У смерти твои глаза

Горячие струи воды упруго били в спину и плечи. Стоя под ними, Феликс упирался обеими руками в стену, таращился в одну точку на темно-сером дорогом кафеле и пытался собрать мысли в кучу. Те разбегались, как тараканы при включенном свете, но снова и снова яркой неоновой надписью размером с башню Намсан в голове всплывало: Он целовался с Хёнджином. Сделал ему минет. И Хёнджин сказал, что он ему нужен. Губы сами собой расползались в слабоумную улыбку, и парень слегка шлепнул себя по щеке, чтобы привести в чувство. Не помогло. Тело еще чувствовало на себе фантомную тяжесть другого – сильного, гибкого и стройного. Руки ощущали прикосновения к гладкой коже, напряженным мышцам, которые так красиво перекатывались под пальцами. Губы были припухшими и горели от поцелуев, а низ живота снова сладко стягивало. Феликсу было мало. Мало Хёнджина после стольких месяцев отстраненности и дистанции, которую Жнец выстраивал между ними. Мало его губ и рук, и совершенно точно было мало одной несчастной дрочки после всего пережитого. Неизвестно, что на самом деле произошло с шинигами, почему вдруг на него ни с того ни с сего обрушились все человеческие чувства и эмоции, куда делись его сдержанность и отчужденность… Но упускать такой шанс было нельзя. Кто знает, вдруг при свете дня наваждение рассеется, и он снова станет холодным и равнодушным. Как мудро изрек в свое время Сынмин – не просри свою возможность, Феликс. Да он скорее ляжет и помрет прямо тут, в ванной, чем найдутся силы, которые сейчас выгонят его из квартиры Жнеца. И из его объятий, в которые уже очень хотелось вернуться. Как десять минут назад, когда они лежали на диване, приходя в себя. Хёнджин перевернулся и удобно уложил Феликса сверху, обхватив сильными руками. А тот лежал на горячей, мерно вздымающейся груди, водил кончиками пальцев по поджарым бокам, выравнивал дыхание и чувствовал себя одновременно самым ахуевшим и самым счастливым человеком на свете. Интимность момента разрушил тоскливый вопль умирающего кита, который издал живот парня. Жнец тут же поднял голову, по-кошачьи поблескивая глазами в полумраке. - Голодный? Феликс смутился и постарался сжаться, чтобы заглушить воющий желудок. - Да не особо… Хотя… - Он быстро произвел в уме нехитрые подсчеты и задумчиво протянул, - кажется, в последний раз я ел больше суток назад. Хёнджин сел, продолжая прижимать его к себе, и парень снова оказался сидящим верхом на его бедрах. Не сдержался, в очередной раз потянулся к чудесным полным губам, с наслаждением сминая их своими, прижал небольшие аккуратные ладони к твердой груди. В ответ тонкие пальцы ласково пробежались по его спине и замерли, запутавшись в светлых волосах. - Я посмотрю, что есть в холодильнике, если ты с меня слезешь. – Хёнджин с явной неохотой оторвался от него и глубоко вдохнул, водя кончиком носа по веснушчатой щеке. Феликс едва не мурлыкал и был готов растечься лужей от такой неожиданной нежности и заботы от всегда непоколебимого Жнеца. - А если не слезу? - Я бы не хотел стать свидетелем твоей голодной смерти на моем диване. - А ты будешь плакать? - Я не умею. - Полчаса назад ты и целоваться не умел. - Справедливо. Парень с неохотой отлип от его груди и поднялся на ноги, вдруг остро осознав, что не только не ел больше суток, но и не принимал душ, и от него наверняка несет больницей, по́том и еще чем похуже. За свой непотребный вид стало дико стыдно. - Хёнджин… А можно сходить у тебя в душ? Жнец, который уже направился на кухню, совмещенную с гостиной, ровно ответил: - Последняя дверь справа по коридору. Полотенца в шкафу на верхней полке. Так спокойно, будто к нему в гостиную каждый день