У смерти твои глаза

- Ты что, трахался? - Джисон сверлил Феликса подозрительным взглядом, сидя в задней комнате музыкального магазина. Уровень претензии слегка понижали пухлые щеки, набитые омуком и перемазанные в соусе. - А что? - ответил вопросом Феликс, не отрываясь от ленты соцсетей, которую листал в телефоне, хотя сердце сделало кульбит и рухнуло куда-то в живот. - Ты трахался. - С чего ты взял? - Потому что ходишь в последнее время весь такой просветленный аки Будда и лыбишься, как дебил. Во, вот как сейчас. Феликс изо всех сил постарался удержать губы, но те действительно сами собой разъезжались в улыбке. - Может, я просто постиг дзен. Джисон пренебрежительно фыркнул и обвиняюще ткнул в него палочкой с нанизанным на ней рыбным пирожком. - Хоть мне-то не пизди, а? В последний раз у тебя было такое лицо, когда ты встречался с тем красавчиком с факультета дизайна, как там его… Уён? Короче, когда у тебя была регулярная половая жизнь и новая серия «Рожденного в бездне» каждую неделю. Так кто он? - Вообще-то это не твое дело. – Феликс уже пожалел, что ввязался в этот разговор, поэтому скинул с себя ноги Джисона, встал и сладко потянулся. Тело приятно ныло после сегодняшней ночи. - В смысле не мое?! Я вообще-то твой лучший друг, эй! А кто будет в старости палить тебя перед внуками и рассказывать, как их дед раньше отжигал? Феликс закатил глаза и быстренько слинял в зал магазина под предлогом, что ему надо проверить коробки с новопоступившим мерчем. Врать Джисону снова не хотелось, но приходилось, и от этого было муторно. Хана выписали полторы недели назад, и за это время он почти стал похож на себя прежнего. Лицо снова округлилось – что не удивительно с учетом, что после больницы он жрал все, что не приколочено; исчезли синяки под глазами, руки больше не дрожали, и спал он, как младенец. Только иногда во взгляде, обращенном на друга, появлялась странная, непривычная задумчивость. Еще он стал тише, иногда подолгу зависал, глядя куда-то в пространство, и испуганно вздрагивал от громких звуков, хотя прежде в основном сам был их источником. Такие изменения были не по душе Феликсу, но он ничего не говорил, понимая, что друг и так многое пережил. От своего решения рассказать ему всю правду он не отказался, но пока мучительно искал слова. Кажется, даже перед каминг-аутом с родителями он так не нервничал. Последние пару недель времени не хватало катастрофически, и он успокаивал себя тем, что обязательно все расскажет, когда наступит подходящий момент. Да, он малодушный слабак и трус. А еще безнадежно влюбленный и во всех смыслах затраханный человек. Ужасы сессии остались позади, так что впереди было целых два месяца лета, солнца и свободы. Через неделю парни планировали махнуть на выходные в Пусан к родне Хана, искупаться в море и поесть свежих морепродуктов. Только вот Феликс плохо представлял, как проведет даже пару дней без Хёнджина. После той ночи Жнеца как подменили. Поначалу он оставался привычно сдержанным и отстраненным, иногда как будто замыкался в себе сильнее, создавая вокруг невидимую прочную стену. Снова становился прежним загадочным, непостижимым потусторонним созданием, которое иногда пугало до холода в животе, но неизменно притягивало. Но Феликс уже знал, что может разрушить эту злую магию одним прикосновением или поцелуем. Потому что да, они целовались снова. И не только. Завидуйте молча. Иногда Хёнджин так же, как раньше, пропадал на несколько дней, и когда возвращался после таких длительных отлучек, был более закрытым и отчужденным. Но по мере того, как они с Феликсом проводили время вместе, становился мягче и открывался все сильнее. Стал чаще отвечать на сообщения, а порой писать сам. Когда это случилось в первый раз, Феликс чуть не умер от инфаркта. После той потрясающей ночи он примчался в институт на экзамен по ненавистному интерактивному искусству