У смерти твои глаза

Школьный двор напоминал бурлящий котел. От мелькающих лиц рябило в глазах, в ушах звенело от детских воплей. Младшеклассники носились на скорости бреющих истребителей, ребята постарше собирались в тесные группки и чинно что-то обсуждали. Кто-то сидел на скамейках и уплетал свой перекус, кто-то просто грелся на пока еще робком мартовском солнце, которое выглянуло впервые за последнюю неделю. - Когда я учился в школе, то думал, что быть взрослым круто. Ни тебе домашки, ни проблем с самоопределением, - шмыгнул носом Феликс, пальцами зачесывая назад отросшие волосы, чтобы не лезли в глаза. – А еще можно хоть каждый день жрать чипсы, и не есть овощи. - А на самом деле? – без особого интереса спросил Сынмин, внимательно вглядываясь в лица вокруг. - А на самом деле у меня тонна хвостов в институте, отсутствие уверенности в завтрашнем дне, начинающийся гастрит и аритмия. - Тебе точно не полтинник? - равнодушно хмыкнул призрак. – Говоришь как дед. Ну или как безнадежно влюбленный идиот. - Заткнись! – прошипел Феликс, покосившись на Хёнджина, который стоял чуть поодаль, с сосредоточенным видом копаясь в телефоне. Смотреть ему в глаза после мокрого сна было стыдно. Хорошо, что чуть раньше парень сдержал свое обещание, и показал Жнецу, как скачать приложения для обмена сообщениями, инстаграм и ютуб. К какао и инсте тот отнесся прохладно, а вот на ютубе внезапно заинтересовался роликами об известных художниках и живописи в целом. Последние минут десять он почти не обращал внимания на своих спутников, глубоко погрузившись в видео об истории модерна в изобразительном искусстве. Такая неожиданная тяга к живописи у обычно равнодушного ко всему шинигами казалась милой и опять же как-то очеловечивала его. Ведь если есть хобби – значит, есть индивидуальность, так? - Не ссы, не собираюсь я тебя палить, - пожал плечами Сынмин. – Просто если он тебе нравится – почему не сказать об этом прямо? - А ты когда у нас заделался невъебенным экспертом по отношениям? – буркнул Феликс, поглубже засовывая руки в карманы. Солнце пригревало, но ветер был еще по-зимнему холодным. – У самого их прям дохренища было? - Нет. - Ну и чего тогда? Сынмин посмотрел куда-то в сторону. Слегка вытянутое лицо призрака стало как будто немного задумчивым. - Просто жизнь только одна, Феликс. Надо пользоваться шансами, которые она дает, пока есть возможность. Иначе можно сильно пожалеть о том, что в свое время не сказал, не сделал, не написал, и так далее. Потому что потом время вдруг заканчивается, и ты уже не можешь ничего изменить. Феликс не сразу нашел, что ответить. Не хотелось признаваться в этом даже самому себе, но за прошедшие пару недель он привык к этому душниле. Хотя, положа руку на сердце, количество раз, когда хотелось его прибить, значительно превышало КПД, который от него был. Но Сынмин был единственным, с кем можно поговорить обо всей этой потусторонней херне. Новоиспеченный дух, конечно, мало что о ней знал, но по крайней мере понимал, о чем речь, и мог выслушать. Мысль о том, что сегодня он уйдет навсегда, оседала смутной горечью на кончике языка. Сам же призрак как будто вообще не парился из-за предстоящего. Единственное, что выдавало его волнение – то, что он был непривычно тихим и часто без причины поправлял очки. - Он все равно не человек. - Феликс снова посмотрел на Хёнджина, пока тот листал шотсы в ютубе. – Если чему меня и научили кучи книг и фильмов про людей, влюблявшихся в магических существ – это что для человека все заканчивается глобальным пиздецом, чтобы мистический главный герой мог красиво и лирично пострадать. Сынмин только пожал плечами, очевидно, собравшись изречь какую-то очередную мудрость, дабы Феликс наконец перестал страдать хуйней и преисполнился, но неожиданно осекся и подался вперед. - Вон он. В черно-белой куртке. На школьном крыльце появился невысокий темноволосый парнишка. Он подкинул на плече рюкзак, поудобнее перехватывая лямку, натянул на взлохмаченную голову шапку с большим помпоном и начал медленно спускаться по ступенькам, глядя себе под ноги. - Идем, - рядом с Феликсом возник Хёнджин, невесть как умудрявшийся одновременно залипать в телефон и следить за