сваливаются невесть откуда другие парни, чтобы сделать минет и принять душ. Феликс задался вопросом, хочет ли он знать, но залип на подтянутые аппетитные ягодицы. Шинигами и не подумал одеться и явно ощущал себя совершенно непринужденно, будучи полностью обнаженным. Парень почувствовал, как при взгляде на поджарое, жилистое тело во рту снова собирается слюна, а ноги предательски слабеют. - Штаны надень, - буркнул он, сбегая в ванную. – Пожалей хрупкую человеческую психику. И вот он здесь. В роскошной, похожей на стильный склеп, ванной Жнеца, моется его шампунем с запахом какого-то дорогого парфюма, а за дверью ждет сам Хёнджин с едой и без штанов (предположительно, потому что дух противоречия в нем иногда проявляется неожиданно ярко). Если это не ебанный джекпот, то Феликс просто не знает, за какие такие страдания в прошлой жизни карма так неожиданно расщедрилась. Но он будет последним придурком, если упустит такой шанс. Он покосился на дверь в ванную и начал готовиться. Когда спустя почти полчаса он наконец вышел, то нашел Хёнджина на кухне. Тот сидел (в штанах!) на высоком табурете за барной стойкой и сосредоточенно что-то читал в телефоне. Рядом стояла тарелка жареного риса с кимчи и курицей и небольшой пластиковый контейнер с маринованной редькой. Возле раковины виднелся бумажный пакет службы доставки. - А ты? – Парень взобрался на барный стул и взял в руки палочки. Жнец покачал головой. - Я не голоден. Феликс без особого аппетита подцепил кусочек курицы… и через пять минут уже подчищал остатки с тарелки, едва не постанывая от удовольствия. - Блин, я до этого даже не понимал, какой был голодный. Спасибо. Хёнджин, который продолжал что-то искать в телефоне, пока парень ел, отложил его в сторону и протянул руку. - Дай свои кольца. Перестав жевать, тот замер и испуганно взглянул на него из-под светлой челки. Сейчас Жнец снова походил на себя прежнего: прекрасное лицо как обычно спокойно, только темные глаза непривычно ярко поблескивают. Помимо штанов он успел надеть черную футболку и собрать часть волос в небрежный хвост на затылке. По бокам выбивались короткие черные пряди, падая на лицо. Красивый до невозможности, горячий и сексуальный… но почему он спрашивает про кольца сейчас? Неужели колдовство развеялось за те полчаса, что Феликс проторчал в ванной, и теперь все будет по-прежнему? Может, Хёнджин жалеет о том, что только что случилось, и поэтому хочет забрать кольца обратно? Ведь ранее Феликс кинул их ему в лицо и послал прямым текстом… Чувствуя, как руки начинают слегка подрагивать, он прикусил губу, стянул с пальца оба кольца и положил их на протянутую ладонь, не зная, что сказать. Извиниться за то, что наорал тогда? Спросить, что теперь между ними? А разве сможет ответить тот, который, судя по всему, и сам не понимает, что с ним происходит? Или понимает? Пока он предавался начинающейся панике, Жнец поднес ладонь к глазам и внимательно рассмотрел кольца. Между ровных бровей появилась тонкая морщинка. Он подцепил светлый ободок, покрутил его в пальцах и негромко хмыкнул. - Вот как ты оказался здесь. - Красивое лицо расслабилось, и тревога внутри парня немного улеглась. - Ты повредил одно из колец. - Да? – Феликс вытянул шею, пытаясь рассмотреть то, что увидел Хёнджин. Тот положил молочный ободок на серую столешницу и подтолкнул к нему. Поймав его, Феликс присмотрелся и от неожиданности ойкнул. Внутри кольца по ровной светлой поверхности с молочными разводами шла тонкая ветвистая трещина. Она пересекала слово «зову», написанное крошечными символами хангыля, делая его похожим на… - «Иду к тебе», - прошептал парень, поднимая ошарашенный взгляд на Хёнджина. – Поэтому