумать, придумать ходы наперёд, чтобы не ударить в грязь лицом. Всё же если подкатывать к Чеботарёву нужно слишком много удачи и храбрости. Он же натурал… Ну и что? А Серёжа местный городской сумасшедший. Если всё красиво обставить, то сойдёт за шутку-самосмейку, на которую никто не обратит внимание. Стоп… Почему такие мысли? Шот за шотом отправлялись рейсом с пересадкой в кровь, вытесняя её, вместе с дебильными мыслями. Не будет он подкатывать. Не самоубийца. Голова похожа на радиаторную будку. Гудела несчадно, содрогалась от невозможно громкой музыки. Запахло чем-то тошнотворно сладким, прежде чем в глаза попал влажный, густой дым от кальяна. Может сходить на днях с Кристинкой и Ромой? Да, наверное, было бы круто. Раскурят трубку мира, поговорят за жизнь, а потом пьяного Горошко будут ловить по всему Невскому. План надёжен, как швейцарские часы из перехода. Мутнело слишком быстро в голове. Реальность переплеталась с былью, терялась в закоулках сознания и уже весь мир воспринимался не так чётко, поломано, будто через калейдоскоп. Битые стёклышки, склеенные в хаотичном порядке, давали восприятию фору в пару секунд, из-за чего всё притуплялось и ощущалось с погрешностью почти в вечность. — Сергей? Голос знакомый. Резко перестало хватать воздуха, будто чья-то холодная и мертвенно-бледная рука сжала его глотку с такой силой, что впору на тот свет. Дёрнулся, как ошпаренный, упираясь поясницей в стойку и смотря во все глаза на Чеботарёва. Вылизанный с ног до головы, разве что воротник помят и красный след от помады чуть ниже линии челюсти, мутный взгляд серых глаз, гипнотизирующий своей строгой красотой. Нет, нет… Откуда ему быть здесь? Быть такого не может. Наверное, опять отключился за стойкой, иначе и быть не может. — Эй, тебе нехорошо? Вкрадчиво и спокойно. Голос, словно елей лился в уши, закупоривал полностью, лишая возможности адекватно оценивать ситуацию вокруг. Даже факт, что Дмитрий Юрьевич никогда не обращался к нему на «ты» ускользнул от воспалённого алкоголем и страхом сознания. Стыд прилил к веснушчатым щекам. На секунду глаза забегали по помещению, цепляясь за цветастые юбки девушек и оголённые ножки, которые со стороны казались бархатными. Наваждение или не совсем наваждение терпеливо ждало и всё смотрело так обеспокоено. Чего беспокоиться? Ну, штормит, ну, глючит немного… — Нет… в смысле, да, в смысле… Обезьянка с тарелками в голове забила чаще и настойчивее, перебивая хоть какой-то разумный поток мыслей. Он выдавил из себя просто офигеть какую идиотскую улыбку, в надежде, что его сочтут за городского сумасшедшего и отстанут. Не отстали, наоборот, настойчиво потащили на выход. Духота, мутная, словно сквозь призму бутылочного стекла круговерть давила на голову. Если бы не сильная рука, крепко держащая за запястье, то точно прям тут, прям под ноги всем желающим. Коврик в Горох к вашим услугам, как говорится. На общей волне эйфории было всё равно, что будет дальше. За пару секунду, длящиеся целую вечность, пришло осознание неизбежности и странная лёгкость во всём теле. Ну и плевать. Чеботарёв, значит Чеботарёв. Он не в мелодраме, чтобы творить херню и вставать в ступор каждые пять секунд от вида этой прекрасной задницы. Брови взметнулись вверх. Серёжа пошловато усмехнулся, нагло рассматривал ягодицы, затянутые в синюю джинсу совсем уж притуплённым взглядом. «Под штанами задохнулась моя совесть и культура…» — тихо хихикнул, вспомнив строчки из песни, которую слышал когда-то в плеере Кристинки. Как там её.? Ай, к чёрту. Неожиданно пахнуло с залива так, что в глазах помутнело. В голове стало тяжело от большого количества кислорода. Светло как днём. Вывески мелькают перед глазами до тошнотворного кома в горле. Но стало легче, чего греха таить, по крайней мере, уже не