В упор

Гоуст оказался прав: стоило им покинуть разбомблённую территорию, и Эз-Забадани заполнился шумом и болтовнёй. Будто и не было — буквально в паре километров от них — этой зоны отчуждения, от которой так и веяло разрушением. Рынок поражал пестротой, обилием товаров и громкими воплями торговцев. У Соупа от них разболелась голова. Он бы перебросился с Гоустом парой слов, хотя бы и банальным «меня всё это уже достало», но Хаджан не советовал им чесать языком на английском там, где их могли услышать, и приходилось молчать. К счастью, их недружелюбный вид и винтовки отпугивали от них продавцов. Парочка самых ушлых попытались окликнуть их, Хаджан ответил что-то на арабском, он говорил с улыбкой, но торгаши побледнели, так что Соуп не поручился бы за то, что беднягам не пригрозили потрошением без анестезии. План у них был довольно простой. Потусить здесь, потереться среди местных, ориентируясь на Хаджана — знание языка давало ему преимущество, позволяя сообразить, кто из присутствующих мог представлять для них интерес, — записать разговор, благо спрятанные под плотной тканью накидок диктофоны легко можно было включить, сделав вид, что поправляешь одеяние. И благополучно свалить. Делов-то на пять минут. …по рынку они слонялись не меньше часа. Хаджан — безоружный и, видимо, игравший роль местного царька, разгуливающего всюду с охраной — примеривался к товарам, спорил с продавцами на арабском, те тревожно косились на молчаливо встававших позади Гоуста и Соупа, жестикулировали, размахивали руками. Хаджан качал головой и отходил от прилавка. Во всём этом не было ни малейшего смысла, и Соуп потихоньку начинал звереть. Он уже готов был нагнать идущего чуть впереди переводчика и прошипеть ему прямо в ухо, что его затрахала эта бессмысленная ходьба, когда тот остановился, повёл плечами и коротко кивнул вправо — там, в южной части рынка, располагалась крытая площадка, которая при желании могла бы вместить их. И прямо за этой площадкой, состоявшей из грубо сколоченных досок, располагалась группа вооружённых сирийцев. Трое. В уже знакомом обмундировании «ан-Нусры», с замотанными платками лицами, с пушками. Всего трое — это хорошо. Три ёбаных террориста на рынке, полном гражданских, — это плохо. Хаджан прижал палец к губам. Соуп и Гоуст синхронно кивнули и, не сговариваясь, шагнули в сторону, прижались плечами к ненадёжному, но всё же способному скрыть их местонахождение укрытию. Достаточно было не шуметь. Соуп нажал на кнопку диктофона. Поправил наушник в ухе, активировав его. Сам Хаджан пошёл дальше, прогулочным шагом, как если бы и дальше выбирал товары, но теперь он не приближался к торгашам, напротив, имитировал бесцельное блуждание в толпе, и его еле слышный шёпот, несомненно, неразличимый за шелестом одежды и звуком шагов, звучал в ухе Соупа вполне отчётливо. — Это они, — сказал он, будто необходимо было дополнительное подтверждение. Соуп сглотнул. Перехватил поудобнее винтовку. Это было самой сложной частью плана: Соупу и Гоусту, записывающим разговор террористов, от которых их отделяла одна только крытая площадка, нужно было не выдать себя раньше времени, Хаджану, подбирающемуся всё ближе к группе в своём демонстративном неспешном гулянии, — не вызвать подозрений и не попасться. Полный перевод разговора мог и подождать. Было бы глупо рисковать операцией, вынуждая Хаджана переводить каждое сказанное террористами слово; кто знает, сколько из них владели английским? Джераб вот владел превосходно. От переводчика здесь и сейчас требовались лишь общие ориентировки: о чём шла речь, соответствовало ли это тому, что они хотели узнать. От Соупа и Гоуста требовалось стоять неподвижно и в идеале даже не дышать. Не дышать было легко — Соуп чувствовал спиной чужое жёсткое плечо, ощущал тёплое дыхание через тонкую ткань платка, Гоуст как будто бы практически