меня забросило к тебе? Получается, я сам сформировал переход? Тот кивнул. - Получается, так. Но поврежденные кольца лучше не использовать: искаженный переход может вывести тебя в незнакомое или опасное место. А может замкнуться в петлю, и ты так и останешься болтаться в пространстве теней. От такой перспективы Феликс невольно поежился. - То есть мне повезло, что я попал к тебе… - Повезло, - шинигами спокойно кивнул и склонил голову набок. – Ты поел? Феликс посмотрел на свою пустую тарелку, затем снова поднял глаза на Хёнджина. Тот будто на глазах снова замыкался, становясь как обычно сдержанным и немногословным. На контрасте с тем, каким чувствительным и открытым он был еще полчаса назад, это выглядело как земля и небо, и Феликс искренне не понимал, почему это происходит. С чем связаны такие перемены в поведении? Может, это правда какое-то странное колдовство? После всего, что он увидел за последние пару месяцев, он бы уже не удивился, если бы на Хёнджине в самом деле лежало какое-нибудь заклятие покерфейса. Или же… он притворялся? Тогда, час назад, когда горячо просил остаться и уверял, что Феликс ему нужен? Может, Жнецы Смерти все же могут лгать? Но зачем тогда он целовал его и делал все остальное? Ну почему с ним никогда ничего не бывает просто и понятно?! - Да. - Феликс опустил взгляд на свои пальцы, теребившие салфетку. – Спасибо тебе… за все. Уже поздно, я, наверное, пойду… Он отложил палочки, повернулся, собираясь слезть с высокого неудобного стула… а в следующее мгновение его бесцеремонно сдернули с него, и сильное горячее тело впечатало его лопатками в барную стойку. - Останься. Вкрадчивый горячий шепот обжег нежную кожу на стыке плеча и шеи, куда уткнулся Хёнджин, крепко сжимая его в кольце своих рук. Феликс задохнулся, когда мягкие губы нежно провели по его скуле и накрыли его собственные. Вцепился в черную ткань футболки Жнеца, потому что тот без лишних слов впился глубоким, мокрым, требовательным поцелуем, сразу раздвигая его губы и проникая горячим языком в рот. Аромат зимы снова окутал холодным легким облаком, и внутри вспыхнуло пламя. Не собираясь больше ни секунды тратить на сомнения, Феликс забрался ладонями под футболку Хёнджина, сжал стройные бока и вскинул голову, упиваясь их разницей в росте. С не меньшей страстью ответил на поцелуй, переплетая языки и так же напористо, сильно сминая в ответ сладкие губы. Потом он обязательно выскажет по поводу этих смен настроения, потому что, блять, задолбал уже со своим разгоном от айсберга до секси-кинга за две секунды, но сейчас… Сейчас он может только задыхаться от желания, которое за несколько мгновений разрослось до размеров лесного пожара, ревущего и неукротимого, яростного и ненасытного. Пожирать такие желанные, нежные губы, которые податливо и упруго движутся в такт его собственным губам. Дрожать, когда длинные изящные пальцы забираются под его футболку, стискивают его бока, будто хотят проникнуть между ребер внутрь, к самому сердцу. И низко стонать, когда сквозь мягкую ткань штанов в живот ему недвусмысленно упирается что-то твердое и горячее. - Ты, блин… хоть бы преду…предил… - Он выгибается и ахает, когда между ног вклинивается колено и его собственный член прижимается к крепкому бедру, а горячие ладони спускаются на ягодицы и сильно сжимают их. Хёнджин делает плавное движение бедрами и сам издает тихий стон, когда его возбуждение потирается о живот Феликса. Тот цепляется за его плечи и откидывает назад голову, подставляя шею под нетерпеливые губы. - В следующие раз пришлю письменное уведомление. В какао, - выдыхает Жнец, наклоняется, резко подхватывает парня под бедра и несет его прочь из кухни через