так воняет Армани. Больше сигаретами и сладкими духами. — …дке? — Чё? — выше густой ухоженной бороды взгляд не пошёл. Ну, точно Дмитрий Юрьевич. Слегка обветренные пухлые губы, еле заметный шрамик в уголке губ, обжигающее ментоловое дыхание и косуха. Ни разу не видел его в косухе. Чёрной, рокерской, с какими-то нашивками. Взглядом вперился в дёрнувшийся кадык. — Ты в порядке? Ответил в своей голове, залипнув конкретно. Организм процентов на пятьдесят состоял из алкоголя, последние нервные клетки чиллили в бассейне из текилы, иногда коротясь между собой от высокой концентрации идиотизма и сексуального напряжения. Поцелуй с привкусом ментола смазанный, неловкий. Ноги резко онемели, перестали ощущать асфальт, промозглый ветер, обволакивающий голые щиколотки. Чужая рука перехватила за талию, на удивление отвечая на поцелуй, но почти сразу же отстраняясь. — А ты не из робкого десятка, да? Отстранённо вжался в плечо носом, кусая тонкие губы и чувствуя, как широкая ладонь сжала ягодицу через ткань штанов. Опасно, слишком опасно. С его недосыпами, в пьяном угаре, могло случится всё что угодно. Но перед глазами больное наваждение, от которого отказаться просто нереально. И оно швыряло его из крайности в крайность, пинало по рёбрам, застилало глаза мутной, плотной пеленой, не давая увидеть реальность. Может он и правда под чем-то?.. А тем временем, Серёжа вновь оказался в душной толпе. Кто-то ютился на малюсенькой сцене. Кажется, какой-то стендапер. Опять гнал тупые, плоские шуточки про гетеро любовь и недавно принятый закон, связанный с ЛГБТ. Смеялись пара тройка человек, другие же пребывали на своей волне, как и он сам, ведомый в душный небольшой туалет. Ударился спиной о противоположную стену, жадно ловя чужие губы, нетерпеливо дёргая пряжку ремня на джинсах. Чужое шипение на ухо распаляло, туманило голову ещё сильнее. Нить повествования давно оборвалась. Пятнистые руки лезли в чужую ширинку, чтобы, наконец, удовлетворить свою похоть. Тело двигалось на инстинктах, умоляло, ластилось, волной двигаясь прижимаясь, потираясь о крепкое бедро. Всё как в немом кино. Только картинка, без слов и стонов. Нельзя шуметь, иначе выставят и глазом моргнуть не успеют. Колени жёстко упёрлись в чёрный кафель, чужие пальцы грубо сжали рыжую копну волос на затылке, притягивая к полувозбуждённому члену. Не слишком большой, зато толстый и очень тяжёлый, со вздутыми венами и крупной головкой, немного загнутый к животу. Рука держала жёстко, не давая двинуться с места, самовольничать, хотя очень хотелось. Рот наполнился слюной. Он то и дело облизывал губы и умоляюще, еле слышно поскуливал. Другая рука больно сжала подбородок, надавила пальцами на губы, приоткрывая и пихая горячий, просто обжигающий ствол. Серёжа зажмурился, ощущая на языке солоноватый привкус. По телу пробежали мурашки. Ощущение движения, крепкой хватки на волосах и полного контроля жутко возбуждало. Неловко ухватился за джинсу, пытаясь найти опору, ведь стены за спиной было мало. Глаза слезились, слюна стекала по подбородку, оставляя мокрые пятна на штанине Горошко, рядом с топорщащейся ширинкой. Хотелось расстегнуть, но грубые толчки, от которых уносило так, что можно было забыть и собственное имя. Руки как приклеенные к джинсам, чтобы не терять хрупкую связь с реальностью. Горло саднило, но это всё было слишком приятно, особенно держа перед глазами расплывающийся и такой нечеткий образ человека, по которому сходило идиотское сердце. Спустил в руку, додрочив на припухшие, влажные губы и стеклянный взгляд. Что-то сказал, отдышавшись и фамильярно похлопав по красной, горяченной щеке. Что-то спросил, но, не получив ответа, поднял на ноги, встряхнул и с циничной улыбочкой, заметив мокрое пятно на ширинке, сжал член сквозь ткань, сорвав с