совершенно ошалевшим, не чувствуя ног и задницы. Каким-то загадочным образом преподавательский состав уже был в курсе того, что Джисон в больнице, а о том, что эти двое не разлей вода, знали давно и все. Поэтому профессор Ким даже не стал особо мучить Феликса, уточнил о самочувствии Хана, и когда парень сказал, что как раз сейчас поедет к нему, без дальнейших вопросов поставил четверку и отправил не верящего в свое счастье студента восвояси. Тот помчался домой, собрал наконец вещи для друга, съездил в больницу, посидел с ним, пока не выгнали, и вернулся в их квартиру отсыпаться и приводить себя в порядок. От Хёнджина было ни весточки. За время их общения Феликс привык, что тот может пропадать на несколько дней, но сейчас все было по-другому. Слишком много вопросов, неопределенности и неизвестности, поэтому тишина становилась все тяжелее и осязаемее. Колец, чтобы позвать Жнеца, больше не было, он забрал их, сказав, что заменит. Когда это произойдет, и произойдет ли вообще – Феликс понятия не имел. Прошлой ночью им было не до разговоров. Вымотанный морально и физически, парень быстро отрубился, а буквально через пару часов зазвенел будильник. Они толком не попрощались, он вылетел из квартиры Жнеца, как ошпаренный, чтобы успеть в институт. Поэтому весь следующий день после экзамена Феликс бродил по дому, погруженный в экзистенциальные страдания, знакомые каждому влюбленному: позвонить первым или нет? И когда ближе к ночи на телефон пришло сообщение, чуть не запищал вслух, как девчонка.

Sexy reaper 27.05.2023 [22:41] Где ты?

Пальцы дрожали, а губы снова сами собой складывались в дурацкую улыбку, пока он набирал в ответ короткое «дома». Через долгую минуту, в течение которой он кусал ногти и гипнотизировал взглядом диалог, на плечи легли горячие ладони. От неожиданности Феликс тогда заорал и чуть не выпрыгнул из кожи. Когда он обернулся, держась за сердце, позади стоял Хёнджин и выглядел одновременно растерянным и смущенным. - Я тебя напугал? Парень с трудом выдохнул и отложил телефон, дрожащими руками пригладил волосы, в которых только что точно появилось несколько седых. - Пиздец как. Ты бы хоть предупредил, что собираешься прийти. Уголки губ Жнеца дрогнули в намеке на улыбку, а темные глаза прищурились как будто с хитрецой. - Точно. Я же обещал в следующий раз прислать письменное уведомление. – Он обогнул диван и плавно двинулся к парню. Тот и глазом моргнуть не успел, как сильные руки сомкнулись вокруг, а к губам прижались восхитительные горячие губы, о которых он грезил на протяжении последних полутора суток. - Ты… сейчас свободен? – Задал он привычный вопрос через какое-то время, с трудом оторвавшись от Хёнджина, который успел забраться руками к нему под футболку и оглаживал бока теплыми пальцами. - Пока да, - выдохнул тот, зарываясь лицом в светлые волосы и жадно втягивая сладкий запах лета. – Но у меня не так много времени. И я думал о тебе весь день. - Ты скучал? – лукаво улыбнулся парень, млея и по-кошачьи потираясь щекой о плечо под черным пиджаком. Хёнджин ответил не сразу, и на протяжении этой паузы внутренний паникер в голове Феликса успел с диким воплем навернуть пару кругов. - Не знаю, - в конце концов проговорил Хёнджин. – Так называется это чувство? Когда все время думаешь о ком-то, но не можешь сейчас увидеться с ним, хотя тянет ужасно. Феликс поднял голову и заглянул в совершенное лицо. Темные глаза глядели ласково, но между бровей виднелась крошечная морщинка. Шинигами явно пытался разобраться в том, что испытывал, и поскольку чувство было для него внове, не понимал, что это. - Пожалуй, да. Так и бывает, когда скучаешь по кому-то, - парень провел кончиками пальцев по гладкой щеке, и Жнец неосознанным движением потянулся вслед за его рукой, чтобы продлить ласку. От этого сердце сладко сжалось, а в животе расправили окрепшие крылья те самые пресловутые