происходящим вокруг. Сделал шаг к крыльцу, но парень неожиданно перехватил его за рукав. - Дай мне поговорить с ним? – попросил он. Шинигами еле заметно приподнял бровь, явно не понимая причин такой инициативности. – Думаю, мне проще будет все ему объяснить. Ты… иногда немного пугаешь. Жнец еле слышно хмыкнул, но согласно кивнул. Хотя сказанное кольнуло тупой досадой в районе солнечного сплетения. Да, шинигами могут быть пугающими, но… Феликс же уже привык? Разве нет? Тем временем тот глубоко вдохнул, еле заметно кивнул Сынмину, подошел к крыльцу и окликнул парнишку. - Хэй, ты Ян Чонин, да? – Тот поднял по-детски округлую мордашку и слегка сощурил лисьи раскосые глаза, глядя на незнакомого светловолосого парня с открытым веснушчатым лицом. В ответ тот улыбнулся своей самой дружелюбной улыбкой. – Привет, я Феликс, а это, - он кивнул на Жнеца, который молча стоял чуть в стороне, - Хёнджин. Мы знакомые твоего брата. Чонин как-то весь сжался, поблескивая черными глазами из-под низко надвинутой шапки, и сильнее потянул за лямку рюкзака на плече. - Вы друзья Сынминни? – Парень кивнул, а школьник опустил глаза и почти шепотом сказал. – Он умер месяц назад. - Я знаю, - мягко отозвался Феликс. – Но мы хотели поговорить с тобой. Здесь есть место, где нам никто не помешает? - Ну… наверное. За трибунами на стадионе в это время обычно никого нет. - Отлично, пойдет, - лучезарно улыбнулся парень. - Покажешь дорогу? Чонин нерешительно потоптался на месте, явно сбитый с толку неожиданным появлением незнакомцев, которые представились друзьями погибшего, и теперь хотели что-то от него. В конце концов он тихо спросил: - Сынминни что-то сделал? - Нет-нет, ничего плохого, не переживай. Просто… мы хотели поговорить с тобой о нем. Еще немного поколебавшись, Чонин недоверчиво покосился на Хёнджина, который как обычно внушал трепет одним своим видом, но солнечное обаяние Феликса в конце концов перевесило. Школьник мелко кивнул и двинулся вперед, направляясь куда-то за здание школы. Феликс бросил быстрый взгляд на Сынмина и тут же отвел глаза. Тот шел вслед за братом, пристроившись рядом, и смотрел на него с нежностью, какую трудно ожидать от того, в ком сочетается бочка сарказма и вагон похуизма. От этого взгляда в груди защемило, а горло будто сдавила невидимая рука. Кажется, эта встреча будет гораздо труднее, чем казалось в начале. Они дошли до небольшого школьного стадиона, огороженного металлической сеткой. Пересекли пустую площадку с непросохшими лужами, прошли вдоль двух трибун в десять рядов сидений и нырнули под них, оказавшись в узком длинном пространстве за ними, огороженном с трех сторон сеткой забора. Голая земля была усеяна окурками и фантиками. - Так… вы хотели что-то рассказать о Сынмине? – Чонин не поднимал глаз и мял в руках край школьной рубашки под расстегнутой курткой. Феликс слегка неуверенно глянул на Хёнджина. Все же это первый раз, когда он присутствует при общении умершего со своим родственником. Это вам не с рюмкой соджу за жизнь попиздеть. Может, есть какие-то особые правила или ритуалы? Но Жнец только еле заметно ободряюще кивнул, и парень перевел взгляд на Сынмина. Тот в очередной раз нервно поправил очки и тихо попросил: - Только не пугайте его, ладно? Феликс кивнул, слегка прочистил горло и мягко заговорил: - Видишь ли, Чонин, дело в том, что Сынмин умер, но не смог уйти с миром, потому что очень беспокоится за тебя. Мы с ним случайно встретились пару недель назад, он рассказал, как ты волнуешься перед вступительными экзаменами, и он… Узкие лисьи глаза Чонина расширились, круглая мордашка приняла крайне озадаченное, недоверчивое выражение. - По… погодите, я не совсем понимаю. Пару недель назад? Но ведь он умер в начале февраля. Уже больше месяца прошло. Как вы… - Нууу, - Феликс неловко потер шею сзади, чувствуя себя героиней Вупи Голдберг из «Привидения» (да, он смотрел! и рыдал! и нет, ему не стыдно!). – Я как бы… вижу души тех, кто умер? Прозвучало настолько неуверенно, что аж сам засомневался: может, у него просто кукуха отлетела? Поэтому он видит всяких Жнецов, призраков и прочее. Но вроде пока не буйствует, голым по улицам не бегает и какахами в людей не кидается, так