губ задушенный тихий всхлип. Внимание привлёк. Серёжа пытался сфокусировать взгляд. Казалось, ещё чуть-чуть и совсем отключится, потеряет себя. Снова потащили. Как оказалось к такси, которое подъехало на удивление быстро или может они отирали ещё минут десять стены толчка. Не важно, совсем не важно. Начало ужасно мутить. В карман куртки что-то сунули и пихнули в тачку, громко хлопнув дверью, да так что мозг загудел в черепной коробке. Дуло с окна прямо в шею, забиралось под тонкое летнее одеяло, бежало по позвоночнику и терялось где-то на пояснице. Какой-то голос… смутно знакомый… Низкий, глубокий. Интересно, что он говорит? Не разобрать совсем. Серёжа дёрнулся, сворачиваясь в клубок, и застонал в подушку. Лицо отёкшее, будто и не его вовсе, во рту дикая Сахара, а в голове тотальная жопа. Такого раздрая давно не было в голове. Глаза открыть и вовсе не представлялось возможным. Ощущал себя как минимум Олегом Монголом в лучшие свои годы. Перевернулся и скатился на пол, больно ударившись локтем. Зашипел ругательства под нос, приоткрывая глаза. Вопреки всем ожиданиям, яркий свет не бил в глаза. Окна вообще плотно завешены простынями. И все же надо купить шторы… А то как-то не по-христиански. Нащупал рукой на тумбе сигареты, закурил, продолжая лежать на холодном полу и пялить в потолок. Что произошло? Как он оказался дома, если последняя запись на кассете воспоминаний — дорогой бар и не менее дорогой алкоголь… а было ли это? Или это очередной бред сумасшедшего на почве принудительной бессонницы? Да, возможно. Всё возможно. Резкое осознание главного события прошедшей ночи или сна заставило резко сесть. Даже резкое головокружение проигнорировалось. Он не мог… не мог встать перед кем-то на колени и… Ошарашено глянул на Рому, с сигаретой в руках. — Серёж… Серёжа отмахнулся, подорвался с пола, рванул в прихожую к куртке, зашарил по карманам, привалившись к стене, чтобы не потерять связь с ногами и перспективами квартиры. В руки попадались фантики, чеки, а потом и… клочок бумажки с номером телефона и именем… Владислав… Совсем приторная приписка с тошнотворным смайликом: «Позвони, если захочешь повторить. Все было супер: 3 P.S. извини, воспользовался твоим телефоном, чтобы вызвать такси до твоего дома». Скомкал и сунул обратно, неверяще смотря перед собой. Он даже не помнил его лица… Ничего, кроме обманчивого наваждения. Прикрыл рот рукой, скатываясь по стене на банкетку для обуви. Сигарета продолжала тлеть между пальцев. Котков молчал. Стоял у двери, не зная с какой стороны подступиться. Серёжа отсутствовал пару часов после того как сказал, что пойдёт покурит. Пропал без вести. На звонки не отвечал, на сообщения подавно и лишь в третьем часу, думая с какого бы морга начать обзвоны и сидя на лавке у подъезда, завидел такси, медленно заворачивающее во двор и также медленно подъезжающее аккурат к их подъезду. Пьяный, потерянный, в полуотключке, жутко растрёпанный и заплаканный. Он взвалил парня на свои плечи, дотащил этого лося до кровати, кое-как снял одежду и кинул отсыпаться. Без компании Горошко бухал крайне редко. До этого Рома не лез в жизнь друга, не препятствовал его гулянкам, но теперь… Кажется, всё зашло намного дальше. Правильно Кристинка начала бить тревогу ещё пару дней назад, только не послушал её никто. — Серый, пойдём, тебе надо отдохнуть. Я написал Крис, что ты в ауте сегодня. Не сказал ей, что ты напился. Взял аккуратно под руку, но Горошко даже головы не поднял, находясь в каком-то своём трансе. Конечно, стало интересно, что такого тот нашёл у себя в карманах, но не стал допытываться пока что. Кое-как довёл до постели. Серёжа лёг, тихо засмеялся, зарываясь пальцами в рыжие, слегка засалившиеся волосы. — Рома, я больше не пью, — выдал он, наконец, посмотрев на друга.