бабочки, готовые взмыть в воздух. Хёнджин наклонился к его губам и потянул вверх футболку. - Значит, я скучал. Так началась их игра «что я чувствую?». Жнец не всегда был свободен по ночам – порой и в течение дня Феликсу прилетало неизменно лаконичное «где ты?». А тот продолжал трахаться с сессией (хотя определенно предпочитал с Хёнджином), ежедневно мотался в больницу к Джисону и пытался успевать работать в музыкальном магазине. С последним очень помогли Чанбин с Чаном, которые согласились по очереди иногда подменять его в зале. Парень был им безмерно благодарен и старался не злоупотреблять их временем, хотя хотелось безумно. Потому что от каждого короткого сообщения Хёнджина сладко поджималось сердце и начинали зудеть губы. Но самые чудесные моменты были ночью. Когда Хана выписали, по обоюдному молчаливому согласию их встречи проходили в квартире Жнеца. Тот забирал Феликса из его комнаты к себе через переход, и они не могли оторваться друг от друга, пока не всходило солнце или не раздавалась знакомая телефонная трель. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее Феликс понимал, что он пропал. Окончательно и бесповоротно. Хёнджин был ненасытным и неутомимым. Он все время тянулся, прикасался руками или губами, будто стараясь наверстать столетие тактильного голода. Когда появлялся, то часто вместо приветствия сжимал его в руках и с ходу утягивал в головокружительный, долгий, жадный поцелуй, как будто они не виделись месяц, а не несколько часов или дней. И он очень быстро всему учился. В физическом плане ему были чужды такие понятия, как стыд или смущение. Он мог спокойно расхаживать по дому голым, так что Феликс едва не захлебывался слюной каждый раз, глядя на грациозное гибкое тело. Даже когда он просто вставал с постели или пил воду, то был гребанным произведением искусства. И он вытворял такие вещи, от которых покраснели бы бывалые порноактеры. Для него не существовало табу или запретов – напротив, он жадно стремился познать новую для себя область отношений между людьми и не останавливался ни перед чем. Он был разным и непредсказуемым. Мог мучительно долго, сладко ласкать Феликса, целовать, кусать и облизывать, открывая новые чувствительные зоны, о которых даже сам парень прежде не подозревал. Заставлял плавиться и сгорать в нежном, охватывающем все тело пламени, когда двигался в нем медленно и глубоко, так, что можно было прочувствовать каждый сантиметр. Прижимался всем телом, завораживал плавными перекатами мышц под покрытой испариной кожей, бездонным темным взглядом, тихим прерывистым шепотом о том, какой Феликс сладкий, мягкий и узкий, как в нем хорошо и как он нужен. И с каждым движением тот будто возносился все выше на гребне теплой волны, пока перед ним не раскрывалось небо, наполненное множеством звезд. В другой раз Хёнджин ставил его на четвереньки и входил сзади – жестко, быстро и глубоко. До синяков сжимал бедра и талию, жадно слизывал пот со спины, впивался жалящими поцелуями, от которых оставались багровые метки, в плечи и шею. Низко стонал и не давал прикоснуться к себе, и Феликс кончал без рук – вгрызаясь зубами в подушку, охрипший от стонов, захлебываясь от ощущений и нехватки воздуха, со слепящими огненными всполохами перед глазами и сладкой судорогой по всему телу. Жнец вспыхивал мгновенно и непредсказуемо, как подожженный бикфордов шнур. Например, как в тот раз, когда Феликс, проголодавшись ночью, полез в холодильник. Хёнджин следом за ним пришел на кухню, некоторое время наблюдал, как парень роется в контейнерах с доставкой, выбирая, что бы съесть, а потом нагнул его над барной стойкой, чтобы долго и сладко вылизывать. И тот мог только сходить с ума, стонать и скулить, пока в него проникал горячий язык и длинные ловкие пальцы, задевая бугорок простаты, пока он не кончил прямо на пол. А в перерывах между этим безумием они говорили. Хёнджин