что вполне заходит за нормального… Судя по одинаково скептичным лицам Чонина и Сынмина, их посетили примерно те же мысли. Надо было спасать свою репутацию. - Так, ладно, - откашлялся Феликс. - Я понимаю, что это звучит дико, но на самом деле Сынмин сейчас здесь. Вон там, - он ткнул в сторону призрака, который отирался рядом с Чонином. Парнишка дергано огляделся, ожидаемо ничего не увидел и снова вопросительно посмотрел на Феликса. – Ну не знаю… Спроси о чем-нибудь, что знаете только вы двое? Школьник задумался, продолжая теребить край рубашки. - Четыре года назад мы ездили на Чеджу с родителями, - тихо заговорил он. - Я тогда не удержался и объелся халлабонами, хотя у меня аллергия на цитрусовые. Меня раздуло, мама очень испугалась, а папа стал ругаться. И Минни… он кое-что сделал… - Я сказал, что это я подсунул ему халлабон ради шутки, потому что когда его раздувает, он похож на Зефирного человека из «Охотника за привидениями». Тогда мне дали знатных пиздюлей, но зато Нинни больше не ругали, - быстро сказал Сынмин, слегка улыбаясь. Феликс закатил глаза. - Детский сад, честное слово, - еле слышно буркнул он, но все же озвучил вслух сказанное призраком. Лицо Чонина стало почти испуганным, лисьи глаза и рот приняли форму почти идеально круглой буквы «о». - М-мы об этом никому н-не говорили. - От волнения он начал слегка заикаться. – Никто, кроме нас, н-не знал… Значит, это п-правда? Минни здесь? - Здесь, здесь, уже весь извелся от нетерпения, - усмехнулся Феликс, глядя на то, как Сынмин в темпе охорашивается и пытается прикрыть пробитый затылок волосами. – Сейчас Хёнджин дотронется до тебя, и ты сможешь его увидеть. Ладно? Школьник робко посмотрел на шинигами, который все это время молча стоял в стороне, не вмешиваясь, но незаметно наблюдал за Феликсом. Бледное красивое лицо по обыкновению ничего не выражало, так что было невозможно понять, о чем он думает, но темный взгляд то и дело падал на веснушчатое лицо, жадно выхватывая и фиксируя каждое изменение мимики, наклон головы, движение губ. Вот и сейчас он будто нехотя оторвал взгляд от парня, молча кивнул Чонину, подходя ближе. Тот невольно зажмурился и сжался в комочек, когда Жнец протянул к нему руку. - Не бойся, он ничего плохого не сделает. Просто коснется тебя, и все, - поспешил успокоить его Феликс. Этого робкого, застенчивого мальчонку, похожего на взъерошенного воробушка, невольно хотелось укрыть в ладонях и защитить от злого жестокого мира. Будь рядом Сынмин – возможно, он бы смог, хотя бы частично. Но теперь Чонину предстояло учиться противостоять всем трудностям жизни самому, лицом к лицу. Все еще зажмурившись, школьник еле заметно кивнул, и ладонь Жнеца аккуратно опустилась ему на глаза. При взгляде на это Феликса кольнуло под ребрами что-то, неприятно похожее на ревность. Наблюдать за тем, как Хёнджин вот так касается кого-то другого, было волнующе и… немного страшно. Вдруг Чонин тоже окажется видящим, и Феликс тогда перестанет быть единственным? За эти дни он уже начал привыкать к мысли, что теперь они с Хёнджином вроде как связаны. От нее начинало щекотать под ложечкой из-за смутных, неоформленных до конца ощущений, похожих на пока еще робких первых бабочек, тех самых, о которых столько пишут и говорят, но которых сам он еще никогда не испытывал. Но он упорно отодвигал эту гипотезу, чтобы снова не давать самому себе иллюзорных надежд и сосредоточиться на других перспективах. Когда еще представится возможность погрузиться в незнакомый, опасный, но жутко захватывающий мир мертвых, помогать мистическим Жнецам Смерти в их работе? Ну и, конечно, получше узнать одного конкретного, все еще пиздецки красивого и уже вроде как не такого стремного шинигами… Хёнджин убрал руку и сразу же отошел в сторону, а Чонин остался на месте, все еще зажмурившись и крепко сжимая край многострадальной рубашки. - Открой глаза, - мягко сказал Жнец. Школьник боязливо приоткрыл сначала один глаз, потом другой. Часто заморгал, по-детски потер их обоими кулаками, оглянулся, и… - Минни! Сынмин лишь грустно улыбнулся, когда Чонин кинулся к нему, но ожидаемо пролетел насквозь, не встретив никакого сопротивления. - Прости, малыш, сегодня придется