вжимался губами в его затылок, эта мысль была очень будоражащей и очень несвоевременной. Соуп невольно дёрнулся, а Гоуст сжал его бедро, больно и отрезвляюще, так, что даже пошевелиться не вышло. И это тоже было… Да ёб твою мать, МакТавиш, приди в себя. — Обсуждают операцию в Эр-Ракке, — пробормотал в наушник Хаджан. Он приблизился к ожесточённо жестикулирующей группе под предлогом любопытства — неподалёку от террористов, явно нашедших укромный уголок для разговора, располагался прилавок с фруктами, и Хаджан перебросился парой слов с продавцом, потрогал хурму — Соуп видел это через щель между досками, — поморщился, снова отошёл. И, уже очутившись на расстоянии от группы, шепнул: — Планируется подрыв правительственного здания. Захват заложников. «Не как в Алеппо». Сердце Соупа пропустило удар. Гоуст позади него пошевелился. Они оба, должно быть, подумали об одном и том же в этот момент: если зашёл разговор об Алеппо, значит, дальше речь могла пойти о том, что интересовало уже их, а не Прайса. Джераб. Но раньше, чем Хаджан успел перевести ещё хоть что-то, там, за завесой досок, раздались крики, сразу следом — пальба, переводчик метнулся в сторону, чудом избежав пули, значит — заметили, Соуп снял стрелявшего, бросившегося Хаджану наперерез, ещё из укрытия, следующий выпустил очередь уже в них, и они с Гоустом отпрянули. Заголосила какая-то женщина, продавец фруктов схлопотал пулю в бедро, Соуп с глухим ругательством бросился к нему, повалив на землю, подтащил к прилавку, импровизированное укрытие надёжным не было, сверху посыпались фрукты, но это было хоть что-то. Пока он возился с торгашом, Гоуст успел занять позицию в отделе со специями и теперь перестреливался с одним из террористов. Где был Хаджан, Соуп не знал — оставалось надеяться, что ему хватило мозгов найти укрытие, — гораздо больше сейчас его волновал второй из оставшихся в игре сирийцев, притаившийся за шаткой тканевой конструкцией одного из прилавков. Мудила был быстрым и метким, возможно, снайпер, его следовало убрать — чем раньше, тем лучше. Выпущенная им пуля просвистела в дюйме от макушки выглянувшего из укрытия Соупа, он отпрянул, покосился на здоровенный апельсин, упавший рядом, тоскливо подумал, не начать ли швыряться фруктами… А когда высунулся, ублюдок исчез. Сменил дислокацию. — Дерьмо! — пропыхтел Соуп, беспокойно оглядываясь. — Ну и где ты, говно козлиное? Ещё одна пуля оцарапала щёку, он чертыхнулся, на пальцах, когда Соуп мимолётом потрогал лицо, осталась кровь, но это было не страшно, зато по направлению выстрела обнаружился и противник: во-о-он он, за очередной тряпичной завесой, кинк у него такой, что ли? Соуп примерился — и угодил ему в колено, когда уёбок выглянул из укрытия. Сириец рухнул, выронив пушку, Соуп метнулся к нему, надеясь, что Гоуст уже разобрался со вторым, зарядил кулаком под дых, когда тот попытался ему врезать, прорычал, вжав дуло винтовки в чужое горло: — Лежать. Тот крупно вздрогнул. Он явно нервничал. Его платок сполз с лица, Соуп прищурился… И поинтересовался отрывисто: — Тебе вообще восемнадцать-то есть? Пацану с натяжкой можно было дать этот возраст — безусый, с гладким лицом, с бешеным взглядом. Наверняка новичок, хоть и способный — стрелял метко. Тогда становится понятным и предмет обсуждения — участие в диверсиях часто является частью вербовки. Хорошо. Он может пригодиться. — Лежать, я сказал, — повторил Соуп, когда парень дёрнулся. Тот залопотал что-то на арабском, Соуп искренне ответил: — Я тебя нихера не понимаю. — Что тут у тебя? — это был Гоуст — его спокойный голос, его пальцы, сжавшие плечо. Соуп вскинул голову, оглядел его на предмет ранений, почти готовый дебильно улыбнуться от несвоевременной, но пронзительной радости из-за этого невинного прикосновения. Отчитался: — Пацан. Вряд ли много знает, но допросить всё же