был разным. Когда маска равнодушия и отстраненности треснула окончательно, из—под нее стал проступать его настоящий характер. Иногда Жнец был задумчивым и погруженным в себя. Порой он выглядел уставшим и как будто потухшим, и в такие моменты Феликсу хотелось закутать его в свою любовь и нежность, как в одеяло, чтобы укрыть от всего мира. Временами он становился насмешливым и ироничным, а однажды улыбнулся – настоящей, открытой улыбкой, которая полностью изменила его лицо и сделала его таким живым и мягким, что парень тогда протер глаза, чтобы убедиться, что они его не подводят. Это случилось, когда они лежали в спальне, больше похожей на пещеру (Феликс очень хотел посмотреть в глаза дизайнеру, который сделал квартиру похожей на катакомбы капуцинов в Палермо, но Хёнджин на это лишь пожимал плечами и говорил, что привык). Разгоряченную влажную кожу овевал легкий ночной ветер из приоткрытого окна, осушая выступивший пот. В голове была восхитительная пустота, тело казалось легким и богоподобным. Парень бездумно смотрел на картину, которая висела напротив кровати. Бухта на морском побережье под клубящимся низким небом. От изображения веяло мощью непокорной стихии и бесконечным простором. - Красиво, - проговорил Феликс, рассматривая кромку белой пены прибоя и низкие кобальтовые тучи. - М? – Хёнджин повернул к нему голову, поглаживая большим пальцем тыльную сторону небольшой ладони в своей руке. Под густыми ресницами шинигами пряталась сонная безмятежность. - Я про картину, - ответил парень, легко улыбаясь в ответ припухшими от поцелуев губами. – Красиво. Небо и море очень реалистичные. - Спасибо. На несколько секунд воцарилось молчание, прежде чем до Феликса дошло. - В смысле – спасибо? – Он резко повернул голову и вопросительно уставился на Жнеца. – Это что, ты нарисовал?! - Ну да. – Как всегда спокойная, почти безэмоциональная констатация факта. У Феликса отпала челюсть. Он перекатился на бок и приподнялся на локте, ошарашенно глядя на безмятежного шинигами. - Ты рисуешь?! - Да. Когда есть свободное время. - Охренеть, - выдохнул парень, запуская свободную руку во взлохмаченные светлые волосы. – Таки этот поц еще и поет… - Что? Причем тут пение? – Хёнджин явно не понял такой бурной реакции и теперь сам вопросительно смотрел на парня. - Я говорю, теперь понятно, почему ты так залипаешь на видосы про живопись в ютубе. А те картины в гостиной… - Тоже мои. Феликс помолчал. Внутри переплелись восторг, нежность, гордость и какое-то умиление перед скромностью шинигами, который прежде ничего не рассказывал о своем увлечении. - Ты очень талантлив, - тихо проговорил парень, поднял к губам его руку и оставил легкий поцелуй на тыльной стороне ладони. – Это правда очень красиво. - Спасибо, - так же тихо ответил Хёнджин. Еще минуту они лежали в тишине, прежде чем он негромко позвал: - Феликс? Когда вот здесь, под ребрами, такое странное распирающее теплое ощущение, как будто в груди надувают воздушный шар… - он сделал неопределенный жест рукой в воздухе. – Думаю, это из-за того, что тебе понравилась моя картина. Что я чувствую? Парень ненадолго задумался, положил ладонь на гладкую горячую грудь и легко коснулся губами молочной кожи на плече. - Хм… Сложный вопрос. Гордость? Потому что ты доволен, что получилась хорошая работа, которую оценили другие? - Нет, - Хёнджин повернул к нему голову и слегка свел темные брови. – Я доволен, что она понравилась именно тебе, и что ты сказал об этом. - Тогда… благодарность? Шинигами помолчал, будто прислушиваясь к себе. - Да, - тихо проговорил он в конце концов. Уголки губ дрогнули и раздвинулись в легкой, неуверенной, будто бы смущенной улыбке. – Наверное. Благодарность. Я запомню. А Феликс не мог найти слов, глядя на то, как тихо светится прекрасное лицо, и чувствовал такую бескрайнюю, щемящую нежность, что в ней можно было утопить целый континент. В