без обнимашек, - он протянул руку, будто собираясь потрепать младшего по голове, но ладонь замерла над смешным помпоном на шапке. - Минни, это правда ты? - Черные лисьи глаза влажно блестели, и Феликс почувствовал, как у самого в горле собирается ком. - Я так скучал… Я сам чуть не умер, когда сказали, что ты… Без тебя все стало просто ужасно… Округлое личико светилось от радости, надежды и той особенной, бесхитростной любви, которой могут любить только маленькие дети или сумасшедшие. Преданно, слепо и бескорыстно, готовые отдать все, что имеют, только за то, чтобы быть рядом. Когда любят не за что-то и не вопреки, а просто потому, что ты есть, со всеми твоими недостатками – занудностью, вредным характером и дурацкими трусами с Наруто. Сынмин в ответ смотрел с нежностью и не меньшим обожанием. Руки призрака то и дело тянулись то поправить расстегнутую черно-белую куртку, то потрепать по голове или плечу, но каждый раз проходили сквозь, и бледное лицо вздрагивало, будто каждое несостоявшееся прикосновение причиняло ему боль. Почувствовав, что еще немного – и он сам позорно разревется, Феликс схватил Хёнджина за рукав и потянул его из-под трибун, чтобы дать братьям побыть вдвоем. Им точно нужно было многое сказать друг другу, а учитывая непредсказуемый график шинигами, времени на это было мало. На площадке стадиона парень поднял голову к высокому, по-весеннему ярко-голубому небу и часто заморгал, стараясь удержать выступившую на глазах влагу. Хёнджин по обыкновению молча стоял рядом, сунув руки в карманы пальто, и внимательно разглядывал запрокинутое лицо, омытое нежарким весенним солнцем. - Как ты это выдерживаешь? – хрипло произнес Феликс, по-прежнему глядя вверх. - Что именно? – тихо спросил Жнец. - Все эти… прощания. Это же ужасно… и морально, и психологически. Я могу лишь примерно представить, что сейчас испытывает Чонин, потому что, похоже, они с Сынмином были очень привязаны друг к другу. Но даже этого достаточно, чтобы захотелось завыть от отчаяния и несправедливости. - Несправедливости? - Конечно. Разве то, что произошло с Сынмином, справедливо? Если бы тот мудак, который его сбил, остановился и вызвал «скорую», может, он был бы жив. И проедал бы плешь Чонину еще много-много счастливых лет. Но вместо этого один мертв, а второму придется научиться справляться самому. Может, у ребенка теперь на всю жизнь останется психологическая травма… - Это судьба, Феликс. – Хёнджин говорил по-прежнему тихо. – Ее нельзя изменить. Не имеет значения, справедлива она или нет, потому что это не меняет ровным счетом ничего. Она неизбежна. Твоей судьбой было стать видящим, для Сынмина – быть сбитым машиной. Все в этом мире живет, умирает и возрождается снова – это вечный круговорот, который нельзя изменять. Поэтому нет смысла жалеть и сокрушаться. Можно только принять и смириться. Феликс слегка скривился и шмыгнул носом. - Отдает каким-то нездоровым фатализмом. Тебе вообще никогда не было жаль ни одну душу? За все сто шесть лет? Ты хоть к кому-то когда-нибудь привязывался? Прежде чем ответить, Хёнджин помедлил. - Нет. Жнецы Смерти не способны испытывать сострадание или жалость. А привязанность мешала бы нашей работе. - Значит… ты никогда никого не любил? – спросил парень, внутренне замерев в ожидании ответа. Шинигами отвел взгляд, глядя на загаженный мусором переулок за стадионом. - Жнецы Смерти не способны любить. В носу яростно защипало, мир перед глазами расплылся, а горло сжало так сильно, что каждый вдох давался с трудом. Феликс отвернулся и снова вскинул голову, часто моргая, но щеки все равно защекотало несколькими непрошенными слезинками. Он сам не понимал и не мог объяснить, почему слова Хёнджина так ранили. Шинигами же еще раньше честно и прямо говорил, что Жнецы – не люди. Им не нужна поддержка и эмпатия, не требуются успокаивающие объятия, когда непонятная горечь, разочарование и жалость разрывают сердце. Вот прямо как сейчас. И что тому виной: уход Сынмина, искренняя любовь и горе Чонина или глупое сердце самого Феликса, упорно порождающее беспочвенные надежды – попробуй разбери… Знакомая мерзкая телефонная трель в кармане Хёнджина заставила парня вздрогнуть и покоситься на