гостиную, по темному коридору в спальню. Феликс цепляется за него, крепко обхватывает за плечи и за пояс, и даже не видит, куда его тащат, слишком занятый узорами, которые выводит языком на длинной шее – пока Хёнджин не опускает его на широкую постель и не ложится сверху, между разведенных ног, вдавливая его в мягкий матрас всем своим восхитительным телом. Феликс стонет и выгибается навстречу жадным, ищущим пальцам, которые ловко стягивают с него футболку. Хёнджин опирается на одну руку, второй обхватывает его подбородок и снова целует – еще более горячо и напористо, глубоко проникая в рот требовательным языком и не давая ни шанса вдохнуть. А Феликс и рад умереть от такого удушья. Его ведет и плавит, но он все равно находит в себе силы собрать в кулаки футболку Хёнджина на спине. Тот выскальзывает из нее одним грациозным змеиным движением, чтобы снова накинуться и жадно исследовать его рот, шею, ключицы и плечи. Покрывать каждый сантиметр кожи поцелуями и внутренне улыбаться, потому что они тоже усыпаны веснушками. Он обязательно их все пересчитает и запомнит каждую. Он снова приподнимается, чтобы стянуть с Феликса штаны – и замирает, разглядывая открывшееся золотисто-медовое тело. В спальне горят настенные светильники, затапливая комнату мягким и теплым, как масло, светом. Хёнджин скользит темным, глубоким взглядом по хрупким ключицам, впалой груди с аккуратными темно-бежевыми окружностями сосков, по крепкому животу и худым жилистым бедрам. Феликс кажется хрупким, как птичка, но на самом деле он стройный и изящный. В тонких, в меру подкачанных руках ощущается сила, и несмотря на сладкую внешность, это ничуть не умаляет его мужественности. У него аккуратный член – меньше, чем у самого Хёнджина, и немного тоньше, с бежевой головкой и несколькими тонкими венками, оплетающими его элегантной сетью. Он рассматривает его, и пальцы начинают подрагивать от жажды прикоснуться и погладить, а губы – зудеть от желания поцеловать. Под этим черным настойчивым взглядом Феликс ежится и неловко улыбается припухшими, покрасневшими губами: - Ты так смотришь… - Как? – Хёнджин поднимает на него глаза, вглядывается в глубину зрачков, окруженных теплой, отдающей сейчас янтарем радужкой. В них снова чудятся солнечные зайчики, а еще голод – не такой черный и жгучий, как тот, что пожирает сейчас самого Жнеца, а мягкий, как волны ночного теплого океана, готового принять в свою ласковую бархатистую глубину. - Будто хочешь съесть, - Феликс тянет к нему руки, и невозможно устоять против этого доверчивого, открытого жеста. Хёнджин снова опускается на него сверху, дрожа от прикосновения теплой шелковистой кожи к обнаженной груди. И вот этого чуда он сознательно лишал себя столько времени, потому что думал, что быть с ним – неправильно? Не могут быть неправильными эти тихие стоны, которые срываются с сочных спелых губ, когда он целует его шею и спускается дорожкой поцелуев ниже, к груди и животу. Не могут быть неправильными эти пальцы, которые зарываются в его волосы и мягко сжимают их, когда он оставляет легкие поцелуи на острых тазовых косточках. И совершенно точно не может быть неправильным низкий бархатистый вскрик, который издает Феликс, когда он осторожно накрывает ртом его член и проводит языком по головке, вспоминая, как делал это сам парень недавно. - Хён… джин… - Феликса выбивает куда-то в космос, когда горячий язык проходится по всей длине, а мягкие губы смыкаются, плотно обхватывая ствол, и начинают скользить вверх-вниз. Жнец движется медленно, вбирает пока неглубоко – пытается приноровиться. Поощряемый низкими стонами, опускается ниже, пытаясь взять глубже – и давится с непривычки, закашливается