следует. Где Хаджан? Гоуст неопределённо мотнул головой. Соуп проследил за направлением его взгляда — Хаджан, целый и невредимый, разве что в перепачканном пылью и землёй одеянии, спешил к ним. Первым, что он сказал, приблизившись, было хриплое: — Ну и наделали же вы тут шуму. — Мы? — Соуп ушам своим не поверил. — Приятель, тебе пытались рожу отстрелить. Предпочёл бы, чтобы мы оставались в укрытии? — Я не об этом, — Хаджан взглянул на него остро, потом, сощурившись, переключился на лежащего на земле пацана и кивнул. — Отлично. Нам нужно убраться отсюда как можно скорее. Если «ан-Нусра» уже знает о перестрелке, сюда может направляться целый вооружённый отряд. — Продавца фруктов зацепило, — зачем-то сказал Соуп, пока они с Гоустом поднимали застонавшего от боли мальчишку на ноги. — Он жив? — Думай о своей шкуре, — грубовато ответил Хаджан и первым двинулся прочь, указывая им путь. — Жив, — еле слышно произнёс Гоуст, закинувший левую руку пацана себе на плечи. — Хорошо, — выдохнул Соуп, как если бы это имело какое-то значение. И чувствительно ткнул опасно напрягшегося парня дулом винтовки. — Так, ты, давай без глупостей. Вряд ли мальчишка знал английский; но существовали универсальные способы договориться. Например, невербальное обещание выпустить в кого-то весь магазин, если этот кто-то не прекратит дёргаться и извиваться. Шли быстро. Парень оказался тощим, так что почти не тормозил их продвижение, хотя и подволакивал простреленную ногу. Они прошли несколько домов, и Соуп не раз и не два столкнулся взглядом с испуганными лицами сирийцев, торопливо захлопывающих ставни — и так пока Хаджан не свернул направо, не дёрнул на себя входную дверь неприметного дома, похожего на десятки таких же, возведённых поблизости. И не вошёл. — Закройте за собой, быстро, ну! — распорядился он, стоило Соупу и Гоусту с их ношей пересечь порог. — На засов. Да. Вот так. У нас есть приблизительно пятнадцать минут, прежде чем нужно будет двигаться дальше. — Нам хватит, — тяжело уронил Гоуст. Сгрузил парня на стул, тот, кажется, потерял сознание, Гоуст похлопал его по щеке, добился мутного, но всё же осмысленного взгляда, кивнул. Покосился на Хаджана. Выплюнул: — Спроси у него про Эр-Ракку. Как много сил «ан-Нусры» будет задействовано в операции, какова конечная цель, как приказано поступать с гражданскими. Хаджан посмотрел на Гоуста с неудовольствием, словно не был доволен его командным тоном, но всё же заговорил с парнем по-арабски. Тот моргнул, осоловело хлопнул ресницами, покачал головой — явно отказывался говорить, — и Гоуст вдавил дуло винтовки в ту часть его штанины, что уже пропиталась кровью. Парень взвыл, как раненое животное. Соупа замутило — он всегда недолюбливал допросы. Теперь мальчишка заговорил. Выбора у него, конечно, не было: «ан-Нусра» не щадила даже своих, если им хватило глупости попасться в плен. Здесь его хотя бы ждала быстрая смерть. Каково это — понимать нечто подобное? От дрожащих ноток в слишком молодом голосе тоже было тошно. Отвратительно, элти. Мне трудно видеть врага в том, кто толком не бреет щёки. Это, разумеется, было подходом в корне неправильным — когда речь шла о террористах. В Афганистане бойцам SAS уже приходилось сталкиваться с женщинами, отправляющими собственных детей на смерть. Приходилось убивать испуганных шестилеток, едва ли отдающих себе отчёт в том, что то, что они держат в руках, пока бегут навстречу страшным большим людям в военной форме, является бомбой. Приходилось ошибаться, не сумев оборвать жизнь ребёнка и поплатившись за это жизнями нескольких сослуживцев. Это был совершенно другой мир, жестокий и дикий, и этот парень к своим восемнадцати-девятнадцати годам наверняка уже убил не одного человека. Но… Чёрт возьми, Соуп просто не был создан — вот для этого. — Два отряда, — отрывисто переводил Хаджан, пока он