Май

Почему люди полны предрассудков. Этот вопрос настойчиво интересует ее с детства. Ведь нельзя так жить. Деля мир на белое и черное. Так ведь не бывает, в белом может оказаться черное, в черном белое, и может до жути банально, но да, так оно на самом деле и есть. И жизнь слишком скоротечна, а люди все жаждут и жадут чего то, вот мое я сейчас жаждет до кончиков пальцев ту вкусную шарлотку, что готовила бабушка, пока не умерла. Но так бывает, и восмилетка это прекрассно понимала, в жизни все не будет всегда ярко и красочно, в людях много желчи, личных установок в голове которым они следуют как напутствию чего-то великого и светлого, а по факту унижают и оскорбляют других возвышая себя за их счет. А жить надо так чтобы потом пожалеть, пожалеть да так горестно, что убиться захочеться, пожалеть за сказанные слова, за действия, а потом подумать: "родись я заново, ничего не поменял". Вести себя глупо, абсурдно, не нравится другим лишь потому-что не подходишь к их мировоззрению. Попробовать все что хотел, и спокойно умереть. Умереть не жалев, что не успел, что слишком много думал. Умереть как их старый кот, он так любил гонять голубей и однажды выбегая за очередным голубем не заметил машину, увы и ах. Но думаю он, если ему было дано время на размышление после смерти, не о чем не жалел. Хотела бы жить так как мечтает, не думая. И продолжает думать, даже сейчас. В чем-то конечно сама себе она следует, но недостаточно. Море перелевается белыми бликами отражая свет полной луны, редкие облака плывут мимо. Тихий шелест раздается по все территории пляжа. Пахнет приятно, запах не как всегда, как в детстве, тогда все казалось намного красочней и добрее . Камешки разного размера впиваются в зад сквозь джинсы, никакие отговорки про цистит не заставят ее встать, сейчас хорошо. Сейчас она просто сидит, и почти уверенна если встанет, то тут же сорвется, этого очень не хочется. Не хочется расстраивать маму, и друзей, и Борю. Его особенно сильно. Сигарета продолжает тлеть в руках, она сейчас просто для атмосферы. Ночное небо, бриз и сигарета, время писать средневековый роман. Звуки шагов по камню обрывают приятные мысли, оборачиваться отчего то не хочется. Рядом кто-то садится. — Мама не рассказывала о вреде прогулок ночью, — мужской голос звучит зловеще, немного пьяно и ничего хорошее не обещающе. Не хочется шевелится, вдруг не заметит. — А вам мама не рассказывала, что заебывать люлей плохо, или ее нет? — надо бы послушать последний и единственный инстинкт, инстинкт самосохранения, не лезть на рожон когда и так ситуация понятна, но почему-то и раза в раз мозг делает иначе перед этим выдавая ошибку. — А ты типо крутая самая? — мужик настойчиво продолжает сверлить взглядом чего-то ждя, кажется ответного взгляда. — А тебе типо заняться нечем? — Ответный острый взгляд все же находит место на его лице. Мозг так и продолжает бить тревогу, понимая, что это все вряд ли кончится чем то хорошим, руки начинают мелко подрагивать и чтобы было не так видно сигарета летит в море, а руки опускаются на камни. Он курит, какие то дедовские сигареты, смотрит вдаль и на его лице так и виден мыслительный процесс. Рука нащупывает острый камень, который наверное сорвался со скалы, и аккуратно чтобы ненаделать шума берет. Вся атмосфера уже давно потерялась, детство не пахнет совершенно, да и луна светит по другому. Мужик курит. И у мужика тоже есть предрассудки и стереотипы в голове, при чем как кажется, самые херовые. По нему такое мнение складывается , херовое. Он тушит сигарету и вновь пытливо смотрит. — Занять мне есть чем, — он наваливается сверху удерживая руки наверху и быстро выбивает камень из рук, так же выбивает весь воздух из легких, как в самых страшных ужастиках, когда бежишь и в пору бы закричать, а не можешь. Сердце замирает в груди. — Но я решил выбрать тебя, — И отвратительная самая мерзкая ухмылка, что она видела только у Кудинова старшего. Лучше ему зашить рот, лучше таким людям зашивать рот, ведь они не живут сами, они мешают жить остальным. В мозг приходит сигнал об опасности, но пока сделать ничего не получается, лишь дергаться хоть как-то мешая. По голове сильно прелетает, так, что перед глазами мутит, как при самой хорошей дури. Как когда неспал двое суток и хочется лечь в мягкую кровать и проспать часов пятнадцать. Новый удар приходится по другой стороне еще сильнее. Боли совсем не чувствуется, чувствуется только то, что по виску что течет, что удары не только по лицу, и то, что на этом кажется все, хочет ли она жить такую жизнь? Определенно хочет, лучше так, чем совсем никак. Лучше с переживаниями матери, лучше с