и отстраняется под тихий ласковый смех. - Как ты это делал? – он вытирает невольно выступившие слезы и как будто обиженно смотрит на Феликса, который спиной отползает на локтях к изголовью кровати и снова тянет к нему руки. - Дело практики, - улыбается тот и шепчет своим невозможным глубоким голосом, - Иди сюда… Хёнджин стягивает с себя домашние штаны и на четвереньках подбирается к парню по широкой постели. А у того пересыхает в горле, когда он смотрит, как он приближается: грациозно, плавно и неотвратимо, поблескивая опасным голодным взглядом. Как слитно перекатываются мускулы под тонкой бледной кожей, как падают непослушные черные блестящие пряди на прекрасное лицо… Идеальный хищник, самый совершенный, с телом греческого бога, лицом ангела и душой, в которой неразделимо сплелись лед и пламя. Когда Хёнджин подбирается вплотную и снова нависает сверху своим великолепным телом, небольшие, но сильные ладони неожиданно толкают его в плечи, он оказывается спиной на кровати, а Феликс садится на него верхом и упирается руками в грудь. - Я хочу тебя внутри, - шепчет он ему в губы, наклонившись, и Хёнджин впивается пальцами ему в бедра и рвано выдыхает, потому что его член упирается прямо между мягкими золотистыми ягодицами. Ощущение новое, очень приятное, но хочется чего-то большего. Жнец не понимает, о чем говорит Феликс, поэтому только смотрит расширенными глазами, как тот обильно смачивает слюной свои пальцы и заводит руку за спину, размазывая влагу по своему входу. Резко выдыхает, когда влажные пальцы с остатками слюны проходятся по его члену, смазывая его тоже. И перестает дышать совсем, когда Феликс приставляет головку ко входу и начинает опускаться. Тот до боли закусывает губу и жмурится, потому что хотя он готовился, растягивал себя, пока был в душе, но у него уже давно никого не было, и он отвык от этих ощущений. Плюс у Хёнджина крупный член, а слюна – не самая лучшая смазка. Он морщится и болезненно стонет, и тут же горячие ладони крепко сжимают его бедра, не давая двигаться дальше. - Тебе больно. – Хёнджин не спрашивает, а утверждает, с тревогой следит за его лицом, которое побледнело и покрылось испариной. Прежде чем ответить, парень хватает ртом воздух и пытается улыбнуться подрагивающими губами: - Все в порядке, это… агхм… скоро пройдет. – Он наклоняется вперед и ласково целует нахмуренный лоб. Ведет ладонями от плеч по рельефным рукам, которые продолжают его крепко держать, и обхватывает сильные запястья. – Все хорошо, правда… Хёнджин продолжает недоверчиво хмуриться, но тянется к приоткрытым губам, с которых слетают короткие прерывистые вздохи, мягко сминает их, облизывает вздернутую верхнюю. Сжимает мягкие ягодицы, разводит их в стороны… а в следующий момент оба синхронно издают высокий стон, потому что головка наконец проскальзывает в тугое колечко мышц. Феликс часто и мелко дышит, жмурится, пытаясь расслабиться и привыкнуть к этому распирающему чувству, и продолжает мучительно медленно опускаться. А Хёнджин до синяков сжимает его ягодицы, смотрит огромными черными глазами и пытается вдохнуть в принципе. В голове не осталось ни единой мысли, все вытеснило это ощущение горячей, потрясающе узкой глубины, в которую он сейчас погружается. Когда Феликс очередным мелким толчком наконец опускается до конца и выдыхает, прижавшись к груди Жнеца, у того закатываются глаза, а с губ срывается такой чувственный стон, что по всему телу бегут жаркие мурашки. - Феееликсс… Тот снова тянется к нему губами и льнет со смазанным, легким поцелуем, начиная одновременно потихоньку двигаться. Сначала медленно и неглубоко, потому что еще не привык до конца, но постепенно тянущая