предавался невесёлым мыслям. — По шесть человек. Один проникает в здание и закладывает взрывчатку, второй берёт заложников. Цель — шантаж правительства. Требование выдать пленных бойцов «ан-Нусры». Заложники будут расстреляны при любом исходе. — Когда? — сухо спросил Гоуст. Хаджан и парень обменялись парой реплик на арабском, и Хаджан хрипло произнёс: — Через две недели. — Кто заказчик? Пауза. Движение винтовки. Сдавленный стон. — Абдур Раззак Аль Омар. Гоуст кивнул и отвернулся. Вытащил диктофон. Нажал на кнопку выключения. По всей видимости, он раздобыл ровно те данные, в которых нуждался капитан Прайс. И теперь… — Спроси у него, — отрывисто начал Гоуст, вновь повернувшись к Хаджану, — где находится Джераб Аль Сафа. При звуке этого имени мальчишка, пусть даже не понимал по-английски, дёрнулся, сам налетел ногой на дуло винтовки, которую Гоуст от его раны не отодвигал, всхлипнул, задрожал и что-то пробормотал. Хаджан нахмурился, в его словах, когда он обратился к парню, было что-то резкое и безжалостное, но пацан замотал головой, и Хаджан с неудовольствием произнёс: — Он не знает. Гоуст убрал винтовку. Тяжело оперся на неё. Сощурился. Сейчас Соуп не видел в выражении его глаз ни следа от того лейтенанта Райли, которого знал и на которого привык полагаться. В них стыл колотый лёд, ожесточённый и разочарованный. — Тогда, — еле слышно прошелестел он спустя долгое мгновение, в течение которого мальчишка не дышал и взирал на него чуть ли не со священным ужасом, — нам здесь больше делать нечего. Он отвернулся и ушёл на кухню. Соуп замешкался, глядя на пацана, тихо спросил у Хаджана: — Что делать с ним? Хаджан безразлично пожал плечами: — Можете бросить его здесь. Его найдут свои и пришьют за болтливость, если, конечно, он не истечёт кровью до этого. Если дотянет до появления «ан-Нусры» — можете забыть о добытой от него информации. Они не станут рисковать и изменят план. Или… Теперь он опасно сощурился. — Вы можете проявить к нему милосердие. Выстрелить в сердце. Парню даже мучиться не придётся. А вам, в свою очередь, не придётся переживать из-за информатора, оставшегося в живых. Соуп шумно втянул воздух через нос. Он знал, что таковы были инструкции. Что Хаджан был прав в каждом слове. Что они находились на территории террористического государства, в котором действовали свои бесчеловечные законы. Им приходилось соответствовать. Парень вынырнул из забытья, в которое погрузился на пару минут. Взглянул на Соупа большими влажными глазами. Сказал что-то на арабском, Соуп не понял, но Хаджан любезно перевёл: — «Пожалуйста». Соуп сглотнул. Зажмурился, решаясь. Потом прицелился — и, ненавидя каждое своё движение, нажал на курок. Он уже не смотрел на то, как мальчишка обмяк и как сполз со стула — торопливо вышел в закуток кухни, к Гоусту, приник к окну, выглянул из-за плотной занавески, проверяя, нет ли снаружи бойцов «ан-Нусры». Всё было чисто. Они могли выдвигаться прямо сейчас. Соуп медлил, а Гоуст молчал. Это всегда было дерьмово — каждый допрос на вражеской территории. У них не было права рисковать и оставлять заложников в живых — здесь, где у пленных была возможность сбежать и выдать их своим. «Ан-Нусра» не шла на переговоры. Поступить так, как поступил он, было правильнее и разумнее всего. Да, но… Всегда было какое-нибудь «но». — Что теперь? — тихо спросил Соуп, чтобы хоть чем-то заполнить гнетущую тишину. Гоуст повернулся к нему. Протянул руку к его лицу. Соуп инстинктивно шарахнулся, но чужие пальцы только тронули пустоту в дюйме от его кожи. — У тебя кровь, — неожиданно мягко ответил Гоуст. — Сначала мы разберёмся с этим. Потом найдём Джераба. В его мрачной убеждённости было что-то успокаивающее, как если бы оборвавшееся в воздухе прикосновение всё же состоялось. Соуп прикрыл глаза. Прочистил горло. И кивнул: — Хорошо, элти. Так и поступим.