ошибками, со сломанной рукой, ногой, лучше жить. И лучше жить убийцей. Она не дергается и мужик ведясь на это опускает две руки чтобы растегнуть джинсы. Все еще ослабленное тело ищет острый камень, а руки, ужасные руки почти начинаю спускать джинсы. И силы почему-то вмиг прибавляется, она брыкает ногой ему по яйцами, сильно и наверное очень больно, он отсаживает матерясь, а камень наконец-то царапает руку. — Пошел нахуй, — тело поднимается и с разворота ударяет камнем, валится обратно задыхаясь, кажется воздуха совсем не осталась или просто она не заметила как ее душили. В груди горько, как доселе не было. Слышится шорох, кажется эта большая туша опять попытается ее убить, изнасиловать, сделать то, что нормальные люди не делают. Но ничего не происходит, приходит понимание, что это всего лишь камень который она до боли крепко сжимала в руке. Звезды светят ярко, на темном небе виден млечный путь, созвездие большой медвидицы, малую она редка могла найти, дух перехватывает от такой красоты, а в глазах вновь начинает темнеть. С титаническим трудом она переворачивается вствая на четвереньки. Мужик лежит не подвижно, одной рукой в воде, стоит побыстрее убраться, уйти и никогда не возвращаться, забыть об этом всем, но что странно, он кажется не дышал. Делая глубокие резки вздохи она тихо подползает, дрожащая рука тянется к шее. — Блять, — он не дышал, совсем не дышал. Сколько там дают за непредумышленное убийство, если его конечно посчитают таковым, а если нет, с судом, прокуратурой и полицией в этой странее все ясно. Она отползает от тела, в глазах становится мокро. Либы ты, либо тебя. А правда ли? Посчитают так другие? Судорогой охватывает кажется все тело, ноги закапываются в камни, стараясь отсадиться как можно дальше. Рука тянется к карману и берет телефон не с первой попытки. Глаза выискивают знакомый номер и имя. Три гудка и ничего, четвертый и на том конце послышалось сонное: " Да? ", губы тоже дрожат, язык заплетается, но из себя удается выдавить: — Я убила человека. Минуты кажатся веками, она сидит там не меньше двадцать лет. За которые и мэр поменялся, и поколение сменилось. В далеке тихо гудит двигатель машины, а через пару минут по камню раздаются быстры шаги и кто-то крепко обнимает, сжимая до хруста в ребрах. И жить лучше так, быть убийцей в объятьях. И скулы, и щеки вновь становятся мокрыми, отчего сама не понимает. В груди горько и тянет. Просто так обидно. Голубые глаза напротив смотрят нежно, не по ситуация, по ситуации и ее должны были убить, смотреть уж точно не так. Сзади слышатся возгласы, не разобрать отдельные слова. Гена смотрит удивленно, в такой ситуации иначе нельзя, Боря отсаживается и пытается разглядеть темное тело лежащее у кромки воды, после вновь смотри на нее, а взгляд не меняется, смотри как и неделю назад, нет отвращения разочарование, это она боялась видеть всеми фибрами души. Его взгляд опускается и тихим шепотом слышно : " Пиздец ". На шее разными оттенками фиолетого расцветают синяки. — Что, что делать? — хочется помыться и спать, не разгребать все это. Иногда хочется что-то забыть, но теперь это с ней. Мысль, что лучше так, уже не настойчиво, но бьет. — Утопим его, — Гена вновь оборачивается, эмоции на его лице отчетливо видны, он знаком с криминалом и еще больше не хотел с ним связываться, но впрягается, можно было бы забыть относительно жизни не долгую дружбу, забыть ее, а они здесь. Боре вообще по статусу сына мента не положенно. Они могли сделать иначе. Могли. Но не стали. — Там в метрах ста лодка, дотащим до туда, привяжем камни и дело с концом. Нет тела, нет дела. — С тобой все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Боря, взгляд прыгает с Зуева на Хенка, он выглядит ещё немного сонным, оно и понятно. Женя неуверенна в порядке ли она, она сейчас ни в чем неуверенна. — Да. Первые лучи скользят по воде, звезды медленно начинают пропадать. Волны все так же небольшими всплесками бегут к берегу. Холодно, оно и ясно еще не май месяц. Воздух обжигает при каждом вздохе. Мерный звук разносится в округе, камни один за другим дергаются, переворачиваются, ударяются друг о друга создавая сыплющийся звук. У скал виднеется небольшая лодка. Леденая вода, в которой плещется турристы летом как пельмени в кастрюле, сейчас холодит ноги, заставляя кровь превращаться в ледышки застывать в венах. Толкая лодку против волн намокает вся одежды. В такое утро утопится поэтично. Наконец уже зайдя по пояс в воду лодка не сталкивается с волнами. Весла мерно бьют о воду плеская ее в разные стороны. Солнце встает высоко. Громкий всплеск воды и кажется все проблемы исчезли. Кажется?