боль отдаляется, уступая место нарастающему удовольствию, и он начинает двигаться смелее. Хёнджина будто создали специально для него, он так правильно его заполняет, и это так хорошо, так охуенно, что он понимает – долго он не протянет. Он выпрямляется, опирается руками о крепкую грудь и начинает двигаться свободнее. Опускается до самого основания и приподнимается, оставляя внутри только головку. Хёнджин под ним стонет горячо и чувственно, продолжает сминать в больших ладонях его ягодицы и выгибается, упираясь затылком в постель, потому что это невообразимо. Внутри Феликса жарко, узко и мягко, он чувствует, как член раздвигает его тугие стенки и скользит все легче и свободнее. От этого кружится голова, весь воздух в комнате будто выжгло – не вдохнуть, а внизу живота нарастает такое томительное, сладкое и сильное напряжение, что, кажется, сейчас он не выдержит и разлетится на тысячу кусков. - Феликс… - Все хорошо? - Да... очень... Слегка поерзав на напряженных бедрах, чтобы найти нужный угол, Феликс снова опускается, и член попадает прямо по нужной точке. Воздух выбивает из груди вместе с громким скулежом, все тело невольно вытягивается струной, перед глазами мелькают звездочки. И внезапно сильные руки сгребают его в охапку, переворачивают, и он оказывается прижатым к постели. Хёнджин нависает сверху, лицо напряженное, хищное, верхняя губы вздернута в подобии оскала, черный взгляд тяжелый и жгучий. Одной рукой он упирается в постель, другой отводит ногу Феликса в сторону – и начинает вбиваться в него в каком-то диком, немыслимом ритме. С каждым толчком попадает точно по простате, и стоны Феликса переходят в крики, потому что, господи блять боже мой, это просто невероятно, неописуемо хорошо. Хёнджин тоже уже не стонет – почти рычит, резко загоняя член до упора, до пошлого звонкого шлепка яиц по ягодицам, и выходит почти полностью. - Хён… Хён… джин… - Феликс отчаянно зажмуривается, потому что, кажется, сейчас его просто разорвет, вцепляется в плечи, оставляя на них следы от коротких ногтей. Собственный член давно истекает смазкой, он тянется к нему, но не успевает – оргазм накрывает как цунами, налетает тем самым лесным пожаром, взрывается под веками сверхновой. Он выгибается до хруста в позвоночнике, отчаянно стонет и кончает так, как никогда в жизни, забрызгивая им обоим живот и грудь. Сладко сжимается вокруг Хёнджина, тот издает глухой рык, стискивая зубы. Делает еще пару резких, сильных движений бедрами - и падает сверху, содрогаясь всем телом вместе с пульсацией своего члена, который толчками выплескивается глубоко внутри Феликса. В голове звенит, кровь грохочет в ушах вместе с бешено колотящимся сердцем, которое, кажется, сейчас пробьет грудную клетку, а тело прошивают горячие волны болезненно острого наслаждения. Они лежат, пытаясь отдышаться и вспомнить, где и кто они. Черные волосы Хёнджина, который уткнулся куда-то в плечо, щекочут Феликсу губы. Он с трудом поднимает дрожащую руку и гладит его по тяжело вздымающейся, влажной горячей спине. - Хёнджин-а… - Голос, сорванный стонами, больше напоминает воронье карканье. - М? – Жнец шумно выдыхает и укладывается поудобнее, всем телом придавливая Феликса к кровати. Тот придушенно кряхтит и легко касается губами черной макушки, от которой пахнет зимним чудом. Его личным чудом. - Для столетнего девственника ты просто огонь. - Феликс… Ночное небо за окнами постепенно светлеет, возвещая о начале нового дня. Точеная кисть с изящными пальцами нежно касается светлых волос, и парень, чувствуя себя счастливым, как никогда, закрывает глаза и тихо улыбается. Пусть завтра будет, что будет. Сегодняшнюю ночь он не забудет никогда.