него, пытаясь незаметно вытереть мокрые щеки. - Тебе надо идти? - Да, - Жнец направился к трибунам, на ходу доставая из воздуха свою глефу. Феликс спешно нырнул за ним в узкое пространство под сиденьями. Сынмин и Чонин сидели рядышком на бетонной опоре и о чем-то тихо говорили, склонившись голова к голове. При виде Феликса и Хёнджина лицо призрака дрогнуло. - Пора, да? – После кивка шинигами он повернулся к брату и мягко улыбнулся ему. – Мне надо идти, Нинни. Помни, о чем я говорил: не беси свою математичку, она, конечно, грымза, но дает хороший материал. Не сиди по ночам за играми, перед экзаменом не забудь взять ингалятор и постарайся помириться с этим своим Кон Соком… Сынмин говорил что-то еще, Чонин мелко кивал, а по круглому лицу непрерывном потоком лились слезы. Он смотрел на брата преданными глазами побитой собаки, и Феликс изо всех сил прикусил изнутри щеку. Во рту появился неприятный медный привкус. Значит, вот что это такое – жизнь видящего. Раз за разом выслушивать и видеть чужую боль, страдания, тоску и отчаяние. Наблюдать, как разбиваются чьи-то сердца и мечты. Смотреть, как глаза наполняются осознанием неизбежности последнего прощания, после которого придется как-то жить дальше, без частички души, которая уходит вместе с близким и любимым человеком. А он-то переживал только о том, что Джисон как-нибудь застанет его говорящим с призраком и вызовет санитаров… - Феликс! С трудом сглатывая застрявший в горле ком, парень заставил себя поднять глаза на Сынмина. Позади него уже слабо мерцала прореха перехода, чуть в стороне, как молчаливый беспристрастный часовой, стоял Хёнджин с глефой в руке. - Спасибо тебе. – Призрак мягко улыбнулся и кивнул, словно понимал, о чем думал парень, как рвалось на части сердце при виде такого отчаянного чужого горя. – За все. И тебе, Хёнджин. Феликс кивнул в ответ и заставил себя смотреть дальше. Он смотрел, как Сынмин в последний раз дрожащими губами улыбается Чонину. Как младший сползает на землю, тонко всхлипывая и содрогаясь всем телом, съеживается и утыкается в колени. Как Хёнджин взмахивает глефой, закрывая переход, а потом подходит к скорчившемуся Чонину, опускается перед ним на корточки и мягко касается длинными тонкими пальцами его лба. Как взгляд у того становится расфокусированным, а потом он полностью оседает на землю и закрывает глаза, сворачиваясь калачиком. - Что ты..., - никак не получалось вдохнуть до конца, и голос выходил прерывистым, с тихим всхлипом в конце. - Он подумает, что просто уснул, и ему приснился брат. – Хёнджин накрыл ладонью на несколько секунд глаза спящего Чонина, затем поднялся, одним движением кисти убрал свое оружие и подошел к Феликсу, который изо всех сил стискивал зубы и кулаки, но все равно не мог собраться и элементарно вдохнуть. – И это был хороший сон, после которого уже не останется никаких сожалений и недосказанности. - Он все забудет? – хлюпнул носом Феликс. - Нас – да. – Хёнджин смотрел сверху вниз на склоненную светловолосую голову, на влажные щеки и покрасневшие глаза и не мог понять, почему в голове эхом отдаются слова о том, что произошедшее с Сынмином и Чонином – несправедливо. Прежде он никогда не задумывался, заслужил ли умерший своей участи – просто шел, не оборачиваясь, от смерти к смерти, и все они были для него безликими, потому что это – воплощение судьбы. Почему, когда он отнимал воспоминания у Чонина, с губ чуть не сорвалось «мне жаль». Почему у самого в груди сейчас такая странная, непривычная тяжесть, от которой все тело будто беспокойно зудит. Почему так хочется, чтобы на искусанные сочные губы вернулась привычная улыбка, а шоколадные глаза снова смотрели по-прежнему насмешливо и тепло, без тонкой соленой пелены, которая сейчас в них стоит. Почему руки сами собой тянутся вперед, обхватывают за хрупкие плечи и притягивают ближе, прижимают к груди, в которой снова колотится странное, неспокойное сердце, которое должно бы биться всегда ровно. И почему он опускает голову, ощущая, как вздрагивает в руках от беззвучного плача тонкое тело, прижимаясь к нему крепко-крепко, утыкается носом в светлую макушку, жадно втягивает запах лета и фруктов и тихо шепчет: - Но мы будем помнить за них…