другой раз они лежали в гостиной на диване. Хёнджин как будто дремал, механически поглаживая кончиками пальцев спину устроившегося у него на груди Феликса, а тот беззастенчиво рассматривал красивое, неподвластное времени лицо, скользил взглядом по губам, темным ровным бровям, острым скулам и прикрытым векам, где под тонкой бледной кожей виднелись еле заметные голубые венки. Он задержался на крошечной аккуратной родинке под глазом и неожиданно сам для себя негромко задал вопрос, который давно крутился в голове. - Как ты стал Жнецом Смерти? Хёнджин тут же открыл ясные темные глаза и спокойно взглянул на него, будто бы ничуть не удивившись. - Я не помню. - Как это? – Феликс сложил на его груди ладони и опустил на них подбородок, внимательно глядя из-под светлой челки. – Ну то есть ты был когда-то человеком, потом тебя укусил шинигами, и ты стал вот таким? Или ты прям родился Жнецом, и у тебя было суровое жнецовское детство, с прибитыми к полу игрушками и распорядком дня, как в военной академии? - Нет. – Хёнджин перестал водить пальцами по его спине и обнял, сцепив руки в замок на его поясе. – Я всегда помнил себя только таким. - Но ведь ты выглядишь как человек. И по физиологии не отличаешься от людей. Не вылезают же Жнецы Смерти из капсул с питательным раствором, как в «Матрице». Прежде, чем ответить, шинигами слегка прикусил губу, и Феликс тут же потянулся, чтобы легонько чмокнуть его, потому что выглядело это все еще горячо, а сейчас еще и мило. - Я где-то слышал, что Жнецом может стать обычный человек, который готов обменять годы своей жизни на служение, - неуверенно проговорил Хёнджин. – То есть когда человеческая жизнь не нужна, можно попросить Йомру о том, чтобы он сделал тебя Жнецом. Но взамен помимо оставшихся лет жизни он забирает еще что-то… Не помню. - Либидо? Чувство юмора? Вкус в одежде ко всему, кроме черных вещей? - Феликс… - Шинигами невольно дернул уголками губ и легонько шлепнул его по спине. - А кто такой Йомра? - Бог мертвых. Парень помолчал, обдумывая сказанное. - То есть раньше ты был человеком и обменял свою жизнь на существование в качестве Жнеца? - Наверное да. - И ты ничего не помнишь о том, как это произошло? И о своей прошлой жизни? Хёнджин медленно покачал головой. - Но ведь получается, у тебя раньше была семья. - Феликс даже приподнялся, загоревшимися глазами глядя в спокойное лицо. – Неужели тебе не хотелось знать, кем ты был прежде? Живы ли твои родственники? Конечно, скорее всего сейчас они будут уже пра-прародственники, но все равно! Может, мы могли бы найти твою семью! - Феликс. – Хёнджин осадил его энтузиазм, слегка нахмурившись. – Я – Жнец Смерти. У меня не может быть семьи. Я не помню ничего до того, как стал таким. И не хочу вспоминать. Мне это не нужно. Даже если у меня когда-то была семья, они давно мертвы. Их поиски не имеют смысла. И как я уже сказал, я лишь слышал о том, что Жнецами становятся именно так. Возможно, это просто домысел, причем людской. Среди нас не принято об этом говорить. Похоже, этот разговор задел его за живое. Он поджал губы, отвел взгляд, а потом и вовсе стянул Феликса с себя и поднялся на ноги. - Уже поздно. Я перенесу тебя домой, чтобы ты поспал. - Подожди! – Парень испуганно схватил его за руку, тоже подскочил с дивана и умоляюще заглянул в лицо. – Я не хотел тебя расстроить или разозлить. Прости, если сунул нос не в свое дело. Хёнджин закрыл глаза и глубоко вдохнул. А когда открыл их снова, бледное красивое лицо было как обычно спокойным. - Я не расстроен и не зол. Это что-то другое… - Он в замешательстве снова слегка нахмурился и потер ладонью грудь под черной домашней футболкой. – Вот здесь как-то странно сдавливает. И еще внутри как-то неспокойно. Хочется, чтобы этого разговора не было. Что я чувствую? Феликс опустил глаза, ощущая себя виноватым. Он чувствовал то же, что и Хёнджин. - Сожаление.